Москва в лесах

У меня никогда не было тяги к сцене, лицедейству, художественному творчеству, стремления к гуманитарным наукам. Поэтому мучительного противоречия, которое переживают многие молодые, стремящиеся наперекор воле родителей в артисты, журналисты, вместо того чтобы служить инженерами, я не испытал. Переход от школы в институт прошел без трагедии, разрыва с семьей, не растянулся на долгие годы.

Но и у меня не все прошло гладко, без конфликта. Горный институт мне был по душе, привлекал и меня, и моих родителей. Отец тогда работал во всесоюзном тресте "Союзшахтоосушение". Его друзья, встречаясь у нас дома, рассказывали о шахтах, которые тогда везде строили. Мне их трудное дело нравилось, и я твердо решил - пойду в Горный! Но убедить меня подать документы в приемную комиссию на инженерно-экономический факультет оказалось непросто. Там, как я слышал, занимались одни девушки да женщины в возрасте, со стажем работы в бухгалтериях и плановых отделах. Меня не прельщала перспектива служить в конторе за столом с бухгалтерскими счетами. Я не желал быть бухгалтером, сидеть за столом в нарукавниках, чтобы не протирались локти на пиджаках.

Поэтому, придя после первого посещения института домой, заявил: "Буду поступать на горный факультет!" Оттуда дорога ведет в шахты, карьеры, на буровые, эта настоящая работа для мужчин, а не конторских крыс. Так примерно рассуждал я тогда в споре с родителями.

Отец терпеливо, не повышая голоса, убеждал, что инженерно-экономический факультет даст мне гораздо больше знаний и возможностей проявить себя на производстве. "С дипломом экономиста-горняка, - говорил он, - можно быть и горным мастером, и прорабом, и начальником шахты". Он оказался прав. В бухгалтерии, "конторе", в молодости я не протирал штаны, служил и горным мастером, и прорабом, и помощником начальника участка шахты. Всюду мне удавалось проявить себя благодаря знанию экономики и принципов организации производства.

* * *

Мне могут, правда, сегодня молодые возразить: "Ну, какие это принципы, какая экономика! Это все безвозвратное прошлое, надуманное, нежизненное". В чем-то они будут правы. Рыночная экономическая система сложнее, естественнее, натуральнее плановой. А главное, она эффективнее, производительнее, что доказала практика мирового народного хозяйства в ХХ веке.

История дала нам возможность поставить несколько чистых опытов, чтобы в этом убедиться наглядно, на Западе, в Германии, и на Востоке, в Корее. Эти государства после Второй мировой войны оказались разрезанными на две части, в каждой из которых возобладали разные экономические системы. В ГДР, Германской демократической республике, - несколько десятилетий строился социализм. В ФРГ, Федеративной республике Германии, развивалась после разгрома фашизма рыночная экономика. Даже в одном городе - Берлине, разделенном стеной, соседствовали "развитый социализм" и европейский капитализм. Одного взгляда на витрины магазинов в Западном и Восточном Берлине было достаточно, чтобы увидеть, какая экономика привлекательнее. Одна была способна давать нормальный ширпотреб, испытывая хронический дефицит в первоклассных товарах. Другая - производить в изобилии высококачественные изделия. В социалистическом Берлине модельную обувь, одежду, магнитофоны можно было купить на западно-германские марки в особых магазинах, наподобие московских "Березок". Как все помнят, там торговали за валюту, предварительно обмененную на чеки Внешторгбанка, особые советские дензнаки.

Две экономические системы сложились в Корее. И там картина поучительная. Южная Корея превратилась в одного из "азиатских тигров". Южно-корейские автомобили, телевизоры, компьютеры конкурируют с американскими и японскими товарами на мировом рынке. А в Северной Корее голод, народ нуждается в гуманитарной помощи, притом что у северо-корейской армии на вооружении ракеты и атомные бомбы.

Советский социализм не дал народу всего того, что обещала партия. Но у него были не только отрицательные черты. Электрификацию, индустриализацию в СССР успешно осуществили. Замечательные самолеты и танки мы построили, войну выиграли при социализме. Спутники и ракеты запустили после Победы при этом же строе. Бесплатное высшее и среднее образование, медицина, бесплатные квартиры - все это достижения социализма, партии.

Нельзя, на мой взгляд, одну экономическою систему рассматривать однобоко с точки зрения другой. Ведь и система Птолемея в астрономии, господствовавшая столетия, была надуманной, нереальной, основанной на ложной исходной предпосылке. Но ведь и с ее помощью люди рассчитывали движения планет, предсказывали солнечные и лунные затмения.

Ничто не совершенно, и рынок, как мы убедились, сам по себе не гарантирует моментального и плодотворного решения проблем экономики, не приносит всеобщего благоденствия.

Сегодня от многого, что я изучал в институте, в повседневной работе приходится отказываться. Хотя, конечно, "чистым рыночником" я никогда не стану в силу своего воспитания и опыта, таким, например, как Егор Гайдар. Мне интересно, как он мыслит, у него многому можно поучиться. Но психологически мне ближе люди "старой закалки", практики-производственники, директора, руководители, одним словом, хозяйственники, такие, как Юрий Михайлович Лужков, мэр и премьер Москвы.

На вопрос: "К какой партии принадлежите?" - он ответил:

- К партии хозяйственников!

Это и моя партия, я в ней состою много лет, не уплачивая членские взносы. Реализуя на практике программу - живи сам и давай жить людям, работай так, чтобы всем лучше жилось.

* * *

Итак, 1 сентября 1953 года я начал по утрам спешить на Калужскую площадь. Горный институт стал моей "альма-матер", моим университетом. Как раз в тот день на Ленинских, Воробьевых горах состоялось официальное открытие новых корпусов Московского университета. Над ними выше всех, на 240 метров, поднялась башня главного высотного здания.

Тогда оно громоздилось среди просторов Юго-Запада, где не было ни кварталов Черемушек, ни проспектов и улиц, где сегодня проживают миллионы москвичей. После войны на Калужской заставе располагался лагерный участок номер 121, один из бесчисленных островков ГУЛАГа, заполненный заключенными. Там строил большой полуциркульный дом на Большой Калужской, 30, будущий автор "Архипелага ГУЛАГ" Александр Исаевич Солженицын. В этом доме получила квартиту семья моей сокурсницы Наташи Пархоменко.

Это внушительное здание замыкает строй похожих друг на друга домов. Их начали строить перед войной в 1939 году по проекту известного московского архитектора Аркадия Мордвинова. О нем тепло вспоминает в мемуарах Никита Хрущев, ценивший организаторский талант этого зодчего, его умение быстро строить по новаторским проектам.

Тогда на Большой Калужской впервые начали проектировать, в сущности, типовые дома и возводить их поточно-скоростным методом. 5 мая заложили фундамент первого здания. Через пять месяцев работа шла на всех задуманных 11 домах, объемом свыше 500 тысяч кубометров. Так быстро все происходило потому, что бригады землекопов, завершив работу на первом объекте, сразу переходили на соседнюю стройплощадку. На их месте появлялись каменщики, потом отделочники. Они передавали эстафету друг другу от начала до конца строительного потока. Поэтому через 14 месяцев все запроектированные дома на Большой Калужской были построены. Стены их, как в прошлом, выкладывали из кирпича каменщики. Новым было то, что в проектах зданий заложены были типовые жилые секции. Элементы зданий изготавливались на заводе. Так впервые московские строители научились возводить 7-, 8-этажный жилой дом объемом 35-40 тысяч кубометров за 7-8 месяцев.

Этими жилыми домами началось задуманное по Генплану 1935 года сооружение кварталов Юго-Запада. Это главное направление московских строителей во второй половине ХХ века. Они оседлали шоссе, начинавшееся за Калужской заставой.

У этой заставы Москва внезапно обрывалась, долго не развивалась, как на других направлениях, не имея возможностей взобраться на крутую возвышенность, форсировать Москву-реку. Заливные луга затапливались вешними водами в Лужниках.