Были два друга

    Заместитель министра Зимин, узнав о проделках сына, снял его с работы, позже Виктора отдали под суд.

    - Представляете, каким подлецом оказался Виктор Максимович! - говорил Пышкин. - А отец у него - крепкий мужик. Не у каждого поднялась бы рука на родного сына.

    Я вспомнил институтскую историю, Машу Воловикову…

    - Поздравляю, милые, поздравляю! Рад от души. Будем готовить в люди ваше детище. Если проект одобрил сам Иван Деомидович, значит, теперь все в порядке! Это, скажу вам, авторитет! - говорил нам Геннадий Трофимович. У меня давно пропала на него обида. Крепко же влетело ему. Министерство тоже вынесло Пышкину выговор. У другого опустились бы руки. А он - ничего, все такой же веселый и суетной.

    Николай уколол его:

    - Ну вот, а вы сомневались…

    - Я сомневался? - Пышкин удивленно приподнял брови. - Усомнились там, - он указал пальцем на потолок. - А я что ж, маленький человек.

    - Нет, вы человек большой. С вами считаются там. - Николай тоже указал на потолок.

    Геннадий Трофимович виновато улыбнулся.

    - Знаешь, дорогой, кто старое помянет… Договорились? - Он широко и добродушно улыбнулся.

    - Человек я незлопамятный, - примирительно сказал Николай.

    Весть о том, что наше изобретение одобрено министерством и утверждено к производству, быстро облетела завод. Нас поздравляли, говорили нам приятное. Признаться, я чувствую себя не совсем хорошо. Победа, конечно, не моя. При мысли, что в трудную минуту я спасовал, мне становится не по себе…

    28 декабрь

    Опять новость. Николай свою долю денежного вознаграждения за станок отдал на нужды детского дома, где он воспитывался. На заводе это было встречено по-разному. Одни говорят об этом как об отжившей благотворительности, другие видят в этом красивый жест. При мне один из наших конструкторов о Николае отозвался:

    - Чудак!

    - Почему чудак? - спросила у него чертежницам Нелли. Она давно неравнодушна к Николаю. - Это благородно.

    - Благотворительность у нас сейчас не в моде. Она оскорбительна для нашего строя.

    - Вы хотите сказать, что в наше время человек не способен на такие красивые поступки? - наступала Нелли.

    - Красивого тут ничего нет. Чудачество.

    Работа над нашим станком идет на полный ход. Мы следим за изготовлением моделей. Готовятся два пробных станка. Один будет испытываться у нас на заводе, другой пойдет на испытание к нашим соседям. Потом - пробная серия. Главк обжегся на своем; станке, теперь не доверяет и нам. Оно и понятно: наш_; станок вызвал столько споров.

    28 января

    Началась сборка нашего станка. Несколько раз в день я забегаю в сборочный цех. Волнуюсь. А вдруг не даст ожидаемых результатов? Позор! Наделали столько шуму.

    Работа над рукописью отнимает все свободное время. Пишу я в каком-то угаре, чувствую усталость от хронического недосыпания. Надя озабочена, как бы я не подорвал здоровье, старается создать для меня все условия. Она взяла на себя перепечатку рукописи. Мне не хочется, чтобы о моей литературной работе знали посторонние. Может быть, ничего не получится.

    У Нади отекают ноги, и это очень тревожит меня. Она обо всех заботится, а для себя ей не хватает времени. Скоро у нас будет второй ребенок.

    15 февраля

    Закончили сборку станка. Я смотрел на него и невольно любовался. Выкрашенный светло-серой краской, сверкая отшлифованными деталями, он внушал к себе доверие.

    Вокруг станка собрались почти все рабочие цеха, инженеры. Пришли Пышкин, Ломакин, Тараненко. Николай с бригадиром подготавливали станок к испытанию. На них смотрели молча, выжидающе.

    Механизмы работают исправно. Зажата деталь. Николай делает наладку. Я становлюсь за пульт управления.

    - Давай! - кричит Николай.

    Нажимаю на кнопку, вторую. Вьется синеватая стружка.

    И вдруг станок начинает вибрировать. Уменьшаем обороты. Слышатся подозрительные щелчки.

    - Стоп! - кричит Николай.

    Выключаю станок. Лица у всех мрачнеют. Николай принимается за наладку. Радость моя пропала. Мне, как и всем, ясно: новая модель нуждается в конструкторской доводке. Скучное это дело. Снова придется проверять расчеты, просматривать все узлы. В общем, поэзия со станком кончилась. Начинается скучнейшая проза.

    Пышкин сердито махнул рукой и ушел из цеха.

    Сегодня за все эти месяцы я первый раз-подумал, стоит ли мне логарифмическую линейку менять на перо литератора? По образованию я инженер, а по специальности конструктор. Мое дело проектировать машины. Может, права Надя - не следует распылять свои силы?

    Но как оставить работу, когда она подходит к концу? Страшно устал. Сколько я исписал бумаги, сколько в рукопись вложил труда, вдохновения, раздумий, радости и сомнений. И вдруг все это окажется напрасным? Даже подумать страшно.

    25 февраля

    Рукопись перепечатана на машинке и лежит у меня на столе. Сижу перед нею и думаю о ее дальнейшей судьбе, как мать над новорожденным первенцем. В голову идут невеселые мысли. Кому она попадет в руки? Как ее встретят в издательстве? Не непрасно ли обкрадывал себя, обделял вниманием семью, работу?

    27 февраля

    Скрепя сердце, запаковал рукопись и отправил ее в Москву. Будь что будет! Не одобрят - брошу писать, только и всего. Это, может быть, даже к лучшему. К чему тешить себя иллюзиями? В литературу, как и на сцену, стремятся попасть многие. Одних прельщает слава, других - легкий труд, третьих - деньги. Слава! Я не раз читал, что серьезные, знаменитые люди тяготятся своей славой и что прославленным людям живется труднее, чем нам, смертным. Они ведь всегда на виду…

    1 марта Дочь! Сегодня родилась дочь! Назвали Наташей.

    25 марта

    Доводка нашего станка продолжается. Нам здорово помогает Тараненко. Я преклоняюсь перед его доброжелательностью и бескорыстием. Николай просто неутомим к своему многострадальному детищу. Мне же начинает надоедать черная, скучная работа над станком.

    Надя рада, что я не просиживаю ночи над рукописью, нормально сплю. Переболел литературной корью и теперь взялся за ум.

    Ответа из издательства все нет. Первые дни волновался, надеялся на скорый ответ. Теперь волнения утихли. Стараюсь не думать о рукописи. Временами мне кажется, что никакой рукописи у меня не было. В голове хоть шаром покати.

    Раньше я каждый день записывал что-то в дневнике, теперь все реже заглядываю в него. К чему все это? После моей смерти кто-то прочтет эти письмена и посмеется над волнениями маленького человека. Да и о чем писать, если каждый день похож на своего предшественника, как две капли воды. Труд конструктора для меня утратит уже прежнюю романтику, стал обыденной работой. Без волнения принимаю новое задание - разрабатывать какой-то узел новой машины, сажусь и работаю, не испытывая ни тревоги, ни сомнения.

    Завидую Николаю. Сколько в нем энергии, задора. Он снова воюет с начальством. Не успел принять механический цех, вступил в конфликт с начальником кузнечного цеха из-за нестандартных поковок, с которых при обработке половина металла шла в стружку. Николай отказался принимать от кузнецов такую работу. Пышкин обрушился на Николая, пригрозил простой станков отнести за его счет. Но на защиту Николая встал начальник ОТК. Пришлось кузнецам увеличить расценки на обработку громоздкой детали.

    А через несколько дней Николай спорил уже с Брусковым. Литейщики давали некоторые массивные отливки с большим припуском, что отнимало у токарей и строгальщиков много лишнего времени. Начали искать виновников. Ими оказались модельщики и формовщики. Но они заявили, что по личному распоряжению директора на особо ответственных отливках допускали лишний припуск, чтобы снизить брак.

    - Вы еще поплачетесь с этим Горбачевым, - сказал Пышкину бывший начальник литейного цеха Медведев. Сейчас он работал у Николая мастером.