И.О.
И.О. читать книгу онлайн
Был когда-то в нашей идеологии такой простенький закон: чтобы устранить явление, надо его приостановить. Действовал быстро и безотказно. В литературе и искусстве — прежде всего. Для сатиры — в особенности.
Но было и неудобство: для его исполнения требовался целый набор политических тесаков и отмычек, чьи следы видны становились сразу.
Как, например, снизить популярность известного писателя? Ну, следовало сказать, что он «давно специализировался на писании пустых, бессодержательных и пошлых вещей, на проповеди гнилой безыдейности, пошлости и аполитичности, рассчитанных на то, чтобы дезориентировать нашу молодежь и отравить ее сознание». Или, допустим, что он «изображает советские порядки и советских людей… примитивными, малокультурными, глупыми, с обывательскими вкусами и нравами». А в заключение — подытожить: «Злостно-хулиганское изображение… нашей действительности сопровождается антисоветскими выпадами».
Когда это говорилось о Зощенко, да еще в постановлении ЦК — мужественно отмененном ЦК нынешним, — многих нет-нет и брала оторопь. Грубая работа все-таки чувствовалась. А та самая молодежь, сознание которой он хотел «отравить», с еще большим интересом тянулась к его плохо припрятанным родителями книгам, читая втихомолку, украдкой, из-под крышки школьной парты.
Постепенно премудрый закон обветшал. Но не умер, а преобразился. В новый, более либеральный. Его суть заключена во фразе одного умного — сейчас не установить кого именно — человека: «Сейчас не время…»
Если старое постановление просто констатировало: «В стихах Хазина „Возвращение Онегина“ под видом литературной пародии дана клевета на современный Ленинград», то потом стали говорить несколько иначе: «Когда весь советский народ, успешно преодолев последствия культа личности, строит коммунистическое завтра, которое наступит в 1980 году, вы предлагаете…»
Что предлагал Александр Хазин (1912–1976) в середине шестидесятых годов? Да то же, что и в середине сороковых, когда наш народ, победив фашистов ценой великих жертв, казалось, вот-вот вздохнет свободно и начнет свободно восстанавливать истребленное и утраченное, весело расставаясь с тем, что мешает. Во имя этого он и написал: «В трамвай садится наш Онегин. О бедный милый человек! Не знал таких передвижений его непросвещенный век. Судьба Онегина хранила — ему лишь ногу отдавило, и только раз, толкнув в живот, ему сказали: „Идиот!“ Он, вспомнив древние порядки, решил дуэлью кончить спор, полез в карман… но кто-то спер уже давно его перчатки. За неименьем таковых смолчал Онегин и притих».
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Домой, — сказал он коротко и поглубже запахнул пальто; ему было зябко и не по себе.
Алексей Федорович открыл своим ключом дверь, снял пальто, прошел в столовую, но есть не стал, а прилег на диван. Он подумал о том, что надо бы выключить настольную лампу и разодеться, но у него не было сил это сделать. Так хорошо было лежать на диване, слава богу, хоть дома все по-прежнему: тот же диван со спинкой, на нем семь штук слонов, абажур оранжевый над столом. Алексей Федорович почувствовал, что он совсем уже засыпает, как вдруг увидел, что дверь слегка приоткрылась и в комнату вошел мальчик лет десяти-двенадцати.
"Что за черт, — подумал Алексей Федорович, — что ему здесь нужно?"
Мальчик, с любопытством оглядываясь вокруг, подошел к столу и, с трудом взобравшись на стул, снова посмотрел вокруг.
Голова быстро поднялся и сел. Он хотел сказать что-нибудь резкое, возмутиться по поводу этого внезапного визита, но совершенно неожиданно для себя самого произнес:
— Здравствуй.
Мальчик вздрогнул, но сразу же улыбнувшись, тихо ответил:
— Здравствуйте.
Ты кто такой?
— Я?.. Алеша.
— Интересно. А отчество твое как?
— Федорович.
— Позволь, позволь, — вскричал Голова, — выходит, ты — Алексей Федорович?
— Конечно. А что?
— Ничего. Я ведь тоже Алексей Федорович. Здорово это получается. Ну, а скажи-ка твою фамилию.
— Моя?.. Голова.
Алексей Федорович испуганно посмотрел на мальчика, но тот все так же сидел на стуле, чуть-чуть улыбаясь.
— Это ты брось! Я — Голова.
— И я тоже — Голова, — упрямо сказал мальчик.
— Да как же это может быть? Ты, брат, что-то напутал. Вот, смотри-ка, мой паспорт…
И хотя Алексей Федорович твердо помнил, что паспорт его хранится в тумбочке, которая стоит в спальне у кровати, сейчас паспорт почему-то очутился у него, в руке, и это ему даже не показалось странным. Он протянул его мальчику.
— Видишь? Алексей Федорович Голова…
— Ну и пусть, — сказал мальчик, не посмотрев в паспорт. — А все равно я — Алеша Голова. У кого хочете спросите.
— Постой, постой… Мы сейчас все уточним.
— А чего мне уточнять?
— Есть у тебя какие-нибудь документы, характеристики. Может, отзыв есть?
— На кой они мне? — Мальчик весело рассмеялся. — Я же сам тут.
Разговаривая с мальчиком, Алексей Федорович чувствовал странное беспокойство, которое никак не мог объяснить. С одной стороны, мальчик его чем-то очень раздражал, с другой, он испытывал острую необходимость с ним разговаривать.
— Ты сам-то откуда родом?
— Из Люботина, — сказал мальчик.
— Постой, постой, — все больше изумляясь, спросил Алексей Федорович, — это что, под Харьковом?
— Ага.
Алексей Федорович вскочил на ноги и стал нервно шагать по комнате.
— Слушай, ты брось, понимаешь, дурака валять!.. Это я родился в Люботине. Там еще пруды такие есть… Постой, постой, как же они называются?..
— Ставки, — напомнил мальчик.
— Ага-га-га! Верно! Ставки. И вишен там было кругом, яблок — пропасть! Ты яблоки воровал?
— Конечно, воровал.
— Зеленые такие, аж скулы сводило.
— А спелые невкусно.
Мальчик совсем освоился. По-видимому, и ему было интересно разговаривать с Алексеем Федоровичем. Теперь, когда он повернулся, Голова увидел его курносое с веснушками лицо. Был он в белой полотняной рубахе, на голове носил картуз с чуть примятым козырьком. Мальчишка показался Алексею Федоровичу удивительно знакомым, но где они встречались, вспомнить не мог.
— А вы картошку в костре пекли?
— Не упомню, — сказал Голова, — вроде бы пек…
Мальчик чуть прищурил глаза, наклонился к Алексею Федоровичу и тихо, одними губами запел:
Здравствуй, милая картошка-тошка-тошка-тошка…
Низко бьем тебе челом-лом-лом…
— также тихо подхватил Голова и очень удивился, что помнит эту песню. И они вместе пропели или скорее прошептали еще две строчки:
Даже дальняя дорожка-рожка-рожка-рожка
Нам с тобою нипочем…
Алексей Федорович и сам не понимал, почему ему так приятно напевать эту старую, черт его знает какой давности песню и почему его тянет к этому странному мальчику.
— А лошадей вы в реке купали?
— Купал.
— А стреляные гильзы собирали?
— Собирал! — воскликнул восторженно Алексей Федорович, вспомнив, что он действительно собирал стреляные гильзы, когда белые удирали из Харькова и когда люботинские пацаны разбирали шпалы на сороковом километре.
— Чтой-то, дяденька, я вас не припомню, — сказал мальчик, отвечая его мыслям, — может, вас там и не было.
— Был я там! — крикнул Голова, возмущенный развязным и наглым мальчишкой.
— Нас, пацанов, туда батька мой повез. На паровозе, — объяснил мальчик.
— Мой батька! Федор Голова, машинист депо!
— С усами? — запальчиво спросил мальчик.
— По-моему, с усами, — неуверенно ответил Голова, — а может, и нет…
— Дяденька, а вы правда из нашего Люботина?
— Правда. Я уже потом сюда, в этот город переехал.
— А где вы работаете, дядя Леша? — спросил мальчик. — На заводе?
— Нет. Я искусством заворачиваю. Ну, как бы тебе это объяснить… ну, вот театры, кино…
— Артист?! — перебил мальчик и даже соскочил со стула.
— Да нет. Ну вот, картины, скульптура…
— Художник?
— Я же тебе объясняю: я руковожу всем этим. Понял?
— А как это — руководите?
— То есть как это как? Руковожу и все! — раздраженно ответил Голова. — Даю указания, пишу приказы, поправляю, если что. Постановления выношу…
— Ясное дело, — сказал мальчик. — Ну, а работаете-то вы кем?
— Ни черта ты видно не понял! — Голова рассердился, мальчик был слишком непонятливый, в таких простых вещах не разбирается, а по виду уже в пятом или шестом классе.
— Чего ж ругаться? — обиженно сказал мальчик. — Если мы этого в школе не проходили.
Голова нервно зашагал по комнате. Сейчас бы впору выгнать глупого мальчишку и заснуть, но он почему-то огорчился, что мальчик не понимает и с какой-то усмешкой смотрит на него.
— Ты в каком классе учишься?
— В пятом, дядя Леша.
— Так что ж ты? В пятом классе учишься, а не знаешь, что такое руководящий работник?
— Не-а.
— Вот я и есть руководящий работник. Понял? А был, между прочим, простым электромонтером. Но люди у нас растут.
— Вы были электромонтер?! — Мальчик восхищенными глазами посмотрел на Алексея Федоровича, но тот только пожал плечами.
— Был.
— И на столбы лазали?
— Конечно.
— И могли свет провести, мотор починить?
— Чего ж тут хитрого? У меня был седьмой разряд.
Мальчик даже всплеснул руками, потом сочувственно посмотрел на Алексея Федоровича.
— Дядя Леша, а за что же вас вытурили?
— Не вытурили, а выдвинули! Глупый ты все-таки пацан. Я уже, знаешь, сколько лет на руководящей работе?.. Батька вот ездил на паровозе, а я на автомобиле…
— На грузовике? — радостно воскликнул мальчик.
— На легковой, дурень, на легковой.
Алексея Федоровича уже не сердил этот паренек. Он теперь смешил его своими глупыми вопросами. Откуда он только свалился, не понимает ни черта, все ему объясняй.
— Пойми ты, упрямая твоя башка, — сказал он, — я — номенклатурный работник. И. О.! Знаешь ты, что такое И. О.?
— Не-а, — сказал мальчик.
— И. О. — это Исполняющий Обязанности. Понял? Я знаешь на каких работах ответственных был? Взять хотя бы И. О. директора Научно-исследовательского института!
— Значит, вы — профессор? — перебил мальчик.
Алексей Федорович даже стукнул кулаком по столу.
— Да я руководил! Понимаешь ты, руководил учеными!
— А если они ученые, так зачем ими руководить? — спокойно спросил мальчик.
Алексей Федорович даже замер от неожиданности. Ну, что ему сказать, простофиле этому? Это ведь все он с чужого голоса, недовоспитали его видно, недообъяснили.