Господин штабс-капитан (СИ)

- Кто первым выстрелил? – спросил Вознесенский, так же, как и я внимательно и с интересом слушавший рассказ Минского.

- Каждые две минуты, может три, точно не считал их и на часы не смотрел, я куковал и прятался за углами и останками мебели. После, наверное, трех моих «ку-ку», мы с Морозовым, видимо, оказались в одной зале. Как только я крикнул, раздался выстрел, и пуля просвистела рядом со мной. Мне показалось, что совсем рядом. Я быстро бросился за угол и едва успел увернуться от второй пули. Недолго думая, я произвел два выстрела в сторону, где мне померещилась вспышка. Я не услышал ни криков, ни стонов, следовательно, я не попал. Мое положение казалось превосходным, и я смело прокуковал. В ответ раздался один, потом второй выстрел. Я считал каждый. У Морозова оставалось три патрона в барабане и семь в кармане. У меня на два патрона больше. Я пока не стал ему отвечать и притаился, прислушиваясь к любому шороху. Через минуту я услышал шум справа от себя и, направив ствол по направлению шума, выстрелил один раз. Может мне показалось, может, нет, но Морозов тихонько выругался. Возможно, я его задел или же пуля пролетела максимально близко от него. Я опять прокуковал и бросился стремглав в другую комнату. Вслед моему шуму, который я производил специально, отвлекая Морозова от моего истинного направления движения, я кинул ножку стула в противоположенную от своего истинного движения сторону, и туда полетела еще одна, пятая по счету пуля. Она вонзилась в косяк и по тому, как она вошла, я предположил, где мог находиться Морозов. Влетев в комнату, которая тускло освещалась лишь узкой полоской лунного света, я спрятался за массивным кожаным диваном напротив двери и стал ждать своего «охотника».

- Вы считаете, что условия вашей «игры» были равноправными? И Вы не хладнокровно убили человека? – строго спросил ротмистр, вернее в его интонации я не услышал вопроса. Он констатировал факт.

- Конечно, я понимаю, что в данной обстановке я находился в более выгодном положении нежели Морозов. Но такую ситуацию я сам и создал. Моя роль «кукушки» была менее безопасной, чем его, так как я своими криками наводил «охотника» на свое местоположение. Поэтому, извините меня, господин ротмистр, но утверждать, что я простой убийца нельзя. Моя совесть чиста! Ни я первый выстрелил! Итак, я затаился за диваном и стал ждать Морозова. Прошло минуты две. Он не появлялся. Я согласно своей роли прокуковал и превратился в слух, так как в той темноте что-либо увидеть не представлялась возможным. И вот я почувствовал его приближение. Что-то скрипнуло. Мне показалось, что я услышал его дыхание. Прошло мгновение, которое мне показалось вечностью. Я едва различил его силуэт в проеме двери. Не раздумывая, я выстрелил два раза и услышал, как его тело рухнуло на пол. «Все кончено!» - крикнул я офицерам, находящимся вокруг дома. Через минуту в доме появились штабс-капитан и другие. Они осветили комнату своими лампами. Только тогда я смог рассмотреть картину случившегося. Морозова я свалил двумя пулями. Одна попала в грудь, вторая в живот. Он умер сразу, без мучений. «Господа!» - довольно громко сказал Рихтер, заставив всех замолчать. – «В наших же интересах не распространяться о случившемся! Я прошу каждого думать, прежде чем отвечать на вопросы жандармов и полиции». «Что Вы предлагаете, штабс-капитан? Как мы объясним смерть подпоручика?» - стали его спрашивать все. «Ну, во-первых, тех, кто принимал пассивное участие в этом деле, я попрошу вообще молчать и не признаваться в том, что они что-либо видели! А это практически все! Вас же, подпоручик я могу только попросить, как можно меньше ссылаться на присутствующих и по возможности не называть имена и фамилии. Конечно, мое имя скрыть не удастся, поэтому смело меня называйте. Я все подтвержу! Скрыть произошедшее не суждено. Полиция работает хорошо, и установить ей, кто стрелял в подпоручика Морозова, не представит особого труда. А посему только правда оправдает Вас, подпоручик»! Буквально через минут пять, пока мы все обсуждали случившееся, послышались полицейские свистки и появились стражники. Их фонари добавили света в доме. Правда я заметил, что при их появлении толпа поредела. Ну а еще через минут двадцать появился господин ротмистр и отвел меня сюда… Вот и все, что я могу поведать.

- Прекрасно, подпоручик. Я вижу, что Вы нас не обманываете. Штабс-капитан Рихтер подтвердил ваши показания. Он утверждает, что согласие на участие в так называемой «игре» вы выразили обоюдное.

Ротмистр позвал дежурившего у дверей стражника – унтер-офицера в зеленой форме и с характерными погончиками чёрного сукна с оранжевым кантом, поверх которых свисали плечевые шнуры из оранжевого шнура с двумя посеребренными гомбочками.

- Проводите, пожалуйста, господина подпоручика к коменданту и передайте ему этот пакет, - Вознесенский отдал в руки полицейского стражника опечатанный бумажный пакет, на котором твердым почерком было что-то написано.

Минский встал и, скрестив руки за спиной, последовал за полицейским унтером. Когда мы остались в комнате одни, я спросил ротмистра:

- А теперь, если это не является тайной, скажите мне, как так получилось, что с помощью моего офицера вы раскрыли шпионскую сеть?

- Простите, Станислав Максимович, но всего я рассказать не могу! Скажу только, что у нас имелись некоторые подозрения относительно подпоручика Морозова, но оснований его проверить не находилось. Благодаря его смерти мы получили возможность обыскать его квартиру и внимательно осмотреть вещи, принадлежащие ему. Уже этого было достаточно! Морозов собирал сведения о наших войсках, о планируемых наступлениях, перебросках частей, новых поступлениях вооружения и подкреплений. Все сведения документировались и передавались австрийскому командованию через связных. Одного из них нам удалось сегодня утром задержать. Он признался в своей шпионской деятельности и дал свидетельства на некоторых других шпионов, действующих в наших частях.

- Тогда выходит, что подпоручик Минский помог контрразведке?

- Выходит, что помог…

- В таком случае разве заслуживает он наказания?

- Хм… я понимаю, куда Вы клоните! И в какой-то мере согласен с Вами…, но в данный момент отпустить подпоручика я не могу… по нескольким причинам… - Вознесенский потер свой затылок и перешел на шею – явный признак того, что он напряженно думает.

Я терпеливо ждал его решения. Наконец он спросил меня, когда нас отправляют на передовую.

- Не знаю точно. Думаю дня через два…

- Хорошо, я уточню это, - он все еще не решился на что-то, но вот-вот был готов принять решение. – Ладно! За день до выступления я отпущу Минского. Поймите меня, штабс-капитан, не могу я сейчас же его отпустить! Во-первых, не поймут остальные офицеры, и это может спровоцировать дальнейший нигилизм. Во-вторых, нами еще не арестованы другие участники шпионской сети, а освобождение Минского наведет их на мысль о том, что мы их деятельность накрыли. Они попытаются скрыться. Так что, пока Вам придется обойтись без вашего офицера. Справитесь?

- Справимся!

- Тогда не смею больше Вас задерживать… - Вознесенский встал, я последовал его примеру и надел фуражку, потом пожал протянутую мне руку ротмистра. – Да! И еще! Я попрошу Вас никому не рассказывать то, что стало Вам известно!

- Разумеется! - пообещал я.

ГЛАВА 21.

За день до.

Минскому чертовски везло. Он сыграл превосходно два «мизера» и одну «восьмую», быстро закрыв свою «пульку», перешел играть на «вистах». Мне и Тимофееву не везло. Карта не шла и моя «гора» быстро росла, не говоря уже о «горе» Тимофеева.

- Минский! Уж не продали ли Вы душу? – шутливо, но при этом, злясь на него, спросил я.

- Нет! Я читал «Пиковую даму» и знаю, что можно получить в итоге, - отшутился подпоручик.

- Прапорщик! Что ж Вы делаете! – воскликнул я, увидев, что Тимофеев бьет мою даму, не давая разыграть «марьяж» и таким образом оставляя меня без, казалось «железной» взятки.