Людмила Гурченко

Федор Раззаков

Людмила Гурченко

Людмила Гурченко родилась 12 ноября 1935 года в Харькове. В семье она была единственным ребенком. Ее отец - Марк Гаврилович - в молодости учился в музыкально-драматическом институте, профессионально играл на баяне. Вместе со своей женой (когда они познакомились, ей было всего 16 лет и она училась в школе) он выступал как баянист на различных массовых мероприятиях, школьных утренниках. Поэтому, по словам самой Людмилы Гурченко, она родилась в музыкальной семье. Когда она появилась на свет, ее маме было всего 17 лет.

Как вспоминает Людмила Гурченко: "Имя свое я получила за два часа до рождения. Испуганный папа отвез маму в роддом, что был на Пушкинской улице, а сам "на нервной почве" побежал в кино. Тогда на экранах с огромным успехом шел американский приключенческий фильм "Акулы Нью-Йорка"... Герой фильма, красавец Алан, совершает чудеса - спускается по канату с самолета на крышу несущегося поезда, в котором увозят его похищенную возлюбленную, прелестную Люси. После сеанса потрясенный папа примчался в роддом и срочно передал маме записку: "Лель! Детка моя! Если в меня будить орел, назовем Алан. Если девычка, хай будить Люси".

Семья Гурченко в те годы жила в доме №"17 по Мордвиновскому переулку, в подвальной комнатке. Туда и привезли новорожденную.

В 1941 году, когда грянула война, отец семейства ушел на фронт. Маленькая Люся осталась с мамой в Харькове. 24 октября 1941 года в город вошли фашисты. Как пишет Людмила Гурченко: "Главным местом всех событий в городе был наш Благовещенский базар. Здесь немцы вешали, здесь устраивали "показательные" казни, расстрелы...

Я не могла смотреть, как выбивают скамейку, и человек беспомощно бьется. Первый раз я еще ничего не знала. Я не знала, что такое "казнь через повешение". И смотрела на все с интересом. Тогда мне стало нехорошо. Что-то снизу поднялось к горлу, поплыло перед глазами. Чуть не упала. Потом я уже все знала... Я боялась повторения того состояния. Я уткнулась лицом в мамин живот, но вдруг почувствовала, как что-то холодное и острое впивается мне в подбородок. Резким движением мое лицо было развернуто к виселице. Смотри! Запоминай! Эти красивые гибкие плетки, похожие на театральный стек, мне часто потом приходилось видеть. Их носили офицеры.

Тогда мне было шесть лет. Я все впитывала и ничего не забыла. Я даже разучилась плакать. На это не было сил. Тогда я росла и взрослела не по дням, а по часам".

15 февраля 1943 года Харьков наконец был освобожден Красной Армией. Однако уже через две недели немцы вновь захватили город. Их власть после этого продержалась до 23 августа. А 1 сентября Гурченко пошла в первый класс 6-й харьковской школы. Что вспоминает она о тех днях?

"Маме было не до меня. Жива, здорова, не болею - это главное. А что там у меня внутри - этим никто не интересовался. Маме я была непонятна. А если и понятна, то сильной схожестью с папой, которая ее раздражала. "Оба идиоты", - вырывалось у нее...

Мама устроилась в кинотеатр имени Дзержинского работать ведущей "джаз-оркестра", который играл публике перед сеансом. И я после школы - в кино. С собой приводила полкласса. Фильмов было мало. Их так подолгу крутили, что бывало, один и тот же фильм мы смотрели раз по пятьдесят! Сколько раз я видела фильмы "Аринка", "Иван Грозный", "Истребители", "Два бойца" и, конечно, "Большой вальс"!

Первый раз после этого фильма я поняла, что мама была права, когда говорила папе, что "Люся - девочка некрасивая". Да, она права. Все так. Карла Доннер мне показалась такой чудной! Я поняла несовместимость своих "полетов" и реального отражения в зеркале. На время я даже перестала подходить к нашему "волнистому" зеркалу...

Осенью 1944 года 9-летняя Люся Гурченко сдавала экзамен в музыкальную школу имени Бетховена. На экзамене она спела строгим экзаменаторам две песни: "Про Витю Черевичкина" и "Встретились мы в баре ресторана". Ее выступление было настолько трогательным, что преподаватели единогласно зачислили ее в первый класс музыкальной школы.

В сентябре 1945 года в родной Харьков с фронта вернулся отец Люси. Вот как она сама вспоминает тот день:

"Все эти годы я ждала папу, столько раз по-разному рисовала себе его приезд с фронта. А теперь все - его голос, и его поза, и серая ночь, и жалкая, испуганная мама - все-все-все не соответствовало чуду, которое я связывала со словом "папа".

Схватил меня на руки, подбросил в воздух: "У-у! Як выросла! Якая богинька стала, моя дочурочка. Усю войну плакав за дочуркую... И залился горькими слезами, "что мою дочурку, мою клюкувку мать превратила в такога сухаря, в такую сиротку".

Отец Гурченко устроился работать сначала завхозом в библиотеку имени В. Короленко, а затем вспомнил прошлое - взял в руки баян и стал выступать с концертами.

Летом 1953 года Гурченко окончила 10 классов в 6-й харьковской школе и собралась поступать в местный театральный институт. Однако отец настоял на том, чтобы его дочь поступала в театральный только в Москве. "Иди вжарь як следует, - заявил он дочери. - Никого не бойся. Иди и дуй свое!" Так 17 лет от роду Гурченко оказалась в столице.

"Мы вышли на площадь Курского вокзала, - вспоминает она те дни. - "Я двигалась в каком-то нереальном, заторможенном состоянии, оглядываясь по сторонам, ревниво отмечая столично-провинциальные контрасты. Метро! О, сколько я о нем слышала! И в хронике видела...

Доехали до станции "Комсомольская". На Ярославском вокзале сели в электричку, сошли в Мамонтовке, где в деревянном домике находилось общежитие ВГИКа. И только здесь с ужасом обнаружили, что в поезде, "под головой", я оставила свою крокодиловую сумку. Вот и вся моя деловитость. Помню интонацию проводника: "Товарищи, наш поезд... Помню, как душа подпевала торжественной музыке, которая грянула при въезде в Москву, и вызвала счастливые слезы... А то, что паспорт, аттестат, деньги остались под подушкой - разве это главное? Жалко было только одного папиного подарка - бронзового зеркальца с ангелом.

На вокзале мы долго искали дежурного. Потом составили подробную опись всех вещей, находящихся в сумке. А потом нам ее вручили - все на месте...

Экзамены Гурченко решила сдавать сразу в три института одновременно: во ВГИК, в Щукинское училище и в ГИТИС (на курс оперетты). В последнем она успешно прошла два тура, однако дальше решила не идти. Как она сама затем призналась: "Мне было ясно, что я там уже не появлюсь. Я там не та, теряю свободу. Теряю свою индивидуальность".