Сила притяжения

Уинстон стоял напротив окна. Он повернулся к Эммету и раскатисто загоготал, тряся животом.

— В тюрьму? Ты из какой деревни, парень? Что сделают с восьмилетним пацаном? Меня перевели в спецшколу и показали докторам, которые долго пыхтели, причину моих проблем искали. Только у меня-то их не было. Зато появилась репутация. Меня дети стали звать Поджогом. И это прилипло. Иногда они притаскивали в школу газеты, читали вслух сообщения о пожарах, делая вид, будто меня нету, и говорили: «О, блин, мой знакомый Поджог опять делов натворил. Ого, смотрите, тут в газете говорят, что был пожар, подозревается Поджог». Пацаны считали, это очень остроумно — говорить, будто во всех пожарах в мире виноват один человек… Они постоянно так делали, следили за мной. Намучаешься, пока от них отвяжешься. Вот с огнем все просто. Я тренировался, у меня пламя до третьего, четвертого, даже до пятого этажа доставало, дышало мне прямо в лицо. Такие были костры, я стоял внизу, а мне казалось, будто я на самую вершину мира вознесся. Потому что я такую красоту создавал простым коробком спичек. А потом я его тушил. Пшш. Понимаешь, о чем я?

Уинстон смотрел напряженно, словно ожидал, что Эммет зааплодирует такой изобретательности. Эммет тупо кивнул. Он ни разу не встречал человека, который был бы так доволен своими деяниями и ни капли не сожалел о них. Похоже, Уинстон — один из счастливейших людей на свете. Дома Эммет сумел бы как-нибудь выставить его за дверь. Но их свела больница; может, они тут вечно будут жить. Эммет принял единственно возможное решение — поддался Уинстонову энтузиазму.

— Да уж, это н-н-нечто, — сказал Эммет, — а сколько раз тебя ловили?

— О, я со счета сбился. Когда удавалось улизнуть, я еще что-нибудь поджигал. Но мне ни разу не удалось поджечь идеально. Всегда появляется дым, он нарушает чистоту. Я все думаю, как чудесно сделать это ночью. Ты только представь: пожарные машины с этими суперскими мигалками в темноте и оранжевое пламя. Такого цвета на картине не добьешься. А знаешь, о чем я еще мечтаю?

Эммету захотелось, чтобы открылась дверь и кто-нибудь вошел. К нему еще ни разу не заходили ни доктор, ни сестра. Они вообще помнят, что он тут?

— О чем? — вяло спросил Эммет.

— Я мечтаю, чтоб он больше был. Такой дом в пригороде. Миллион окон, три крыла и окружной объезд, туда десять здоровых машин влезут. Я думаю, как бы сделать, чтобы все окна одновременно взорвались. Мечта. Вот только выберусь отсюда. Как думаешь, в таких домах есть пожарная сигнализация? Я точно знаю, что у них есть прямая телефонная линия в полицию, но вряд ли богатеи пожара ждут. Скорее уж ограбления. Согласен?

— Я думаю, люди в таких домах вообще не думают, что им что-то угрожает. По крайней мере с улицы.

— Ну, малыш, раз мы оба здесь, что-то происходит, верно? О боже. Который час? — Уинстон поднял руку Эммета и посмотрел на его часы. — Милые часики. Небось стоят порядочно. Можно поносить?

Эммет прикрыл часы другой рукой.

— Ладно, в другой раз, — сказал Уинстон. — Хватит здесь рассиживаться. Пора на собрание. Там наши заморочки обсуждают, но ты поосторожнее. Эти доктора все секут, а записей у них больше, чем у стенографисток.

Уинстон распахнул дверь. Шум коридора сквозняком влетел в комнату.

— Привет, милашка! — взвизгнул Уинстон, заметив знакомого. — Подожди, сейчас увидишь, что у меня есть. — Он поднял ногу и указал ею на Эммета. — Давай, мальчонка. Пойдем. Хватит прятаться. Пора заводить новых друзей.

4

В коридоре Эммет увидел подростка в инвалидной коляске. Уинстон протиснулся мимо и побрел вперед с таким видом, будто уже забыл, что проговорил с Эмметом целый час. Медсестра медленно возила коляску кругами и покачивала, будто развлекала малыша в детской колясочке. Когда они подъехали ближе, Эммет услышал, как она описывала мальчику все, что встречалось на пути.

— Смотри-ка, Майкл, это раковины. А вот это дверь в изолятор. Гляди, здесь находится медперсонал. Мы почти приехали, Майкл. Ты с кем хочешь сидеть рядом? У тебя есть лучший друг?

Она задержалась, увидев Эммета. К нагрудному карману ее халата был пришпилен голубой пластмассовый подсолнух с именем Рут.

— Ой, Майкл смотри, новый друг. Как тебя зовут?

Эммет назвал свое имя. Мальчик неуклюже заерзал в коляске: руки прикручены к металлическому поручню, ноги всунуты в железные тапочки, и мальчик сидел, беззащитно развалясь. Талию стягивал резиновый ремень. Глаза закатились под приопущенные веки. Глазные яблоки двигались под кожей, будто мальчик видел ночной кошмар. Из уголка рта текла непрерывная струйка слюны. Она стекала вдоль пуговиц и собиралась в складке брюк около промежности.

— Это Майкл. Ему лучше с каждым днем, правда? — Она легонько толкнула парня.

— Привет, — сказал Эммет и подумал: «Он, кажется, и есть тот самый Квадрат».

Тоненький водопадик слюны был единственным признаком жизни Майкла. Медсестра взяла руку Эммета и положила ее на Майкловы безжизненные пальцы. Она сжала их ладони. Кисть Майкла на металлическом поручне была точно без костей. Мальчик не шевельнулся, не ответил. Эммет отдернул руку и вытер ладонь о джинсы, чтобы избавиться от ощущения рыхлой плоти.

— Вот и хорошо. Видите, как легко подружиться? — сказала медсестра. Голова Майкла упала на грудь. Медсестра приподняла ее и помахала Эммету:

— Майкл, скажи: «До свидания».

Эммет отвернулся. Пациенты постепенно заполнили коридор, будто их созывал невидимый колокол. Из-за угла вывернула дерганая желтоволосая девушка. Голова ее болталась на шее, словно отдельно от тела, не присоединяясь к нему сухожилиями, венами или мышцами. Она спотыкалась, руки, будто крылья, хлопали по бокам в такт каждому шагу.

Эммет напряг мышцы рук — почувствовать их и проконтролировать. «Тут что, все со временем теряют власть над движениями?» — подумал он.

Девушку сопровождал медбрат — он время от времени ободряюще хлопал в ладоши. Когда они, пошатываясь, прошли мимо, Эммет вспомнил механического кролика, которого купил однажды своему крестнику. От каждого хлопка кролик хаотично носился по полу. Эммету казалось, что, едва медбрат прекратит хлопать, девушка рухнет на пол.

Медбрат бодро гудел:

— Иисус ходил по воде, Эдит, а тебе нужно пройти хотя бы по этому коврику. — Эдит не реагировала. Она устремилась вперед, к невидимой цели, в которую впилась глазами — единственным органом, избавленным от неуправляемых движений.

Многие пациенты что-то бормотали, вертели головами, запрокидывали их или роняли на грудь, только не смотрели перед собой. Они двигались бесцельно, точно пространство, в котором они жили, не имело ничего общего с тем, что творилось у них в головах.

Эммет встал в очередь за мужчиной средних лет в бордовом костюме.

— Привет, — сказал мужчина.

Эммет кивнул.

— Мерзкая шляпа. — Мужчина поскреб макушку Эммета. — Мерзкая.

— Но у меня нет…

— Заткнись. Ты выглядишь, как придурок, сними ее. — Он сцепил пальцы у Эммета на голове. — Моя жена всегда говорила: «Вилли, пойди в топлес-бар в Техасе, посмотри на титьки». — Мужчина потащил Эммета вперед. Остальные пациенты столпились, как в театре, будто специально пряча от Эммета тех, кто мог прийти на помощь.

— Я спрашиваю: ты был когда-нибудь в Техасе, видел титьки? — Мужчина сильнее стиснул волосы Эммета.

— Нет.

— А? — Мужчина так сильно дернул, что у Эммета перехватило дыхание, будто его схватили не за волосы, а за горло.

— Нет. Я с-с-священник.

— Не понимаю, почему это тебя останавливает, — сказал мужчина, но волосы отпустил. Эммет упал на колени. Грузная женщина в халате пошла прямо на него, не давая подняться.

— Помогите, он мне подножку ставит, — заверещала она.

Пациенты запаниковали и толпой бросились бежать, толкнув Эммета на ковер. Они неслись, спотыкаясь о него, и Эммет закрыл голову руками. Кто-то его пнул, кто-то двумя ногами прошелся по спине. Поток казался бесконечным, будто пациенты открыли черный ход в клинику и пригласили всех жителей города пробежаться по Эммету. Он не поворачивался и не поднимал головы, опасаясь, что ему разобьют лицо. Наконец возле уха протопотала последняя пара ног.