Женщина за зеленой дверью

Дашдамиров. Я делал все, что мне говорили. Сам знаешь, какие указания давали, то я и делал...

Рагимов. Я понимаю.

Дашдамиров. Зачем же меня награждали? Зачем давали ордена, медали, благодарности? Зачем сорок лет держали на руководящей работе, если я был негоден? Я не отрицаю, у меня были ошибки - у кого их нет, - но я никогда не зазнавался. Когда мне указывали на мои недостатки, я всегда их исправлял. И куда бы меня ни посылали, я проводил принципиальную линию... Ты же помнишь...

Рагимов. Пойми, Габиб, никто не сомневается в твоей честности, но ты же... ты даже не учился нигде.

Дашдамиров. Времени у меня не было учиться. Пока другие учились, я работал...

Рагимов. Правильно. Но сейчас уже не то время. Чтобы руководить людьми, надо много знать.

Дашдамиров. Не я один такой. У нас своя учеба была - жизненная, нас жизнь учила... Мы, конечно, не академики, но у нас опыт есть, мы людей знаем, народ... А этому в институтах не учат. Да что я тебе говорю, ты сам все это знаешь... Сам ведь такой же...

Рагимов. Да, мы вместе начинали, но... это трудно объяснить. Я много понял, Габиб. И очень много работаю над собой. (Смеясь.) Ты знаешь, я даже педагога нанял - английский язык изучаю... Сын надо мной смеется. Он у меня уже скоро доктором наук будет...

Дашдамиров. Сейчас все доктора наук. Сделали из науки кормушку. Куда ни посмотришь - доктор наук. А откуда время на это? Раньше таких вещей не было: если ты руководитель, то у тебя ни минуты времени нет. Поэтому и ученые были настоящие и руководители... Ты тоже небось диссертацию защитил?

Рагимов. Нет. Но институт окончил. Индустриальный, а потом, заочно, философский факультет университета... А помнишь, я еле писал?

Дашдамиров. Помню.

Рагимов смотрит на часы.

(Усмехается.) Спасибо, что навестил.

Рагимов. Они хотели передать твое дело на дальнейшее расследование, но я не позволил. Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности... И поверь - если бы я мог сделать для тебя больше, я бы сделал. Но тебе действительно пора уйти на пенсию. Ты понимаешь, есть вещи, на которые невозможно пойти даже во имя дружбы.

Дашдамиров (горько). Да, конечно, ты же принципиальный человек. Сейчас легко быть принципиальным. Это поощряется. А помню, в тысяча девятьсот сорок девятом году один мой знакомый за свою принципиальность чуть головы не лишился... если бы не его друг, который плюнул на все, не посмотрел на то, что сам может сильно пострадать, и спас этого принципиального человека... Вот как раньше поступали люди, и наша сила была именно в том, что мы, кадровые работники, поддерживали друг друга в трудную минуту.

Рагимов. Я понимаю, о чем ты говоришь, но ты же знаешь, что я ни в чем не был виноват тогда, это было недоразумение.

Дашдамиров. Был ты виноват или не был, но твои друзья все равно помогли тебе.

Р а г и м о в. Еще раз повторяю - я благодарен тебе, но ж принял тогда твою помощь только потому, что знал, что за мной нет никакой вины.

Дашдамиров. Но я этого не знал! Я помог тебе потому... что мы были друзьями. И ты хорошо знаешь, как сильно я мог пострадать за это...

Р а г и м о в. Да... я знаю.

Дашдамиров. Знаешь, но не все... Про фотографию, например, ты ничего не знаешь.

Рагимов. Какую фотографию?

Дашдамиров. Твою фотографию. Кроме других обвинений в деле была фотография: ты сидишь на каком-то колхознике... И этой фотографии было достаточно, чтобы ты до сих пор на ноги не встал. В нашем государстве, сам знаешь, такие вещи не поощряются - председатель райисполкома катается на колхознике! За такие вещи у нас по головке не гладили ни тогда, ни сейчас. А рядом было заявление, что ты в свободное время ездишь верхом на колхозниках, подписанное одним из районных руководителей... Ты знаешь, что со мной было бы, если бы кто-нибудь узнал, что я уничтожил эту фотографию... Я даже тебе не мог сказать об этом, чтобы ты не проговорился кому-нибудь.

Рагимов. И ты поверил в то, что я катался на людях?

Дашдамиров (жестко). Я видел фотографию своими глазами. (Встает, отходит к окну.)

Рагимов долго молчит.

Али (Мансуру). Энвер хочет сразу после свадьбы уехать.

М а н с у р. Отпуск кончается?

Энвер. Дело не в отпуске.

М а н с у р. А что случилось?

Али (состроив многозначительную мину). Ты же знаешь... (Энверу.) Разлей.

Энвер (разливает вино). Когда я получил от нее письмо, мне было очень больно - слишком быстро она все забыла. Ты же помнишь, сколько лет я ее любил, еще отец мой был жив.

А л и. Я тоже помню.

Энвер. Но когда я приехал сюда и увидел, кто стал ее мужем, я понял, что она предала не только меня, но и наше детство, наши мечты, наши книги, нашу школу, наших друзей...

Али (выпив). Хор-рош пиво!

Рагимов. Какие все же подлецы бывают на свете!

Дашдамиров (насмешливо). Ты хочешь сказать, что фотография была фальшивая?

Рагимов. Нет... Но если бы ты знал, как это получилось... Невероятная история. Через два или три месяца после моего назначения туда, когда я попытался навести порядок в районе, меня попросили поехать в один отдаленный колхоз. Целый день мы осматривали его, а к вечеру пошли пешком на птицеферму. Там надо было перебраться через ручей, и оказалось, что все, кроме меня, в сапогах, один я в туфлях. Меня начали хором уверять, что я могу простудиться, если полезу в воду, - дело было осенью. А тут, как назло, какой-то здоровый парень вызвался перенести меня через ручей. Я, конечно, отказался... Все принялись меня уговаривать, и в конце концов, чтобы не задерживать всех, мне пришлось согласиться... Только полезли в воду, слышу: "чию" - председатель райпотребсоюза фотоаппаратом щелкнул. "На память, говорит, на добрую память о совместной работе". А председатель колхоза, - хороший парень был, умер недавно, - подошел ко мне, говорит: "Не нравится мне, что он вас сфотографировал, подлый он человек". Да я и сам почувствовал, что совершил ошибку. И даже удивился, когда эта фотография потом так нигде и не всплыла...

Дашдамиров. Жаль, я не сохранил ее тебе на память.

Рагимов. Какие все же подлецы бывают на свете! Этот тип сейчас в Баку работает и очень ласково со мной здоровается... Поверь, все было так, как я сейчас тебе рассказал.

Дашдамиров. Это не имело значения ни тогда, ни сейчас. В деле лежала фотография, которой было достаточно, чтобы решить твою судьбу, а как она появилась, никого не интересовало. И я рисковал шкурой, когда ее уничтожил...

Рагимов. Спасибо, Габиб!

Дашдамиров (сухо). Не за что.

М а н с у р (Энверу). А ты не можешь предположить, что они любят друг друга?

Энвер (возмущенно). О чем ты говоришь?! Ты видишь, как он с ней обращается?

А л и. Она его не боится. Все боятся его, а она нет...

Рагимов. Ты так и не женился после смерти Тамары?

Дашдамиров. Нет.

Рагимов. А как сын? Ты доволен сыном?

Дашдамиров. Нет.

Рагимов. Сколько ему лет? Он, по-моему, ровесник моему Октаю...

Дашдамиров. Двадцать семь лет моему сыну. (Сухо.) У тебя еще есть вопросы?

Энвер. Рано или поздно они разведутся, она не сможет с ним жить.

Р а г и м о в. Габиб, ты должен меня понять. Я всю жизнь старался быть честным человеком и перед собой и перед людьми. Если бы правда сейчас была на твоей стороне, я бы голову за тебя положил, но...

Дашдамиров (перебивает его). Ладно, хватит. Надоели мне эти разговоры. Какая мне разница, что бы ты сделал, если бы я был прав. Мне нужна твоя помощь, и ты мне помочь должен. Я же не выяснял тогда, прав ты был или нет...

Рагимов. Я добьюсь для тебя самой высокой пенсии.

Дашдамиров (иронически). Спасибо.

М а н с у р. Может быть... Но, по-моему, они все же любят друг друга.

Рагимов. Пойми, Габиб, если ты не уйдешь с работы, эти люди перестанут верить в справедливость.

Дашдамиров. Какие люди?

Рагимов. Те, которые работают с тобой в техникуме.