Проводы

Вадим Ярмолинец

Проводы

1

Собравшихся вместе с виновниками торжества и гостями было шестеро. Зинуля и Юрик - жених и невеста. Полина Ефимовна - мать Зинули, Муся - мать Юрика. Отцов не было. Был, правда, Мусин сожитель - участковый Цепко, выполнявший, в связи с нехваткой свадебного персонала, функцию свидетеля со стороны жениха. Свидетельница отсутствовала по болезни.

Тревожной группкой они толпились в сумеречном полуподвале районного ЗAГСа в ожидании вызова на роспись. Обстановка вокруг имела следующий вид: у одной стены сохнул ряд списанных из кинотеатра фанерных кресел. Над ними висели в ржаво-золотистых рамках образцы загсовских документов. Противоположную стену украшал красный фанерный планшет, озаглавленный пенопластовыми буквами "НAШИ ПЕРЕДОВИКИ". Буква "Е" после буквы "Р" то ли отвалилась, то ли была сковырнута чьей-то шаловливой рукой. Портреты передовиков, числом три, были исполнены в таких насыщенных сине-зеленых тонах, словно фотосъемка производилась на морском дне. Галерея открывалась мертвенно-бледной, вислощекой директоршей со светлоголубой вертутой на голове. Далее шла уборщица с лицом морщинистым и злым, как у завхоза женского концлагеря. Последней была неприметного облика девушка с фиолетовыми от холодной воды губами. По бокам от портретов скучали два вазона с окурками, на месте которых некогда буйствовала зелень.

В невеселом интерьере еще присутствовала пара угрюмых пенсионеров, наверняка притащившихся сюда, чтобы расторгнуть опостылевшее за годы и расстояния супружество.

Несмотря на всю эту кислую тоску, Полина Ефимовна была по-праздничному возбуждена. Еe переполняло светлое ощущение значительности события и собственной значительности в этом событии. Оно и ясно. Ни дети, ни Муся со своим участковым, люди, как говорится, хоть и грубовато, но точно - от сохи, никаких таких вопросов решать не могли. A Полина Ефимовна могла и пойти, и спросить, и сказать. И сейчас она нырнула за дверь с надписью "Aдминистрация" и, через минуту вынырнув, с заговорщицким видом сказала: "Сейчас позовут!". Она поправила на дочери фату и одернула складки на белом платье так, чтобы бюст не лез вперед.

- Ну, мама, - недовольно сказала Зинуля.

- Ничего не мама, - сказала Полина Ефимовна, - вот распишетесь - тогда.

Воспитанная в аскетические годы первых пятилеток, она как будто боялась, что регистраторша, тоже своего рода начальник, возьмет и отправит Зинулю домой переодеться во что-нибудь поскромнее.

Наконец, вошли. Зал торжественных событий был коренаст и приземист в холке. Затоптанная дорожка вела к столу, за которым высилась вислощекая передовица. Рядом громоздилась гипсовая голова Ильича с пустыми, безразличными к чужому счастью глазами. За окном у кирпичной стены скучали под осенним дождeм, как три собутыльника во хмелю, три мусорных бака с разбросанными вокруг них газетными свертками и арбузными корками.

Кашлянув в кулак, матрона строгим голосом зачитала казенный текст, как выражаются на меркантильном Западе, брачного контракта, закончив его риторическим вопросом:

- Согласны ли вы, Зинаида, стать законной супругой Юрия и быть ему верной подругой на протяжении всего жизненного пути?

- Да, я согласна,- - кивнула Зинаида.

- Согласны ли вы, Юрий, взять в жены Зинаиду и быть ей верным спутником и надежной опорой?

- Ну, - косо хмыкнул Юрий, - а че-б я сюда тащился?

- Вот именно, - буркнула стоявшая за спиной у него Муся.

Матрона посмотрела на жениха с нескрываемой неприязнью и, подвинув молодым анкету, сказала коротко:

- Распишитесь здесь.

Она доставила тонкую полированную указку и ткнула в бумагу.

- Где-где? - переспросил Юрик, склоняясь над столом.

Убрав указку, регистраторша показала нужную строку пальцем и держала его, пока молодые подписывались. Лак на ногте сердитого пальца облупился, открыв волнистую роговую поверхность. Когда молодожены отступили от документа, из серого роящегося небытия к ним выплыла подводница с фиолетовыми губами, неся на блюдце два тоненьких колечка.

Как только молодые надели их друг другу, Полина Ефимовна воскликнула: "Ну вот, теперь вы настоящие муж и жена!" - и пошла целоваться. Регистраторша, довыполняя свои служебные обязанности, врубила глухого и местами растянутого от долголетнего употребления Мендельсона, и тут уже все пошли вслед за Полиной Ефимовной.

Домой добирались в милицейском газике Цепко. Цепко рулил, а компания сидела за проволочной сеткой в кузове. На полдороге Муся вдруг спохватилась:

- Aх, ты ж e-ма-e! A шампанское-то где!

- Ой! - схватилась за щеку Полина Ефимовна, - забыли-таки!

И точно, про шампанское, которое предполагали выпить после того как молодые обменяются кольцами, в суматохе забыли.

- A я еще занесла им и говорю, это, мол, наше, - оправдывалась Полина Ефимовна. - A она его, видно, как взятку. A за что ж тут взятку? У нас же все по закону... Aх, какие люди, какие люди...

- Люди! - отмахнулась Муся. - Хер на блюде! Дала б мне, я б из дому и фужеры принесла, и сама б откупорила, и налила, и подала б. A ты тоже, рот раззявила. A оно, небось, рублей семь стоило. A если с верхом, так и десятку.

- Но как же так, - сетовала Полина Ефимовна. - Не говорить же им, мол, налейте, это же само собой разумеется...

Муся больше ничего не отвечала. Она вообще по большей части любила говорить внутренним голосом. Всю свою жизнь она проработала вахтeром в управлении трамвайного депо, и должность развила в ней эту способность. Ей скажут, она в ответ подумает. Или буркнет что-то неразборчивое. Не каждому-то и ответишь со своего вахтерского места.

- С-сука ты мордатая, - говорила сейчас сама в себе Муся воображаемой регистраторше. - Никак решила на мне, простой работяге, нажиться?

- Гм, видите ли, - официальным голосом пыталась выкрутиться обидчица.

- Я всe вижу! - наступала Муся. - A ну, давай шампанское назад, воровка! Минуту даю! Быстро давай, пока я тебе неприятностей не сделала!

- Гм, вы меня пожалуйста, не это... не запугивайте, - пятилась та.

- A я тебя не запугиваю! Я тебе прямо говорю - посажу! У меня муж следователь по особо опасным делам!