Семья Зитаров. Том 1

Он походил на моряка, выброшенного на необитаемый остров. И ничего уже не привлекало его в родном гнезде. В его тоске не было ничего похожего на романтику юности — дух жаждал привычной деятельности, накопившаяся энергия бунтовала и подавляла его своей силой. Он еще не был старым Зитаром. В прежнее время, когда капитан проводил дома зимние месяцы, он испытывал подобное беспокойство с приближением весны. Но тогда оно носило менее острый характер, потому что он знал: наступит момент освобождения. Во всяком состоянии самым тягостным ощущением является сознание его неизменности; застой в любом деле и при любых обстоятельствах подобен смерти.

И вот однажды Андрей отправился в корчму Силакрогс. В ней тоже многое изменилось. Здесь уже не торговали водкой и пивом. Сократились доходы, и Мартын Зитар основательно похудел: живот опал, шея стала тоньше, круглое лицо потемнело, щеки обвисли. Корчмарь постарел лет на десять. На одном чае много не заработаешь.

На Анну все эти перемены повлияли меньше. По-прежнему белотелая, пышная, похожая на хорошо откормленную к Мартынову дню гусыню, она хлопотала на кухне: пекла, варила, мыла и растила свою Миците. Появление Андрея вызвало на ее лице такую же благосклонную улыбку, как в доброе старое время, и щеки вспыхнули ярким румянцем. «Теплое, славное существо…» — подумал капитан, и его тоска усилилась еще больше оттого, что в груди уже не было прежнего огня. Видно, все же он состарился.

Зитар оказался не единственным, кого прежние воспоминания манили в корчму. Старые «клиенты» Мартына любили по вечерам собираться в «немецком» углу, и никакими силами нельзя было поднять их подавленное настроение. Корчмарь делал все, что в его силах, чтобы если и не утешить друзей, то создать иллюзию былого. Неприкосновенный запас напитков давно уже иссяк, и хозяева, сидя за карточным столом, услаждали себя самообманом, потягивая жидкое сладковатое плодовое вино. Со временем, когда люди научились приспосабливаться к новым обстоятельствам, Мартын раздобыл где-то новый сорт конфет со спиртовой начинкой. Правда, немного комично выглядели солидные бородатые отцы семейств, сосущие детские лакомства, но всех их постигла одна участь, и поэтому никто не смеялся. После нескольких конфет угрюмые лица озарялись улыбками, кровь начинала учащенно пульсировать в жилах, и человек хмелел. Только удовольствие это не имело надлежащего вида — это признавал даже местный урядник Пайпал, тоже приходивший в трактир поиграть в карты и полакомиться конфетами.

— Какой же ты трактирщик, если не можешь раздобыть для своих посетителей чего-нибудь подкрепляющего? — поддразнивал он Мартына. — Смотри, как бы ты не остался без клиентов.

Вняв просьбам старых друзей и ободряемый урядником, Мартын набрался, наконец, смелости, раздобыл бочку и купил ячмень. Когда пиво было сварено, игроки перебрались из «немецкой» половины в квартиру корчмаря. За первой бочкой последовала вторая, третья, предприятие Мартына начало процветать, и вместе с этим оживился и он сам. Пить пиво приходили все наиболее почтенные люди: хозяева, капитаны, представители власти и офицеры полка, стоявшего в имении.

— Ну, теперь опять можно свободно вздохнуть, — сказал Мартын жене, когда ящик комода стал наполняться пачками зеленых трехрублевок и синих пятерок. Того же мнения придерживались и те, кто эти деньги ему приносил. Всем было хорошо и приятно. Истомившийся от жажды человек утолял ее глотком крепкого пива, а деятельный корчмарь получал вознаграждение за тяжелый труд. Только урядника приходилось поить бесплатно. Но сколько может выпить один человек? Зато полный покой — не приходится опасаться неприятных сюрпризов.

Пили по ночам, за закрытыми ставнями, пили осторожно, без обычного шума и песен, и, тем не менее, люди в скором времени учуяли запах пива. Жены приходили к Мартыну с жалобами на то, что он опустошает карманы мужей, стыдили его, угрожали. Но Мартын клялся и божился, что все это враки, и продолжал свою деятельность.

Но вот одна из жен побежала жаловаться в полицию. Уряднику Пайпалу поручили произвести в корчме обыск. Однажды утром он явился с двумя нижними чинами, тоже бывавшими в квартире Мартына. Они осмотрели корчму, обошли сараи и кладовые в сопровождении хозяина и спустились даже в подвал. Там стояла большая бочка.

— Что у вас там? — спросил урядник.

— Квасок, — пояснил Мартын. — Жена накопила сухарей и сварила квас. Пожалуйста, можете отведать, господа.

Мартын налил каждому по полштофа. Урядник жадно осушил кружку и, обтерев усы, определил:

— Да, на самом деле квасок.

Нижние чины подтвердили то же самое, после чего урядник составил протокол обыска, под которым подписались все, и дело было с честью кончено. Мартын продолжал, как и прежде, варить свой квасок, посетители пили, и регулярно, один раз в месяц, урядник производил обыск в подвале и не находил в нем ничего запретного: Для многих словно луч света блеснул в темном мраке военного времени; луч света в виде густой, пенистой, вкусной влаги. Изведавшему однажды хотелось вкусить ее снова.

2

Опять наступила весна. Пехотный полк вскоре после пасхи отправился на фронт, на его место прибыла конница 7-го Сибирского корпуса. Фронт был далековато — в Нижней Курземе и в верховьях Даугавы. До ушей жителей побережья еще не доносился грохот пушек, и здесь царила типичная тыловая атмосфера. Сибиряки внесли в жизнь побережья настоящий военный дух. Их полк в течение всей зимы участвовал в боях; грудь многих бойцов украшали георгиевские кресты и медали, какой-то подпрапорщик был даже георгиевским кавалером всех четырех степеней.

Эрнест Зитар, излечившись от своих загадочных болезней, вернулся к жизни. Во время его страданий сети лежали в амбаре, а лодка — на берегу. Весной, во время ледохода, взорвалось несколько мин, а одну выбросило вместе с льдинами на берег. Местный комендант вызвал саперов, и те заблаговременно убрали ее, пока она не стала предметом любопытства местных жителей. На месте взорвавшихся мин другие не ставили. Эрнест Зитар — приметил освободившиеся от заграждений участки и стал ловить там рыбу.

Как-то вечером он опять постучал в дверь Вилмы Галдынь. Его впустили и встретили достаточно приветливо. Вилма расспросила Эрнеста о болезни, осведомилась о состоянии здоровья. Он напомнил о письме. И опять, вместо того чтобы показать ей свою нежную привязанность и лучшие чувства, Эрнест держался резко и требовательно, решив, что письмо Вилмы дает ему на это право. Увидев Эрнеста здоровым, Вилма не чувствовала больше угрызений совести, ей уже не нужно было жертвовать собой для спасения больного.

— У тебя, видно, на уме опять глупости? — сказала Вилма, когда намеки Эрнеста стали слишком недвусмысленными.

— Ты сама обещала, — возразил он, становясь все грубее и настойчивее.

— Значит, ты меня не понял, — усмехнулась Вилма. — Я подразумевала, что мы могли бы опять стать друзьями и забыть нашу ссору. Но если ты понял это иначе, то будет лучше, если мы останемся друг другу чужими.

— Почему ты меня ненавидишь? Или я такой противный, хуже других?

— Ты еще этого не понимаешь. Вот когда-нибудь влюбишься, тогда узнаешь, что это такое.

— Но разве я тебя не люблю?

— Нет, это совсем другое. Так ты можешь любить одновременно десять женщин. Если бы у тебя была одна, настоящая, ты б на меня и смотреть не хотел.

— Я и теперь ни на кого не смотрю, кроме тебя.

— Как бы тебе это пояснить? — пожала плечами Вилма. — Ну, представь себе: у вас живет работница Ильза. Она такой же человек, как все мы, такая же, как ты и я…

— Она? Эта старая карга! — дернулся Эрнест.

— Погоди же. Старая или молодая, красивая или некрасивая, но ведь она человек. У нее есть сердце и чувства. И вот ты вдруг понравился Ильзе и она не дает тебе покоя. Мог бы ты себя заставить полюбить ее?

Эрнест вспыхнул от злости и стыда.

— Значит, я в твоих глазах все равно что старая Ильза?