Сила притяжения

Секунду Эммет не двигался, пока не убедился, что поток пациентов иссяк. Поднявшись на колени, он заметил нарядную молодую женщину в золотистом свитере и такой же шляпке. Она сердито глядела на Эммета. На груди у нее болталось серебряное распятие.

— Ты опаздываешь на собрание, пошли со мной, — обиженно сказала она и протянула руку, но Эммет встал сам. Он угрюмо побрел за незнакомкой в комнату отдыха.

Комната с прошлой ночи изменилась до неузнаваемости. Игровые столы были сдвинуты к стене, а на их месте по кругу стояли двадцать складных кресел. Пациенты заполнили комнату, их бормотание мешалось в сплошной гул. При дневном свете рисунки на стенах казались еще агрессивнее, точно зарисовки с мест преступлений.

Пациенты передавали друг другу сигарету и по очереди затягивались. Они делились огнем, нежно защищая окурок, будто он редкий зверек из Красной книги.

Эммет заметил Уинстона, отчаянно жестикулирующего перед группкой хохочущих людей. Слушая, они то и дело поглядывали на Эммета. Вот Уинстон вытянул шею и сделал несколько неуверенных шажков вперед-назад. Послышался новый взрыв смеха. Эммет заметил в углу Эмили и Брюса и поволокся к ним.

— А где Дафна? — спросил он.

— Ей сегодня утром пришлось остаться в постели, — сказала Эмили. Хриплые слова прозвучали зловеще.

Брюс подмигнул Эммету.

— В чем дело, Джон? — Он чмокнул пузырем из жвачки. — «Хочешь, не хочешь, чтоб я тебя склеил?» [6] — тихо пропел он.

— Что за дерьмо, какой такой Джон? — поинтересовалась Эмили.

— Это так, — виновато съежился Эммет. — Это мы с Брюсом так шутим.

— Ага, — сказал Брюс, — мы у него в комнате поближе познакомились, пока вы, девочки, спали. — Он снова щелкнул жвачкой.

— Не забывай, что у твоей жены недавно малыш родился, — сказала Эмили.

Брюс покраснел.

— Малыш, — произнес он так, будто впервые слышал это слово. — Он не мой. Это моего папаши ребенок. Они меня сюда запихали, чтобы вместе быть. Мне это приснилось. Так я и узнал. — Он ладонями потер лицо. — Малыш.

Эммет посмотрел на влажную, воспаленную кожу Брюса. Брюсово тело дрожало от какой-то нездоровой энергии. Эммет не мог себе представить, как Брюс живет за пределами больницы. Эммет впервые посочувствовал ему. Возможно, Брюс выпал из своей предыдущей жизни слишком неожиданно и опасно, чем Эммет полагает.

— Это м-м-мальчик или девочка? — спросил он.

— Я сказал, что это ребенок отца! — вскрикнул Брюс. — Это байстрюк, у него нет пола! Чтоб он сдох!

Темнокожая женщина, метавшаяся туда-сюда у двери, остановилась и повернулась к ним.

— Отец моего малыша дьявол, но я знаю, что ребенок родится с крылышками, — сказала она. — Меня завалил Ричард Никсон, но моему малышу не нужен вертолет, чтоб летать. Барри Колдуотер тоже меня заваливал. Может, у меня будут близнецы. Они станут моими крыльями.

Она сплюнула на пол и снова заметалась, все быстрее и быстрее, а потом закружилась по комнате, раскинув руки: «Эо-эо-эо-эо». Ее голову украшала чалма из банного полотенца. Складки чалмы были заколоты деревянной ложкой. На щеках женщина помадой нарисовала два розовых солнышка, лучи тянулись к ушам. Губы она накрасила ярко-синими блестящими тенями для век. Прозрачный чулок сполз с одной ноги на заостренный кожаный ботинок. Другая нога была голой. Когда женщина кружилась, чулок закручивался и шлепал по лодыжке. Она небрежно на него наступала, будто это было частью хореографической композиции.

— Хуанита, — сказала Эмили. — Когда вырастет, хочет стать серийной убийцей. Только ей винтовку никто не продает. Она утверждает, что беременна, но мы ей не верим. Доктора нам ничего не говорят, но посмотри на ее живот. Не похож на настоящий.

Живот Хуаниты был очень круглым, будто она запихнула под рубашку глобус.

Пока Эмили говорила, Хуанита дотанцевала до стоящей на коленях молящейся старухи и пнула ее.

— Ведьма лысая, — сказала она, — мое имя Пречистая. Пречистая Дева. Санта-Лючия, Санта-Клаус. Миссис Клаус фон Бюлов. А тут у меня ангел. — Она двумя руками потерла живот, как будто раскрутила глобус.

— Сучка, — ответила пожилая женщина. — Негрилло-полинезийская сучка.

— Сестра, — сказала Хуанита. — Токийская Роза. Бетси Росс. Я знаю, ты вышивала эти звезды на флаге. Все тринадцать. Ты жертва грязной кампании. — Хуанита обняла женщину, потом рухнула на нее.

— Хуанита интересуется политикой, — шепнула Эмили. — Когда не бьется головой о стены, читает газеты. Она даже не знает, какой год на дворе, но иногда попадает в точку.

— Она поцеловала меня. Она поцеловала меня. Она облизала мое ухо! — прокричала старуха. Она повторяла эти слова снова и снова, без пауз, пока они не потеряли смысл.

Хуанита подпрыгнула и взвыла, как баньши: «Уа-уа-уа». Она брыкалась, подбираясь ближе к старухиному лицу.

Остальным пациентам не было до них дела. Эммет повернулся к Эмили:

— А где врачи? Эти двое сейчас друг друга убьют.

— Не убьют. Да и плевать. Без них будет намного спокойнее. Персонал обычно не трогает нас до собрания, чтобы мы общались друг с другом без надзора. Это якобы развивает самостоятельность, но я подозреваю, что у них где-нибудь видеокамера.

— Тут невыносимо, — сказал Эммет, — там, снаружи, так п-п-плохо не было, правда? — Он попытался вспомнить и перечислить все, что делал каждый день, но орущая женщина мешала собраться с мыслями. Узор на ковре ожил.

— Может быть, — живо отозвалась Эмили. — Но что там, что тут ты бы со страху помер, если б увидел этих двух ведьм. Ты на них глянь. А у меня улучшается настроение. Глядя на них, я понимаю, что сама еще очень даже ничего.

Хуанита и старуха катались по полу, врезаясь в стулья и вереща на языке, известном только им.

— Завораживает, а? Они ведь наверняка раньше были другие, иначе про жизнь ничего бы не узнали.

Женщины вцепились друг в друга мертвой хваткой. Пока старуха что-то бормотала Хуаните на ухо, та вынула из лифчика губную помаду и нарисовала ей солнце на щеке.

— А мы? — сказал Эммет. — Откуда мы знаем, что мы не такие, как они? Ты разве не замечаешь, к-к-как люди на тебя смотрят на улицах, а ты не понимаешь, в чем дело. Эти две просто настроены на одну волну. Откуда мы знаем, может, и мы в таком же состоянии, но так свихнулись, что сами не замечаем? Мне страшно оттого, что я не знаю, как далеко зашел. Я вижу глаза окружающих и не знаю, чего они от меня хотят.

— Люди рассматривают тебя, потому что знаку кто ты такой, — шепнул Брюс. — Это плата за славу. Ишь ты, за тридцать-то лет можно было и привыкнуть.

— Нет, не то, не то. — Эммет повернулся к нему. — Прекрати. Я имел в виду, что, когда нахожусь где-нибудь, кроме дома, постоянно думаю, что люди вокруг хотят меня уб-уб-убить. Как будто приезжаешь в маленький городок, и все взгляды прикованы к тебе… Иногда на шоссе я закрываю глаза, если меня обгоняет другой автомобиль. Я боюсь увидеть винтовку, нацеленную мне в г-г-голову.

— Да уж, — сказала Эмили. — В один прекрасный день это окажется винтовка Хуаниты.

— Конечно, люди хотят тебя убить, — на сей раз громко сказал Брюс. — Неудивительно. Это уже один раз случилось. Ясное дело, у тебя теперь паранойя.

— О чем ты, Брюс? — прервала его Эмили. — Заткнись лучше. — Она повернулась к Эммету. — Может, ты и впрямь чокнутый, но не в этом дело. Подумай, как им на тебя смотреть, когда ты появляешься в незнакомом городе. Вряд ли кого интересует, женат ли ты и есть ли у тебя дети. Скорее они думают: «Этот псих свободно расхаживает среди нас. Что мне теперь делать?» Да, все они хотят, чтобы ты был мертв, им неприятно смотреть на тебя. Они думали, что всё знают, а ты в их картину не вписываешься. — Она хмыкнула. — Доктора говорят мне, что надо анализировать свою ярость, но это не ярость, это простая рассудительность. Когда я вижу всех этих людишек, я думаю: «Хочу всех стереть с лица земли». Они мразь, почти все люди — мразь. Глупо думать иначе. Я бы так и сделала. Поубивала их всех. И я не чувствовала бы себя виноватой.