Равнодушные

Альберто Моравиа. Равнодушные

РАВНОДУШНЫЕ

З. Потапова. Ненависть к равнодушию

Минуло почти полвека с того, времени, когда сын римского архитектора, двадцатидвухлетний Альберто Пинкерле, уже пробовавший силы в литературе лирическими стихотворениями и новеллами на французском языке, опубликовал в 1929 году под псевдонимом Альберто Моравиа свой первый роман «Равнодушные». Ныне знаменитый писатель, по праву считающийся наиболее крупным мастером современной итальянской прозы, автор многих романов, новелл, пьес и эссе, Моравиа неоднократно рассказывал об обстоятельствах создания этого произведения. «Я хотел написать повесть с внутренней структурой театрального произведения, с единством места и времени, с минимальным числом персонажей, — вспоминает он. — Я тщился написать трагедию, а вместо этого получился роман… В те времена я зачитывался Шекспиром, Мольером, Расином, Гольдони, совсем не читал Фрейда, едва знал русских писателей».

Сначала издатели отказывались публиковать книгу. Моравиа пришлось даже оплатить расходы по ее печатанию. Но после статьи авторитетного критика Дж. Борджезе, обратившего внимание на «Равнодушных», к молодому автору сразу пришло признание и известность. За истекшие четыре с половиной десятилетия книга отнюдь не устарела, последующие творения Моравиа не смогли затмить ее. «Равнодушных» по-прежнему переиздают, переводят, по-прежнему читают. Более того: почти каждую новую книгу маститого автора итальянская критика так или иначе соотносит с «Равнодушными», и такое сопоставление помогает глубже раскрыть новое произведение и придает дополнительное звучание старому. Положительно можно сказать, что «весь Моравиа вышел из «Равнодушных».

Мы говорим в данной связи прежде всего о твердой реалистической платформе писателя и о социально-психологической направленности его творчества. «Равнодушные» при всей своей необычной для прозы театральной структуре являются аналитическим романом, выявившим новые специфические моменты самосознания буржуазного интеллигента XX века. Именно эта проблематика навсегда осталась в центре внимания Моравиа, как художника-моралиста, определив и круг его героев, и его видение мира.

Действие «Равнодушных» развертывается в узком мирке буржуазной семьи. Лео, богатый любовник Мариаграции, женщины уже увядшей, матери двоих взрослых детей, стремится соблазнить ее дочь Карлу. Девушка не любит Лео, но быстро уступает ему_; надеясь изменить этим свою жизнь: ей опротивела царящая в доме фальшь, однообразие, вечные сцены ревности. Брат Карлы Микеле, вялый и инертный юноша, понимает подлость Лео, разбившего их семью, разорившего их материально. Но сильнее ненависти и презрения — его равнодушие, безразличие к моральным нормам. Микеле заставляет себя ссориться с Лео, неоднократно пытается оскорбить его, а узнав, что Лео сошелся с сестрой, стреляет в него. Но все эти попытки неудачны, ибо они обессиливаются в самый момент действия душевным холодом Микеле, отсутствием подлинного искреннего порыва. Развязка ничего не меняет в положении молодых героев. Лео решает жениться на Карле, но жизнь ее будет такой же тусклой и фальшивой, как и жизнь матери, как жизнь всей их среды, сделавшей из брата и сестры «равнодушных».

Главную идейную нагрузку несет в романе образ Микеле. В нем открыто и подчеркнуто выражена основная этическая тревога автора. Этот юноша поражен болезнью тщеславия и равнодушия, но последний недостаток преобладает, и Микеле отчетливо сознает себя неполноценным человеком. Малодушие, самоирония, двойственность, нерешительность — все это производные его безразличия. Здесь важно отметить, что Микеле отнюдь не «разъеден рефлексией», как принято было когда-то характеризовать Гамлета; между великим шекспировским героем и Микеле нет никакого, даже самого отдаленного, родства. Все размышления Микеле, его самоанализ несут на себе клеймо холодного равнодушия. Он в полной мере видит ничтожность собственной жизни, но не способен на гнев и возмущение и тем более на борьбу; у него нет душевной энергии, нет естественной привязанности к родным. Его оставляет равнодушным и жалкое положение матери, и подлое обольщение, сестры. Удел Микеле — отчужденность, духовное одиночество.

Молодой Моравиа, к счастью, свободен от фрейдистских объяснений этого характера. Его Микеле таков, каким сделала его окружающая среда: атмосфера лжи, глупости, мещанских претензий и предрассудков, мелкотравчатых чувств и мыслей, возвыситься над которыми он не в состоянии. Он — плоть от плоти своего класса, вернее, своей узкой касты с ее провинциальной претенциозностью и фальшивыми условностями.

Микеле страдает от собственного безразличия и безверия. Его попытки оскорбить Лео, по существу, имеют эгоистическую подкладку. Он стремится не столько постоять за справедливость, сколько утвердить самого себя, победить свое равнодушие, совершить деяние, результатом которого был бы душевный взлет. Однако все эти демонстративные жесты — оскорбления, попытка дать пощечину и, наконец, выстрел в Лео — оборачиваются не драматической, а фарсовой стороной, ибо Микеле заранее убежден в нелепости своих поступков. Поэтому вместо ненависти и презрения он по-прежнему испытывает безразличие и тоску.

Характерно, что в своем отчуждении от семьи Микеле не делает различия между матерью и сестрой, не замечает душевного надлома Карлы, его целиком занимают лишь собственные ощущения. Здесь проявляется сама сущность равнодушия всех героев — эгоизм, душевная глухота.

Карла, в отличие от Микеле, сначала не кажется равнодушной: она испытывает отчаяние, стремление взбунтоваться против бессмысленности жизни. Ее первая реакция на бесстыдное предложение Лео — отвращение к пошлости. Но стремление «покончить с прежней жизнью» толкает ее к тому, чтобы кинуться в бездну, окунуться в грязь. Ее покорность — тоже форма равнодушия. Она, как и Микеле, не задумывается над горем своей матери, ее не интересует внутренний мир брата. Карла, по существу, такая же эгоистка, как и Микеле, ее идеалы и мечты мещански ограничены, как и у других членов семьи.

Лео и Мариаграция, эти законченные эгоисты, чудовищно равнодушны к ближним. Мариаграция знать ничего не хочет, кроме своей страсти к Лео, кроме своего светского тщеславия. Очень характерно ее презрение и даже ненависть к беднякам, которых она считает «жалкими кретинами». Внутренняя фальшь приросла к ней, как кожа, она лицемерит, даже когда кажется самой себе искренней. Дети платят матери безразличием и неприязнью, уступая ей в спорах только из эгоистического желания обеспечить себе покой. Эгоизм, эгоцентризм — вот подоплека равнодушия во всех его видах. Носителем наиболее цинического равнодушия, переходящего в преступление, является Лео, который способен обокрасть собственную любовницу, развратить ее дочь и одновременно обмануть их обеих с Лизой, подругой Мариаграции.

Автор не скрывает своего отвращения к Лео и Мариаграции, он со всем пылом молодости судит своих героев, дает прямые авторские оценки их душевной ничтожности, награждая их постоянными эпитетами-характеристиками. Глупые, пошлые лица, фальшивые слова и жесты, притворство, лицемерие — вот словарь авторского комментария. Прямое вмешательство автора в повествование, откровенно отрицательные ремарки по адресу героев вносят в роман элемент живой эмоциональности, которая в дальнейшем творчестве Моравиа постепенно сменяется все более строгой объективностью психологической характеристики. Нарастает гротескность подобных образов, которые становятся олицетворением окостеневших социальных типов.

Мы уже приводили высказывания Моравиа о том, что его главной задачей при создании этого романа была забота о форме, которую он хотел возможно более приблизить к драматургической структуре. И действительно, мало найдется прозаических произведений, которые были бы столь «театральны». С удивительным мастерством на первых же страницах романа, без всяких авторских объяснений, без предыстории, с помощью нескольких сжатых реплик Моравиа сразу вводит читателя в курс далеко продвинувшейся вперед драматической интриги. Карла уже стоит на пороге своей нравственной гибели. Все действующие лица семейного «четырехугольника» давно знают циническую подоплеку своих взаимоотношений, никто не заблуждается относительно друг друга (за исключением Мариаграции, которая еще пытается обмануть себя). Завязка событий осталась далеко позади, за пределами романа, сложившееся положение уже вплотную подошло к кульминации. Такай накал «первого действия» редко можно встретить даже в произведениях, написанных специально для сцены. Вспоминается разве что «Мачеха» Бальзака, но и там автору потребовались некоторые предварительные объяснения отношений, сложившихся между членами семьи. А в «Равнодушных» повествование сразу же ставит нас перед возможностью немедленного взрыва.