Егоша и маленькие, маленькие бабочки... (СИ)

— Посмотрим, — сказал Егоша. — Поживем — увидим.

— До срока, — сказал Миша-ангел. — Я имею в виду — до срока.

— Я понял, — сказал Егоша.

Миша-ангел остановился.

— Ладно, — сказал он вдруг. — Достал ты меня! Так достал! Ты ж мне все-таки не чужой! Смотаемся по-быстрому.

Машка в громадном мужском свитере и спадающих мужских шлепанцах жарила оладьи. Пахло горелым маслом.

— О! — сказала она, завидев Егошу, и, оторвавшись от своего занятия, поцеловала его в голову, как ребенка. — О!

Миша-ангел схватил оладью прямо со сковородки и запихнул в рот.

— Гаврила не появлялся?

— Так он тебе и появится.

— Совсем поседел, — сказала Машка, с сочувствием поглядывая на Егошу.

— Я ему говорил, — сказал Миша-ангел, хватая со сковородки другую оладью и запихивая в рот. — Я ему даже нашу пробирку показывал. Его время и наше не совпадают. Не понял.

— А что тут понимать? — сказала Машка. — Мошки такие, маленькие- маленькие бабочки. Машут крылышками, гонят ветер. Вот тебе и все время. У вас машут, а у нас — нет, — и Машка захохотала.

— Понял? — спросил Миша-ангел.

— Нет, — сказал Егоша.

— Ну, мы двинулись, — сказал Миша-ангел.

— Ой, схлопочешь, — сказала Машка. — Ведь опять схлопочешь!

Комната, в которой они оказались, точь-в-точь напоминала приемную

самого Егошиного начальника, у которого Егоша бывал, но очень редко. Только секретарша была другая, не секретарша, а секретарь. Егоша его узнал — тот самый, с бородой, в свитере и джинсах, который был вместе с «высокими» и даже Егошу защищал.

В приемной было полно народу, плотная жужжащая толпа, все озабочен­ные, в темных костюмах клерков. Миша-ангел с трудом протиснулся к столу и о чем-то заговорил с секретарем, тот замахал руками и даже разозлился. Но Миша-ангел не отступал, судя по всему, здесь он был тоже не из последних. Наконец он вернулся к Егоше и силой потянул его за собой к дверям в каби­нет.

Дверей было несколько. Открывались они туго, с усилием. Наконец и последняя дверь была открыта. Они оказались в пустом пространстве, пустом и в то же время плотном, как будто были в воде или в другом каком-нибудь насыщенном веществе.

— Трогай! — скомандовал Миша-ангел.

И Егоша тронулся. Просто пошел прямо, вперед. Идти было трудно, он еле переставлял ноги, иногда проваливался, как в яму, там среда была разре­жена, и идти было легче.

— Вот это и есть то, что есть! — сказал Миша-ангел с вызовом. Все остальное — иллюзия!

— И ты?

— И я.

— И Машка?

— И Машка.

— И оладьи?

— Тем более. Но мы же любим свои иллюзии...

И тут вдруг во всем окружающем Егошу «ничто» Егоша почувствовал чье-то присутствие, напоминающее дыхание какого-то огромного существа.

— Иди! — сказал Миша-ангел.

Ноги не слушались Егошу.

— Иди.

Егоша закрыл глаза, крепко-крепко зажмурился. И увидел проступа­ющий рассвет, как будто невидимое ему солнце приготовлялось встать над невидимым горизонтом. И услышал какой-то шум, скрежет, лязганье, звон, и даже ощутил во рту привкус пыли, как будто где-то там.там. там. шла гигантская стройка, поглощающая пустоту. И Егоша понимал, что знать ниче­го он не может и не должен, и не только не должен, но ему это как бы запре­щено. Но он может чувствовать, чувству не запретишь, и он чувствовал.

Уже подходя к дому, Егоша увидел в окне жену. Она ждала, когда он вер­нется из магазина. И Егоша, номер три миллиарда первый, вот что подумал. Он подумал, что если у него остался хотя бы час жизни, вполне возможно вместить в него все существующее время.