Равнодушные

— Только-то! — воскликнул инженер.

— Боюсь, что вам, господа, будет неинтересно играть с такой неумелой партнершей! — сказала молодая женщина, опускаясь на стул.

Инженер и полковник горячо протестовали, взглядывая на Инну Николаевну загоревшимися глазами. Никодимцев строго взглянул на них.

Молодая женщина заметила впечатление, произведенное ею на Никодимцева, перехватила недовольный взгляд его темных глаз и не без приятного удивления посмотрела на этого серьезного, корректного господина с умным усталым лицом, который не разглядывал ее, как большая часть мужчин.

Она сняла перчатки, и все партнеры невольно взглянули на ее красивые холеные руки с длинными, породистыми пальцами, на которых сверкали кольца, и в ту же минуту почувствовали тонкий запах духов.

Никодимцев сделался еще серьезнее. А между тем радостное чувство охватило его благодаря присутствию Инны Николаевны. И он украдкой взглядывал во время игры на красивую молодую женщину и вдруг словно бы почувствовал прелесть жизни и понял, что эта жизнь не в одном только департаменте, которому он отдавал все свое время. Понял и без обычной внимательности слушал переговоры.

— Я сказала четыре трефы, Григорий Александрович,

— Виноват… Простите… Я… Пять треф! — вдруг стремительно проговорил он.

— Пять без козырей! — вымолвила Инна Николаевна и словно бы приласкала партнера своими ласково улыбающимися глазами.

— Малый шлем в трефах! — объявил Никодимцев.

И ему вдруг стало весело, как школьнику.

Но он тщательно скрывал свое душевное настроение и, серьезный, казалось, весь отдавался игре.

Шлем был выигран.

Инженер значительно проговорил:

— Вам во всем везет, Инна Николаевна!

— Вы думаете?

— Уверен.

— И даже уверены?.. Впрочем, вы, кажется, вообще самоуверенный человек! — не без иронической нотки сказала Инна Николаевна.

И затем, обратившись к Никодимцеву, спросила:

— Я не очень скверно разыграла шлем?

— Напротив… Превосходно, Инна Николаевна.

— Это комплимент или правда, Григорий Александрович?

— Я комплиментов не умею говорить! — серьезно заметил Никодимцев.

— В таком случае вы оригинальный человек…

— Ну, какой оригинальный… Самый обыкновенный! — краснея, промолвил Никодимцев.

И подумал:

«Вот ты необыкновенная красавица! И я буду ездить сюда на журфиксы!»

И опять почувствовал, что ему отчего-то необыкновенно приятно. И эта приятность какая-то особенная, совсем не похожая на ту, которую он испытывает от своих служебных успехов.

Он рассеянно играл следующую игру и сделал крупную ошибку.

— Выпустили нас, ваше превосходительство! — не без злорадства заметил инженер.

— Действительно… выпустил… Прошу извинить меня, Инна Николаевна!

— Не извиняйтесь, а то и мне придется извиняться! Лучше не будем взыскательны друг к другу!

Козельский вышел из кабинета довольный.

Он видел, что Никодимцев, этот холостяк-схимник, недоступный никаким влияниям, равнодушный к женским чарам и имевший репутацию необыкновенно хорошего работника и человека неподкупной честности, был очарован Инной.

«Клюнул!» — мысленно проговорил его превосходительство и вошел в гостиную.

Тина запела «Ночи безумные».

Пела она этот затасканный романс с цыганским блеском, с особенным выражением затягивая ферматы [8] и подчеркивая более пикантные слова. Ее свежий молодой голос звучал красиво и был полон неги и страсти этих безумных ночей. Ее карие глаза зажглись огоньком, и в них было что-то вакхическое.

Разговоры сразу оборвались. Все с восторгом слушали пение. Мужчины так и впились глазами в хорошенькую певицу с рыжими волосами и ослепительно белым лицом, подернутым румянцем, которая воспевала безумные ночи и, казалось, призывала к ним.

Молодой артиллерист закрыл лицо руками, чтобы скрыть навертывавшиеся слезы. Ему было жутко от этого пения и невыносимо грустно, что Тина, на которую он молился и которую любил, имея некоторые основания надеяться, что и его любят, поет так нехорошо и нисколько не стесняется петь так при публике.

Он возмущался не раз и пробовал говорить ей, но она приказывала ему молчать, и он молчал.

И, вспомнив об этом, он слушал Тину, полный тоски, и думал, что она совсем его не любит… Эти поцелуи, которыми она дарила его и после которых смеялась над ним, когда он просил Тину быть его женой, казались ему теперь чем-то ужасным, оскверняющим его любовь…

Завтра же он категорически и в последний раз объяснится с ней, — решил двадцатипятилетний красивый поручик.

Гобзин просто-таки замер от восхищения и не спускал своих маленьких, заплывших глаз с Татьяны Николаевны и только теперь, когда она пела, почувствовал, как хороша эта «рыжая». И в эту минуту он совсем забыл свою соседку, Ольгу Ордынцеву, которая весь вечер кокетничала с ним и уже легкомысленно мечтала о победе над молодым миллионером, женой которого она сделается с большим удовольствием. Гобзин уже просил позволения приехать к Ордынцевым с визитом, рассчитывая, конечно, быть у них в отсутствие отца.

Теперь Ольга была полна злобного, завистливого чувства к Тине. Все ее старания пропали, казалось, даром. Этот толстяк даже невежливо повернулся к ней спиной. И веселое настроение ее исчезло. Она думала, что она несчастная и что в этом виноват отец. Он скупой и не дает денег на уроки пения. А учись она, конечно она пела бы лучше Тины и с большим выражением.

Его превосходительство стоял на пороге и с удовольствием смотрел, как Гобзин пожирает глазами его дочь.

И в голове его пробегали мысли о том, как хорошо было бы замужество Тины. Стоит только ей захотеть, Гобзин женится, и тогда все долги были бы уплачены. Не надо было бы служить в разных местах. Можно устроиться иначе и устроиться отлично. Тина, конечно, не откажет отцу в денежной помощи, имея мужа миллионера.

«Захочет ли только Тина выйти замуж за Гобзина?..»

Сомнение омрачило приятное настроение его превосходительства, когда он подумал, что Тина вообще не хочет выходить замуж и, пожалуй, упустит такой случай… Совсем странная эта Тина! Он решительно отказывается ее понимать. Надо же выходить замуж. Гобзин хоть далеко не Антиной [9], но не противен. Если послать его в Карлсбад, похудеет и выправится. А миллионера нескоро найдешь. И, наконец, у Тины такой характер, что муж у нее не пикнет, и, следовательно, может устроить потом свою жизнь, как хочет… И если б она кого-нибудь любила, тогда еще понятно отказаться от миллионера, а то и этого нет. Бедного артиллериста она только изводит и держит около себя для флирта… Чего она в самом деле хочет?

И его превосходительство в эту минуту досадовал на «странную девушку», бывшую его дочерью, которая, чего доброго, упустит случай и не поможет отцу поправить его расстроенные дела. С добродушной невменяемостью эгоиста и циника он даже и не подумал о том, что желает продать дочь миллионеру. Напротив, он полагал, что заботится об ее счастье. Для этого он и пригласил Гобзина.

Когда Тина кончила петь, раздался взрыв рукоплесканий. Гости подходили к ней, благодарили и просили спеть еще. Особенно упрашивали мужчины.

— Осчастливьте, Татьяна Николаевна! — восторженно проговорил Гобзин.

«Эка как она сводит всех с ума этой пошлой цыганщиной!» — не без презрения подумал Козельский, большой любитель музыки, посещавший симфонические концерты.

Тина обещала спеть еще романс. Многие из мужчин остались стоять у фортепиано, чтобы ближе видеть певицу. Гобзин тоже остался, и Ольга готова была заплакать от зависти и досады.

Когда Тина запела «Полюблю, разлюблю», гости притихли, восхищенные.

Увидавши, что «святая женщина» вышла из гостиной, его превосходительство направился к Ордынцевой, около которой было пустое место. Он присел около и, показывая глазами на дочь, будто говорил о ней, шепнул: