Судьба. Книга 1

— Вставай, Дурды! — вне себя закричал Аллак. — Хей, Дурды, вставай скорее!.. Просыпайся, Дурды-ы-ы!..

Испуганно вскочив на ноги, Дурды схватился за нож.

— Что случилось?.. Погоня?..

Аллак с треском рванул ворот рубахи.

— Вот грудь моя!.. Вот нож!.. Бей вернее!!.

— Ты что, с ума сошёл? — Дурды отступил назад. — Или проснуться не можешь, хей, Аллак?!

Отшвырнув нож, Аллак обессиленно опустился на землю, закрыл лицо руками, застонал.

— Что с тобой? — тормошил его Дурды, присев рядом. — Сон плохой видел, что ли? Да проснись ты наконец!..

Уже рассветало, когда Аллак кончил рассказывать свою историю. Угрюмо насупившийся Дурды молча ковырял ножом землю.

— Убей меня своим ножом, — покорно сказал Аллак. — Я виноват перед тобой и достоин смерти… Убей, я не стану сопротивляться… Если хочешь, возьми ружьё. Я отойду на пять шагов… Всё равно мне теперь жизни нет.

Дурды молчал.

— Если бы ты простил меня, я мог бы сказать тебе ещё что-то…

В голосе Аллака теплилась слабая, как свежая шелковинка, надежда.

— Говори, — глухо сказал Дурды, не глядя на своего спутника.

— Не могу… Я недостоин говорить эти слова, пака не получил прощения. А лучше всего — убей меня…

— Не буду я тебя убивать! — Аллаку показалось, что Дурды сдерживает улыбку. — Я не умею вынимать душу невиновного.

— Значит, прощаешь?!

Дурды пожал плечами.

— Ты мог убить меня сонного, но не сделал это го. Значит, совесть твоя оказалась сильнее корысти. Ты нашёл в себе мужество честного человека — сознался мне во всём, раскаялся в своих намерениях… Обидно мне, конечно, но, если ты считаешь, что я должен простить тебя, то ты ошибаешься. Я не могу простить, потому что не вижу за тобой вины. Виноваты те, кто довёл тебя до такой жизни…

— Дай мне свой нож! — решительно потребовал Аллак, подкатывая рукав халата.

Ничего не подозревающий Дурды, взяв нож за лезвие, протянул его рукояткой Аллаку. Тот резко махнул рукой.

— Вот… — сказал он, глядя, как медленно выступает густая тёмная кровь. — Вот что я хотел сказать…

Кровь струйкой падала на землю, нелепо пятнала изумрудно-зелёную от утренней росы траву. Живая, тёплая, человеческая кровь… Голос Аллака был твёрд.

— Вот… Ты предлагал мне братство. Теперь предлагаю я!

Тихая прохладная ночь, характерная для позднего лета, спустилась на землю. В длинном ряду кибиток уже давно прекратилось всякое движение. А Бекмурад-бай всё не спал, поскрипывая пружинами кровати, поставленной во дворе, под развесистым шелестящим клёном.

Внезапно в шелест кленовых листьев вплёлся шорох крадущихся шагов. Бекмурад-бай насторожился, нащупал под подушкой браунинг. Тёмная фигура отделилась от крайней кибитки и нерешительно остановилась. ’

— Это ты, Аллак? — у Бекмурад-бая были поистине кошачьи глаза.

— Я, — отозвалась фигура. — Салам алейкум, бай-ага.

— С добрыми новостями?

— Да… Пойдёмте поговорим…

Бекмурад-бай накинул на плечи халат, подумав, вытащил из-под подушки браунинг и пошёл за Алланом. Около овражка, прорытого весенним половодьем Мургаба, пощипывая скудную траву и фыркая, ходили две лошади. Аллак остановился.

— Вот его конь…

— А он сам?

— Я выполнил вашу… ваше поручение…

— Пристукнул негодяя? — настойчиво повторил вопрос Бекмурад-бай, испытующе глядя на Аллака и соображая, почему он так волнуется.

— Пристукнул, бай-ага…

— Богоугодное дело сделал… Когда это произошло?

— Вчера вечером.

— Почему так долго собирался?

— Случая подходящего не было.

— Хм… Ты его до смерти пристукнул?

— До смерти, бай-ага…

— А может, поспешил, второпях не прикончил?' Люди подберут, выходят, а?

— Что вы, бай-ага, как можно выходить! Всю кровь из него выпустил…

— Много крови было?

— Вах, много… Целая лужа!

— Больше, чем из барана?

— Не знаю, бай-ага… Может быть, больше, мажет быть, меньше…

— Та-ак… Ну, что ж, иди отдыхай, Аллак. Ты заработал себе отдых… Он сопротивлялся сильно?

— Не успел он, бай-ага… Я неожиданно ударил.

— Ножом?

— Ножом…

— Ты знаешь что, Аллак, дай мне этот нож, — сказал Бекмурад-бай. — Я хотел его тебе оставить, но лучше я тебе другой подарю, побогаче, а этот мне отдай.

— В крови он, бай-ага… Не обтёр я впопыхах… — виновато сказал Аллак

— Кровь врага всегда приятна, — Бекмурад-бай повертел в руке нож, вглядываясь в покрывающие лезвие пятна, в другой руке он держал браунинг. — Кровь врага радует, — повторил он, — но оружие надо держать в чистоте. Кстати, ружьё ты куда дел?

— На седле привязано.

— Не понадобилось?

— Нет, бай-ага… Такие дела шума не любят.

— Молодец!.. Хотя на этот раз шум был бы полезен.

— Не знал я, бай-ага…

— Не знал, говоришь?.. Ладно, иди домой… За лошадьми я пришлю людей.

— Если вы разрешаете, я пойду, бай-ага…

— Иди, иди… Постой-ка! Хей! Аллак!..

— Слушаю вас, бай-ага.

— Где ты этого бродягу прикончил?

— Недалеко… За Серебряной горой…

— А точнее?

— В Долине змей, бай-ага… И закопал там же…

— Закопал?! Кто тебя об этом просил!

— Шакалы там… — пробормотал Аллак, смущённый явным недовольством бая. — А днём стервятники расклевали бы… Он и так невинно пострадал… — Аллак прикусил было язык, но поздно.

— Что ты сказал?! — свистящий шёпот Бекмурад-бая хлестнул его, словно плеть. — Невинно?! А что эта падаль Чары убила, — это тоже невинно?!

— Простите, бай-ага! — взмолился Аллак. — Я хотел как лучше… Не подумал я… Простите…

— «Не подумал»! — остывая, передразнил Бекмурад-бай. — Тельпек на чём носишь? На голове? Или у тебя пенёк вместо неё торчит?

— Виноват, бай-ага… Простите…

— С виноватого два раза спрашивают!.. Эту падаль надо было на куски изрубить и раскидать по всем Каракумам, а не закапывать… Иди, отдыхай!

Этой же ночью двое людей Бекмурад-бая, поднятые им с постели, погнали коней в сторону Долины змей. Вернувшись, они сообщили, что видели могилу. Пастухи подтвердили, что в ней зарыт незнакомый парень, которого накануне убил за какое-то преступление его спутник. Пастухам было велено разровнять могилу, как и приказал бай-ага, и пустить по ней овечью отару. Теперь ни один человек следа её не отыщет, будь он даже сам Сари-следопыт.

— Надо было выкопать и собакам пастухов скормить, — сказал Бекмурад-бай, выслушав своих посланцев. — Не догадались!

— Мы сделали, как вы сами велели, — оправдывались джигиты.

Бекмурад-бай махнул рукой.

— Ладно, идите… Аллаку скажите, чтоб зашёл, когда стемнеет.

Услышав это приказание, Аллак, таившийся от соседей в своей мазанке, обрадовался: кончилось время затворничества, вспомнил бай о своих обещаниях. Хотя, нет, сначала кибитку новую поставить, а потом уже хозяйку в неё привести… Нет, не так. К жене надо, обрадовать её и родителей — тоже, отдать им остаток калыма. Всё-таки четыре года ждали молча, шутка ли!

Бекмурад-бай встретил трепещущего от счастья Аллака довольно сухо и даже не пригласил сесть.

— Ты, Аллак, слышал пословицу «Думал: святой, оказался — свиньёй?» — спросил он, сурово хмурясь.

— Нет… — пролепетал сникший Аллак, чувствуя, что его радужные мечты разлетятся сейчас, как пушинки степного одуванчика под ветром. Нет, не слыхал… То есть, да, бай-ага, слышал…

— Хорошо, что слышал. А смысл её понимаешь?

— Нет, бай-ага, не понимаю, к чему вы говорите такие слова. Я всегда старался все ваши приказания исполнять, не перечил вам..

— А Дурды?..

— Что Дурды?.. — Аллак с трудом проглотил застрявший в горле комок.

— Ты убил его?

— Клянусь вам, бай-ага…

Бекмурад-бай прищурился.

— А до меня дошли слухи, что ты только коня его увёл, а он жив остался.

— Клянусь вам, бай-ага…

— Я, конечно, верю тебе, но, когда слышишь разные разговоры, начинаешь им верить… Я помню, что обещал тебе, и выполню обещание. Больше того, я помогу тебе все долги заплатить…