Хромовые сапоги (СИ)

                                                                ГЛАВА 6.    

            Новый год прошел быстро и безвозвратно, после него оставались лишь воспоминания и надежда на следующий, более веселый и радостный, но уже совсем другой, взрослый и совсем самостоятельный, на новом месте и с новыми друзьями.

Пролетел и зимний отпуск. С каждой уходящей неделей мы приближались к заветной цели – своему выпуску, получению золотых с голубым просветом погон и звания лейтенант. Занятия в учебном корпусе теперь проходили намного интересней. Преподаватели будто знали, что все чему они нас научат в нашей полковой жизни нам вряд ли пригодиться. Еще бы! Они ведь приходили в училище преподавать из боевых полков, будучи сами выпускниками каких-либо военных училищ, а там к вновь приехавшим лейтенантам старожилы всегда обращались с речью, в которой присутствовали в той или иной мере перефразированные слова: «А теперь забудьте все, чему вас учили в училище и учитесь вновь!» Из всех преподаваемых на четвертом курсе предметов мы стали уважать только те, которые могли нам хоть немного пригодиться. Философия, научный коммунизм, история КПСС, а равно тактика, метеорология и прочие предметы нами почти полностью игнорировались. Нет, мы ходили на них, присутствовали на лекциях и семинарах, у нас все-таки была воинская дисциплина, но мы их не учили, преподавателей не слушали, а занимались своими делами, - либо дополнительным изучением предметов кафедры Боевого управления, это в лучшем случае, а обычно, либо читали художественную литературу, либо банально спали. Не знаю отчего, но нас за это не наказывали, все спускалось нам с рук. Чуев только грозился наказаниями, после бесед с обиженными преподавателями, далекими от истребительных полков, называл фамилии провинившихся, корил их и даже иногда сильно распалялся, но ни нарядов, ни лишений увольнений за этими угрозами так и не следовало.  Вообще мы стали замечать, что наши командиры совсем отказались от порочной практики наказаний. Все сводилось только к устным предупреждениям, пустым увещеваниям и иногда даже просто шуточкам.

            Таким образом, жизнь наша текла скучно, спокойно и однообразно, без крутых поворотов и неожиданностей. Занятия и увольнения, - вот и все развлечения. Хотя нет! Я чуть было не упустил из внимания одно довольно важное изменение. В конце января, после нашего возвращения из зимнего отпуска произошло событие, которое кое-что изменило и в училище, и в наших неокрепших мозгах и душах. И причиной этому мы поначалу посчитали себя. Я имею ввиду Строгина и меня. Виной всему, как нам показалось сначала, была маленькая посылочка, полученная в Андреевом поле, привезенная и переданная нами человеку, имя и адрес которого были аккуратно выведены шариковой ручкой на самом бумажном свертке, под посылочной бечевкой, крестом запечатавшей тайну, хранящуюся внутри, от посторонних глаз.

            Первым зловещим предзнаменованием грядущих перемен стала смена командования училища. В один из дней как-то сразу и со всех сторон поползли мрачные слухи о том, что начальника училища генерал-майора Пахоменко снимают, а вместо него назначают его заместителя полковника Анверова. Мы все с любовью относились к доброму и незаметному генералу. Именно благодаря ему многие из нас поступили в училище, причем взяток за поступление он не брал. Именно он постарался замять вопиющий случай с произошедшей на третьем курсе пьянкой, и никто из провинившихся не был отчислен и даже не попал на губу. О нем ходили разные легенды. Говорили, что он словно добрый отец прощал злостных нарушителей дисциплины, а они после посещения его кабинета, превращались в самых, что ни на есть дисциплинированных и идеальных курсантов. Рассказывали, что некоторые курсанты, которым дозарезу нужны были краткосрочные отпуска по той или иной причине, а командиры им не давали оные, обращались напрямую к генералу и не было случая, чтобы он им отказал или не помог. В общем начальник училища имел образ непогрешимый и почти божественный. Его заместитель напротив, ни только не пользовался уважением в курсантской среде, но и наоборот слыл полной противоположностью старику генералу. Все строгие наказания, жесткие приказы, многочасовые тренировки на плацу, - все приписывалось его кровожадному нраву. И вот этот «упырь» становится начальником училища, а «ангел-хранитель» покидает его стены.

            Приказ нам никто не зачитывал, но все верили упорным слухам. Только через неделю на построении комбат зачитал нам приказ, из которого следовало, что Анверов назначался начальником училища. О дальнейшей судьбе генерал-майора Пахоменко никто ничего не говорил.

            Прошла еще одна неделя и новые слухи словно стая воробьев прилетели и расселись на деревьях.

- Слышал про Пахоменко? – остановил меня Строгин, когда я покурив выходил из туалета.

- Нет, а что? – я задержался, но только из простого интереса. Начальником училища уже стал другой и слухи о предыдущем командире нас уже не особенно интересовали, они не касались уже нашего положения.

- Говорят его отстранили от командования училищем из-за сына!

- И что? Что натворил его сынок?

- Говорят он занимался антисоветской деятельностью…

            Я присвистнул. Вот это да! Такого оборота я совсем не ожидал. Мы отошли к окну.

- Неужели правда? – не поверил я, закуривая новую сигарету. – А подробности не знаешь?

- Говорят, что кто-то подставил его сына. Вроде задержали человека, за которым КГБ давно наблюдало. Тот раскололся и сдал целую группу, которая планировала занимать высокопоставленные должности и впоследствии поменять политический курс страны. Также он среди всех назвал и сына Пахоменко. А тот оказался не рядовым членом группы, а казначеем. У него хранились деньги этой группы. Скандал замяли, но всех отцов поснимали с высоких должностей. Под эти репрессии попал и наш Пахоменко.

- Да… однако…

            Мы покурили, и я ушел. Я бы забыл этот разговор если бы не то обстоятельство, что напомнило мне о нем через несколько дней. Через тря дня у нас был семинар по научному коммунизму. Все как обычно. Преподаватель пытался раззадорить нас, разбудить и опросить, но группа «работала вяло и без инициативы». На вопросы никто не хотел отвечать и тянущихся рук майор не наблюдал. Пару раз он спросил меня, несколько раз Васильева, на один вопрос ответил Вадька.