Семья Зитаров. Том 1

Ингус кое-что слышал о похождениях Джонита на «Пинеге», о его ссорах, драках, вздорном характере и пьянстве, но сегодня ночью, когда он понаблюдал за этим парнем, ему стало не по себе: он, Ингус Зитар, уклонился от помощи уставшему человеку, пожалел чистый костюм, а тот не колебался ни минуты, когда нужно было выручить товарища. Разве Джонит не оказался гораздо лучше его?

Ингус почувствовал сильное желание подружиться с этим человеком. Когда последнее ведро шлака было высыпано за борт и Джонит отнес его к лебедке, второй штурман подошел к нему и протянул руку:

— Вы замечательный парень. Давайте дружить. Согласны?

Джонит изумленно взглянул сначала на смущенное лицо штурмана, затем на протянутую руку и насмешливо улыбнулся. Вытер ладонь о брюки и, видимо, не придавая особого значения предложению штурмана, с размаху опустил свою грубую ладонь на руку Ингуса.

— Тогда нам в Шилдсе придется сходить в кабачок. Pint bitter and bottle whisky — and I'll not be husky. ^[60]

6

Саут-Шилдс, как и любой другой английский порт на побережье Северного моря, был в это время полон судов. Большая часть пароходов из Архангельска ходила сюда. Но теперь на море стало небезопасно. Немецкие подводные лодки шныряли вдоль берегов Норвегии и выслеживали суда, поддерживающие сообщение между Англией и Россией. Поэтому те не ходили обычным курсом, а держались ближе к северу, от Нордкапа делали крюк в западном направлении до Шетландских островов.

В Саут-Шилдсе оказалось много латышей и русских. Ингусу никогда не приходилось видеть в каком-либо иностранном порту такое количество моряков-соотечественников. Когда началась война, многие остались за границей вместе с судами, другие поспешили сюда, чтобы избежать ужасов войны. Немало было здесь эмигрантов 1905 года и тех, что в свое время дезертировали с военных кораблей русского флота, испугавшись семилетнего срока службы. Большинство из них служило на судах или в порту, остальные же работали на шахтах или занимались ремеслами.

У Джонита оказалось много знакомых среди местных латышей и русских; во всех бордингхаузах и кабаках он был своим человеком, и даже полицейские хорошо знали, как зовут сумасбродного парня, с которым у них время от времени происходили не очень приятные встречи.

На следующий день после прибытия в Саут-Шилдс капитан выплатил людям аванс. Джонит вечером надел синий бостоновый костюм, повязал галстук и осведомился у Ингуса, готов ли тот пойти на берег.

— Куда мы направимся? — спросил Ингус, когда они вышли из дока. — Мне эти трущобы совсем незнакомы.

— А мне знакомы, — Джонит бойко окинул взглядом улицы. — Меня здесь знает каждый лавочник, и я знаком чуть ли не со всеми, ведь позапрошлой зимой я прожил в Шилдсе четыре месяца. Спроси, и я тебе сразу отвечу, что здесь есть и чего нет.

Ингус улыбнулся такому самоуверенному заявлению и шутя показал на одну из лавок старьевщиков, в дверях которой стоял пожилой горбоносый человек с маленькой черной бородкой — видимо, владелец лавки.

— Кто это?

— Это? — Джонит поднес руку к козырьку шапки. — Алло, Фридман!

— Hallo, Johnny! — услужливо приветствовал его торговец на английском языке. — Как поживаете? Не зайдете ли взглянуть на мои товары? У меня есть несколько новых костюмов на ваш рост. Купил на прошлой неделе у матросов, ушедших в дальнее плавание.

— В Индию?

— Нет, в Австралию. Заходите, пожалуйста, я вам уступлю недорого.

— Thank you, ^[61]Фридман, сегодня некогда. Но вы не распродавайте все, мне понадобится один выходной костюм.

— All right, Johnny! ^[62]

— Видишь, как они меня знают! — проговорил Джонит. — Этот Фридман — русский еврей откуда-то не то из Гомеля, не то из Гродно. После очередного погрома эмигрировал в Англию и живет в Шилдсе уже восьмой год. Ему здесь неплохо. Ребята нанесут сюда всякой одежды за полцены, макинтош отдают за несколько шиллингов, а Фридман потом только успевай денежки загребать. Вон тот кабачок содержит эстонец. А этот парикмахер родом из Лиепаи. Хозяин бордингхауза, который ты видишь, — датчанин. Я прожил у него несколько месяцев. Славный малый, кормит в долг и устраивает ребят на самую хорошую работу. Жаль, что таких бордингмастеров больше нет.

— А что за барышни вышли сейчас из кондитерской? — Ингус указал на двух хорошо одетых блондинок. Джонит пренебрежительно махнул рукой.

— Эти? Обыкновенные судомойки одного из здешних кабачков.

— Ну, ну! — не поверил Ингус. — Англичанки?

— Кто же еще? Идут, словно аршин проглотили. А когда им стукнет тридцать, они вступят в Армию спасения ^[63]и начнут петь псалмы на улицах или вырастят собаку и станут называть ее милочкой. Я их знаю, все они таковы.

Болтая таким образом, они подошли совсем близко к женщинам. Джонит, продолжая балагурить, раскритиковал блондинок с головы до ног, сочинил их биографии со дня рождения до настоящего момента и делал всевозможные рискованные умозаключения о сомнительной нравственности этих женщин.

— Одна-то еще туда-сюда, а со второй я не стал бы связываться, даже если бы мне приплатили.

Женщины, шагавшие впереди, молчали — может быть, прислушиваясь к звукам незнакомой речи, или просто потому, что не о чем было говорить. Они не спешили, их стройные фигуры, маячившие перед глазами Джонита, все больше вызывали в нем раздражение. Их немое пассивное присутствие как бы вдохновляло красноречивого моряка. Ведь так интересно говорить все что угодно, зная, что не придется отвечать за свои слова. Наконец, Джониту это надоело, и он с досадой плюнул.

— Нечего метать бисер перед свиньями. Им гораздо приятнее слышать грохот кастрюль, чем человеческую речь.

На одном из перекрестков женщины остановились. Одна из них взглянула на Джонита, с трудом удерживая улыбку, да и другая покраснела от распиравшего ее смеха. Затем первая спросила на чистейшем латышском языке:

— И это все? Больше ничего не будет? Мы с таким интересом слушали.

И обе громко расхохотались.

— Проклятие! — воскликнул Джонит, увидев, что сел в калошу. — Роковая ошибка!..

Ингус тоже почувствовал неловкость, ибо высказывания Джонита отнюдь не блистали галантностью — вообще, нужно сказать, неудачное вступление на путь знакомства с соотечественницами. Покраснев, словно напроказивший мальчишка, он бормотал какие-то извинения:

— Понимаете ли, получилось недоразумение. Мой товарищ когда-то жил здесь и принял вас за своих знакомых. Было бы крайне неприятно, если он вас оскорбил.

— Мир не так велик, как вы думаете, — сказала та, что заговорила первая. — И Саут-Шилдс совсем не то место, где латыш может думать вслух обо всем, что ему взбредет в голову.

Опять раздался смех, и, уже не сдерживая его, девушки пустились бегом по улице. Вскоре они скрылись в дверях одного из домов. Пока Ингус с ними разговаривал, Джонит тоже куда-то исчез, оставив друга одного на поле боя.

«Вот ведь шельмец… — негодовал Ингус. — Заварил кашу, а я расхлебывай…»

Он обошел соседние переулки, заглянул в какой-то кабачок и выпил кружку пива, но Джонит как сквозь землю провалился. Возвращаться на пароход еще не хотелось, поэтому Ингус зашел в кино и посмотрел американский детективный фильм.

Подходя к «Пинеге», он еще издали услышал сильный шум, доносившийся из средней части парохода, где располагались каюты начальства. Вахтенный матрос пытался оттащить какую-то темную фигуру от дверей каюты первого механика Дембовского.

— Джонит, не валяй дурака, иди в кубрик и ложись спать, — уговаривал его матрос. — Проснется капитан, плохо тебе будет.

— Пусти! Пусти меня! — отталкивал Джонит матроса. — Капитан ничего мне не сделает, он правильный старик. Дал водки опохмелиться. А Дембовский… Попадись только он мне в руки!.. — затем послышался дикий грохот в дверь каюты. Джонит злобно дергал ручку двери и пинал ногами стену каюты.

— Чиф, пусти меня! Мне нужно сказать тебе несколько слов по-английски. Всего несколько слов. Ты откроешь или не откроешь?! Если нет, я спущусь в кочегарку и принесу большой лом!