Господин штабс-капитан (СИ)

Все тебе: и молитва дневная,

И бессонницы млеющий жар,

И стихов моих белая стая,

И очей моих серый пожар.

Мне никто сокровенней не был,

Так меня никто не томил,

Даже тот, кто на муку предал,

Даже тот, кто ласкал и забыл…

ГЛАВА 18.

Прапорщик Виноградов и контрразведка.

После окончания проверки штабные и сам полковник Зайцев, пожав руки моим офицерам и мне, стали расходиться. Зайцев сел в свой автомобиль и, обдав нас облаком бензинового зловонья, укатил отдыхать. Другие уходили «пешим порядком». Хитров, Минский, капитан Радзюкевич - командир батальона, интендант и я, образовав тесный кружок, стояли на краю небольшого поля, на котором десять минут назад закончилось построение и прохождение торжественным маршем. Роту, после строевых занятий и прошедшей проверки распустили, солдаты разошлись по палаткам. Капитан Радзюкевич курил папиросу, выпуская дым вверх так, чтобы не доставлять неприятностей не курящим товарищам.

Проверка в целом прошла успешно. Роту признали боеготовой, дисциплину оценили высоко. Состояние формы нижних чинов признали удовлетворительным. Выговор я получил только за то, что не должно было случиться. А именно – за отсутствие прапорщика Виноградова. Причем вчера вечером, по уверениям Минского, тот был в расположении роты и наставлял свой взвод перед предстоящей проверкой. Что могло с ним случиться, никто даже и предположить не мог. Тем не менее, Радзюкевич находился в добром расположении духа и не высказывал мне недовольство.

- Станислав Максимович, голубчик, - говорил пожилой капитан на правах старшего по должности, званию и возрасту, - разберитесь с Виноградовым. Ну, куда он мог запропаститься? Может, что-то случилось? Ведь могло? Да?

- Наверное, что-то случилось, - пожал я плечами. – Он дисциплинированный офицер и такого я за ним не замечал.

- Вот и организуйте его поиск. Отрядите нескольких солдат, пусть проверят все места, где бы он мог находиться.

- Будет сделано, господин капитан! – взял я под козырек.

Минский, стоявший и безучастно слушавший указания командира батальона, на что-то или на кого-то загляделся. Потом он напрягся, а я услышал чье-то приближение. Я не видел человека, так как стоял к подходящему спиной.

- А! Иван Арсеньевич! Добрый день! – поздоровался с подошедшим Радзюкевич. – По нашу душу? Чем обязаны?

Я повернулся, и узнал в подошедшем офицере ротмистра Вознесенского. Ротмистр был мужчиной среднего рост, но крепкий, коренастый, широкий в плечах. Седые волосы, коротко подстриженные, придавали ему вид этакого старика-здоровяка, хотя его возраст на самом деле считается средним. Лет сорок ему было. Контрразведчик проходил службу в должности начальника контрразведывательного отделения. Бывший жандармский офицер, с достойной родословной слыл у нас человеком опасным. Хитрый, умеющий втереться в доверие и одновременно коварный, Вознесенский вечно крутился в офицерской среде. Где бы ни собирались офицеры-фронтовики, везде зримо или не зримо присутствовал ротмистр. Результатами его незаметной деятельности становились аресты некоторых офицеров и нижних чинов. Рапорты и докладные записки командованию полка и дивизии сыпались, как из рога изобилия. Многие болтуны поплатились за свою любовь к сплетням и неумение держать язык за зубами. Хотя говорить о какой-то исключительности нашего начальника КРО нельзя. Мы армейские офицеры недолюбливали всех жандармских работников. Но надо отдать должное, без них фронт бы был втрое, а то и вдесятеро раз опаснее. Любой трезво мыслящий офицер понимал всю нужность контрразведки. Помимо наказаний почти невинных фронтовиков, она приносила огромную пользу.

Одним из первых контрразведывательных мероприятий начала войны стала массовая депортация вглубь России австрийских и немецких подданных, оказавшихся в приграничных районах. Процесс коснулся также и некоторых российских подданных немецкого происхождения, что создало почву для недовольства среди перемещённых лиц и, в конечном счёте, могло стимулировать рост шпионажа в этой среде. Тем не менее, от депортации был получен огромный эффект. Даже по утверждению австрийских разведчиков, она “невероятно осложнила” деятельность австро-венгерской разведки в прифронтовой зоне.

Кроме того, некоторых жандармских офицеров, отлично владеющих немецким языком, посылали в тыл немецких и австро-Венгерских войск. Они под видом коммерсантов объезжали интересующие российских военных районы и собирали самую разнообразную информацию. Они действовали не только в тылу войск противника, но и собственно на территории Германии и Австрии. Например, жандармскими разведчиками поставлялись сведения о прохождении воинского призыва в немецкой армии, о настроениях мирных граждан стран Тройственного союза и т. д.

Были и среди жандармских офицеров патриоты, горячо любящие Россию и таких было совсем не мало. С началом войны многие жандармские офицеры, желая быть поближе к передовой, подали рапорты с просьбой перевести их в органы контрразведки. Из-за большого количества рапортов командир корпуса жандармов в то время генерал Джунковский специально разъяснял желающим, что жандармские управления и охранные отделения также имеют отношение к защите государства, но только внутренней.

- Здравствуйте, господа офицеры! – ротмистр кивком головы приветствовал всех нас, но пожал руку только Радзюкевичу. – Добрый день, господин капитан. Что обсуждаете? Можно послушать?

- Обсуждаем прошедшую проверку роты штабс-капитана. Знаете, признали образцовой, - немного соврал капитан.

- Очень рад, очень рад за Станислава Максимовича! Он у нас всегда был бравым командиром! Кстати, могу ли я украсть его у вас? Нам с ним нужно пошептаться.

- Только обещайте вернуть! Да, мы такими офицерами не разбрасываемся! – шутливо сказал командир батальона, понимая, кто сейчас главный.

- О! Не сомневайтесь! Верну! Обязательно верну! Вы не возражаете, Станислав Максимович? Найдется ли у Вас несколько минуток для бездельника ротмистра? – я обреченно согласился. – Тогда пойдемте со мной. Здесь нам будет толковать не с руки. А у меня: тишина, уют, чаек-кофеек!

Бывший жандарм обнял меня и совсем по-дружески повел в свою контору. Признаться я не испытывал никакого удовольствия от столь непринужденного поведения моего сопровождающего. Сказать, что я побаивался ротмистра, было бы не верно. Скорее я относился к нему с некоторой долей опаски, как к человеку, которого не понимаешь и не можешь предугадать его мысли, а, следовательно, и его поведение. По дороге бывший жандарм болтал и жаловался на огромный объем свалившейся на его плечи работы.

- Вы не представляете, штабс-капитан, сколько проблем приходится решать! Раньше в бытность мою жандармом было все проще и спокойнее. Нонче все сложнее. Сегодня во всех прифронтовых губерниях появилась одна огромная проблема – дезертиры. При остановках санитарных поездов на семафорах из вагонов солдаты бегут. Они, совершают грабежи мирного населения и тем самым дискредитируют российскую армию в глазах российских подданных. Дезертиры нападают на людей, грабят, насилуют. И ведь, я удивляюсь нашему люду, многие обыватели иногда даже не заявляют в полицию! Да и так называемые мирные граждане тоже доставляют нам столько проблем! Если бы вы знали, сколько у населения хранится различного оружия, в том числе и неразорвавшихся снарядов, подобранные на местах боев! Эти дураки показывают их своим гостям, соседям, бросают на пол в присутствии любопытствующих. Естественно, что такое обращение с боеприпасами чревато частыми взрывами. Слава богу, пока жертв немного, поскольку население подбирает в основном мелкокалиберные снаряды. Их легче переносить и хранить. Но все одно нам приходится расследовать случаи взрывов, выяснять, кто, откуда и для какой цели подбирал эти чертовы снаряды. Поручено нам и пресекать попытки сбыта нижними чинами казенного имущества. Вот же шельмы, продают различные вещи своей амуниции, заменяя ее негодной. Так они еще и торгуют трофейным оружием! Вчера только накрыли такого вот коммерсанта. Что только не продавал! Винтовки, патроны, шашку и даже говорил, что может продать пулемет!