Судьба. Книга 1

— Всё понял?

— Всё понял, Сары-ага!

— Ну и хорошо. А знаешь, где конь Чары стоит?

— Знаю. Хороший конь! В сарае привязан.

— Бекмурад-бай понимает толк в лошадях. Ему только один Меред не уступает, арчин наш… Значит так. Иди в тот сарай и жди возле коня, но осторожно, чтоб тебя за конокрада не приняли. А я пойду поищу Чары, — да будет нынешний день его последним днём. Если дело не выйдет, я приду в тот сарай и скажу тебе. А если придёт один Чары, значит, всё в порядке. Пусть отвяжет коня. Станет в седло садиться — тут и бей. Бей не торопясь, наверняка. У тебя нож какой?.. Вах, какой хороший нож!..

— Это дедушкин…

— Твой дедушка, видно, был умный человек, любил не игрушки, а настоящие вещи. Этот нож не местной работы, его арабские туркмены ковали. Видишь, узоры какие на клинке?

— Отец говорил, что это из Хиндустана.

— Может быть. Но всё равно — штука добрая… Значит, ты рот не разевай и бей Чары ножом либо под левую руку, либо пониже левой лопатки. А потом садись на его коня и гони во весь дух в Каракумы. Я буду поблизости, даже если ты меня и не заметишь. В случае чего, помогу — панику устрою, задержу погоню. Понял?

— Понял, Сары-ага.

— Тогда пошли… Ты — сюда, я — туда. Время уже вечернее, как бы не прозевать этого гуляку…

Дурды сделал так, как ему советовал Сары. Ожидая в полутёмном сарае врага, он с радостью ощутил в себе уверенность и мужество. От утренней робости не осталось и следа. Эта метаморфоза объяснялась, видимо, ничем иным, как участием в деле Сары. Утром Дурды чувствовал себя совсем одиноким и потому — слабым, поддержка Сары дала ему и силы, и твёрдость духа. Великая это сила — рука друга!

Чары пришёл, когда уже совсем смеркалось. В сарае оставалось всего несколько коней припозднившихся покупателей. Людей не было совсем.

Хлопнув коня ладонью по брюху, Чары подтянул подпругу, приладил хурджун. Его изрядно покачивало, отвязывая повод, он чуть не упал, выругался и глупо засмеялся.

Конь шумно раздул ноздри и отвернулся, презрительно блеснув фиолетовым глазом.

Когда Чары взялся за луку седла, Дурды бесшумно шагнул вперёд, удивляясь собственному спокойствию. Дедовский нож вошёл в тело врага свободно, с лёгким хрустом, словно в спелый арбуз.

…Километров двадцать Дурды проскакал по дороге, прежде чем догадался свернуть в сторону. Застоявшийся конь шёл ходко, без видимых признаков усталости. Но всё же, проехав бездорожьем около четырёх километров, Дурды стал придерживать его: коня надо было беречь пуще глаза.

У небольшого арыка юноша спешился, напоил коня. Тот долго тянул в себя чёрную воду, пережёвывая, скрипел зубами.

За арыком рос клевер. Дурды присел, не выпуская из рук поводьев. Конь постоял, недовольно фыркнул несколько раз, мотнул головой и начал щипать сочную траву.

Теперь, когда городской базар остался далеко позади, Дурды ощутил прежнюю робость и снова почувствовал себя мальчишкой, совершившим нехороший поступок. Не то, чтобы его мучила совесть. Он, пожалуй, даже не сознавал толком, что убил человека, как не представлял и того, что отныне его судьба — постоянная дорога, ночлег под звёздами и мучительное ожидание возмездия. Его просто томила необычность положения, в котором он очутился. К этому примешивалось ещё чувство голода — занятый поисками Чары и различными переживаниями, он ни разу за целый день не перекусил.

Что будет дальше? Он попытался подумать, но мысли появлялись совсем уж детские и по-детски произвольно норовили перескочить на совершенно постороннюю, отвлечённую тему.

На небе прорезался тонкий серп луны. Дурды осмотрелся и ему показалось, что местность знакомая. Он напряг глаза. Ну, конечно, знакомая! Эта клеверная лужайка граничит с участком Клычли, а вон и его кибитка угадывается в тёмном пятне деревьев.

Значит, вместо того, чтобы скакать в Каракумы, он машинально держал направление на родной аул. А может, это перст судьбы? Может быть, она привела его сюда, чтобы он посоветовался с Клычли о своей дальнейшей жизни? Дурды не очень верил в божественное провидение, но тот факт, что он оказался у своего села да вдобавок не около дома арчина или Сухана Скупого, а именно около Клычли, который относился к нему, как к родному, — это было странно и невольно заставляло думать о вмешательстве добрых потусторонних сил.

Ведя коня в поводу, Дурды подошёл к кибитке, постоял, собираясь с духом, и негромко позвал Клычли. Тот вышел сразу, словно только и ждал зова.

— Это я, — сказал Дурды, — давай отойдём в сторонку, поговорить надо.

Не говоря ни слова, Клычли зашагал рядом с ним.

Когда они отошли на порядочное расстояние, Дурды опустил голову и виновато сказал:

— Я убил Чары… Брата Бекмурад-бая… На базаре убил…

— Слыхали уже. Наши базарные весть принесли.

По тону Клычли нельзя был понять, одобряет он поступок Дурды или осуждает. Они помолчали, потом Клычли спросил:

— Как дальше думаешь жить?

— Мысли у меня разбегаются, — сознался Дурды. — Хотел с тобой посоветоваться.

— Да-а… — неопределённо сказал Клычли. — Хвалят тебя в ауле, говорят: «Молодец, мол, джигит, смелым парнем оказался, не струсил перед баем».

— Правда, хвалят?!

— Куда скрываться от Бекмурада думаешь? — не отвечая на вопрос, спросил Клычли.

— Сам не знаю…

— Конь «его»?

— Да.

— Может, тебе в Ахал податься на время?

— Места незнакомые в Ахале…

— Для тебя, джигит, теперь только незнакомые места и хороши.

— Да он всё равно разыщет там… Узук ведь отыскали?.. У него всюду свои люди, куда от них спрячешься.

— Пожалуй, что найдёт… — согласился Клычли. — Наделал ты дел, парень!

Это было сказано с явным неодобрением. Дурды изумился и испугался: неужели Клычли возмущён его поступком? Почему? Разве он поступил не по древнему закону прадедов? Может быть, коня Чары брать не следовало? Но тогда трудно было бы спастись самому. Он же не украл коня, это его законная добыча. Тем более, что Бекмурад-бай ни копейки калыма не заплатил.

— Придётся тебе пока к чабанам ехать, — сказал Клычли. — Каракумы велики, а чабаны — народ приветливый, байских наушников среди них не водится. Там и переждёшь первое время.

— Мне Сары-ага то же самое советовал, — сказал Дурды, всё ещё находясь под влиянием недовольного топа Клычли.

— Оружие есть у тебя?

— Один нож…

— Это не оружие. Ты далеко не уезжай. Денька через два-три завернёшь ко мне, я винтовку к тому времени припасу.

— Спасибо тебе, Клычли!

— Ладно, чего там…

— Пожалуй, поеду, пока никто не пронюхал, что я здесь.

— Светлого тебе пути…

Когда Клычли скрылся в темноте, Дурды спохватился, что забыл попросить у него хотя бы кусок лепёшки, и в желудке засосало с удвоенной силой. Однако возвращаться было неловко. Юноша сглотнул голодную слюну, постоял и стал подтягивать подпругу. Задремавший жеребец всхрапнул и снова опустил голову. Дурды помедлил садиться в седло. Говоря по правде, страшно было ехать в неведомое. Кому он нужен? Кто его ждёт? Говорят, длину дороги знает идущий. А вот он не знает, какие дороги приготовила ему неласковая судьба, на какой из них поджидает его месть Бекмурад-бая.

…Абадангозель с тревогой ожидала возвращения мужа.

— Кто это был? — спросила она, едва Клычли переступил порог.

— Путник, — суховато ответил Клычли. — Заверни-ка побыстрее в платок лепёшку и кусок мяса.

Недоумевающая Абадангозель быстро исполнила требуемое. Клычли снова вышел. «Побежал! — с удивлением подумала молодая женщина. — Куда он побежал? Не дай бог, случится что… В ауле сегодня шумели, а я из-за болезни выйти не могу. И Клычли отмалчивается, отделывается общими словами, будто я ему чужая какая!» Она с досадой начала стелить постель и встрепенулась, услышав шаги. Вошла свекровь.

— Чего полуночничаете? — спросила она, подозрительно оглядывая кибитку. — Муж где ходит?

— Вызвал его кто-то, — сказала Абадангозель, снова берясь за постель. — Пришёл, взял чурек с мясом и опять ушёл. — Убежал, — уточнила она. — Да вот он, кажется, идёт…