Были два друга

    - Это, Геннадий Трофимович, наша общая вина, - сказал Ломакин, растягивая слова. - А вот то, что ты последнее время перестал считаться с мнением партийной и профсоюзной организаций - это совсем плохо.

    - Та-ак! Еще одно преступление за Пышкиным. Он встал. - Вижу, что под меня давно подкапываются. Комиссии разные… Всех собак на меня вешают…

    - Однако ты слишком болезненно воспринимаешь критику. Недостатков на заводе много, и на них нельзя закрывать глаза.

    - Мне ясны твои позиции: на бюро райкома будешь гробить меня. Что ж, это дело твоей совести. Я не боюсь. Не ошибается тот, кто ничего не делает.

    Пышкин повернулся и быстро вышел из комнаты. В приемной ожидал шофер.

    - Машина готова, - сказал он.

    - Вот что, дорогой, веди ее в гараж, а сам иди отдыхай. Я задержусь, - ответил Геннадий Трофимович и направился к себе в кабинет.

    «Да, позиции Ломакина для меня ясны, - думал он, стоя в двери. - Что ж, посмотрим, чья возьмет».

    Он заперся в кабинете и принялся писать тезисы своего выступления на бюро райкома. Нет, Пышкин не даст себя в обиду, он не Пастухов, ему не обломают крылья.

    Перо скрипело и брызгало чернилами, нa бумагу ложились жаркие, как только что отлитые болванки, слова. На душе было тяжело и тревожно.

ГРОЗА РАЗРАЗИЛАСЬ

    Получилось совсем не то, на что рассчитывал Пышкин. Готовясь «разговаривать» на бюро райкома, он был почти уверен, что и на этот раз все обойдется благополучно, ограничатся разговорами. У него слишком веские доказательства своей невиновности, чтобы с ним не посчитались в райкоме. Ну, а Ломакин там не полезет на рожон, это не в его интересах. Не настолько он глуп, чтобы рубить тот сук, на котором держится.

    Неожиданно позвонили из обкома партии, предупредив, что завтра, в три часа дня, его будут слушать на бюро. Это спутало все карты Пышкина.

    Единственно, на что сейчас рассчитывал Пышкин, - это на смягчение удара. Завод на двенадцать дней раньше срока выполнил годовой план. Внедрение производство рационализаторских предложений рабочих и инженеров дало заводу за год два с половиной миллиона рублей экономии. С этим тоже должны посчитаться. Кто же осмелится обвинить его, Пышкина, что он зажимал изобретателей и рационализаторов! Ну, а злополучный главковский станок пусть будет на совести работников главка и министерства.

    И тем не менее ночь перед бюро Пышкин провел тревожно, одолевала бессонница, беспокоили всякие мысли. Утром он еще раз взвесил все обстоятельства, пришел к окончательному выводу, что опасаться нечего. Во всяком случае, снять с работы его нет оснований, ну, выговор могут влепить. Кто их не получал?

    В обком Пышкин выехал пораньше, чтобы разведать, в каком направлении готовят удар, но заведующий промышленным отделом обкома был на заседании бюро, а от инструкторов он ничего не добился. Когда Пышкин быстрой, стремительной походкой вошел в комнату ожидания, там уже сидели Ломакин, Тараненко и секретарь горкома Кузьмин. Пышкин подчеркнуто дружелюбно поздоровался со всеми.

    Когда дежурный пригласил станкостроителей в зал заседаний, у Пышкина тревожно заныло в груди.

    Просторный светлый зал с тремя рядами столов. Вдоль стен мягкие стулья. За длинным столом сидели первый и второй секретари обкома.

    Пышкин ожидал, что первый секретарь скажет сейчас:

    - Ну, товарищ Пышкин, рассказывайте, что вы там натворили.

    Он уже приготовил последнюю оперативную сводку о выполнении годового плана, аккуратные колонки цифр, которые весьма красноречиво говорили, что дела на заводе не так уж плохи, как считают Ломакин и Кузьмин. Дай бог каждому так работать.

    - Докладывайте, товарищ Кузьмин, - сказал первый секретарь.

    - Мы всесторонне изучили работу станкостроительного завода, - начал глуховато Кузьмин. Видно было, что он волновался.

    Пышкин весь ушел в слух.

    - С первого взгляда на станкостроительном заводе кажется все благополучно. Раньше срока выполнили годовой план, имеют большую экономию от внедрения в производство рационализаторских предложений…

    - Два с половиной миллиона рублей! - вставил Пышкин.

    Первый секретарь посмотрел на него предупреждающе.

    - Планы завод выполняет, два года подряд держит переходящее знамя министерства и ЦК профсоюза, получает премии…

    С плеч Пышкина свалилась тяжесть. Он не предполагал, что секретарь горкома подчеркнет успехи завода. Значит, о них нельзя было умолчать. Не каждый завод может добиться этого. Кузьмин, конечно, подчеркнул это для того, чтобы дать понять членам обкома, мол, и мы пахали. А ведь не знает, как ему, Пышкину, даются эти победы.

    - Но это только видимое благополучие. За средними цифрами скрывается много неприглядного, - продолжал секретарь горкома, тщательно подбирая слова.

    «Начал за здравие, а кончит за упокой», - досадливо подумал Пышкин, и у него снова тревожно засосало под ложечкой.

    - Завод работает рывками, его часто лихорадит…

    - Штурмовщина процветает, - вставил первый секретарь обкома, поглядывая то на докладчика, то на Пышкина.

    - Да, штурмовщина, можно сказать, хроническая болезнь станкостроителей. Как правило, в первой половине месяца планы заваливаются, со второй половины начинается раскачка, а под конец месяца завод объявляет аврал. Товарищ Пышкин свой кабинет превращает в квартиру, неделями дома не ночует. Его на заводе окрестили «лунатиком». Сделав рывок, завод выходит из прорыва и снова начинается спад. Неритмичность в работе вызывает брак, снижает качество продукции. Травматизм на заводе тоже хроническая болезнь. Обратимся к статистике. Травматизм спадает в начале месяца, во второй половине декады начинает расти. Тут установилась своя закономерность. Травматизм и брак растут, а качество продукции снижается.

    У Пышкина с каждой минутой падало настроение. «Побыл бы он в моей шкуре, узнал бы, почем фунт лиха. Тут одни снабы и ведомства в гроб положат. А он о ритмичности, о культуре производства»,- думал он.

    - Товарищ Пышкин - плохой организатор производственного коллектива. Он сам за все берется, во все вмешивается. Стоит ему уехать в командировку или в отпуск, завод сразу начинает лихорадить, планы заваливаются, растет брак, травматизм.

    - А почему это, товарищ Кузьмин?-спросил пер-| вый секретарь обкома.

    - Товарищ Пышкин не приучает своих подчиненных работать инициативно, с полной ответственностью за порученный ему участок. Он только и требует темпов, темпов и темпов. Все знают: пока директор на заводе, все в порядке, план будет выполнен любой ценой. Не считается и с мнением общественности, недооценивает работу заводского комитета. Профсоюзная организация нужна ему только тогда, когда завод заваливает план. Товарищ Пышкин не по-партийному относится к критике…

    - Это неправда! - сказал Пышкин.

    - Чего там неправда! Этот грешок за вами давно водится, - заметил первый секретарь обкома. - Товарищ Кузьмин, расскажите о станке УТС-258.

    Геннадий Трофимович опустил голову. Это самое уязвимое место в работе завода, ради этого и пригласили его на бюро обкома.

    Кузьмин коротко рассказал об истории станка.

    - А куда смотрел главный конструктор? - спросил один из членов обкома.

    Тараненко встал.

    - Я протестовал, доказывал. На нас жали сверху.

    - Товарищ Пышкин, вас предупреждали, что станок плохой? - спросил первый секретарь.

    - Да. Но техническую документацию подписал главный конструктор завода, - ответил Пышкин.

    - С техническим проектом я давал вам и свою докладную, где сообщал, что пускать станок в производство нецелесообразно. Но директор не принял моей докладной, обвинил меня в перестраховке, - заявил Тараненко.

    - На меня нажимали из главка, торопили, - признался Пышкин.