Два мецената

XV

За обедом у Дариных сидела ещё одна барышня, лет на пять постарше той, с которой познакомился утром Сергей Петрович. Заметно было, что эта старшая барышня больше привыкла держать себя свободно в этом доме, чем барышня младшая. Иногда старшая барышня посматривала на младшую несколько недоброжелательно, и тогда младшая чувствовала себя как будто немножко неловко, но немедленно оправлялась и бросала на старшую быстрый вызывающий взгляд; одно мгновение – и глазки младшей барышни скромно опускались, – она старательно резала рябчика и маленькими кусочками кушала.

Старик относился к обеим барышням одинаково внимательно и одинаково сдержанно за обедом.

Лакей подносил блюдо к старику и ставил на стол; Арсений Кондратьевич сам раскладывал куски всем на тарелки.

Грошев сидел рядом с младшей барышней и ухаживал за ней как будто в шутку.

Попугай молчал, сидя на жёрдочке, вне клетки. Канарейки пели.

Виссарион рассказывал, как он сегодня был у тёти Глаши и видел новую обстановку в её новом доме.

– Какие чудные гобелены на лестнице!.. Как всё выиграло в этом доме с этими гобеленами!.. Вот я и говорю тёте в шутку: «Когда вы, тётя, всё отделаете, обставите как следует, – тогда этот дом, вместе с обстановкой, подарите мне». И знаешь, папаша, что она мне ответила?..

– Что?

Виссарион сказал многозначительно:

– Она ответила: «Я подумаю»…

– Да, она так и сказала: «Я подумаю»… – повторил Виссарион. – Ещё тётя сказала, что она хочет с тобой, папаша, посоветоваться… узнать, – может быть ты пожелаешь принять участие в её затее: больницу какую-то она хочет устроить… благотворительную.

– Ты бы ей напомнил, что я никогда благотворительностью не занимался…

Сергей Петрович сказал:

– Я уверен Арсений Кондратьевич, что вы много добра делаете…

– Ошибаетесь… Я слишком эгоист, – ответил старик просто без рисовки, – я никому никогда никакого добра не делал…

– Начиная с того, что на ваших фабриках тысячи людей кормятся – возражал Сергей Петрович.

– А вы, батенька, подите к ним да спросите, кто кого кормит; они меня или я их… И считают ли они меня благодетелем?.. «Кровопивцем» они меня считают. И они, разумеется, правы.

«Что это: горечь, обида… или цинизм?» – подумал Сергей Петрович и не мог решить: старик говорил совершенно спокойно, как о чём-то самом естественном, простом, обыкновенном, о чём-то таком, что иначе и быть не может…

– Видел я доктора Сивцова, – завтра, папаша, он хочет к тебе заехать…

Старик поморщился:

– Надоедают они мне, – доктора… И без них знаю, что скоро помру.

– Будет вам на себя это напускать, – сказал Грошев, – поживёте ещё долго… Вам жить надо…

– Нет уж, моя жизнь прожита, – сказал старик, – всё я сделал, что полагается человеку: воспитал своих детей, обеспечил их – проживут безбедно… Могут и без меня обойтись.

Мрачный разговор о смерти постаралась замять старшая барышня: она стала рассказывать, какую видела смешную сцену на улице: извозчик зацепил санями за чью-то карету, – сани обернулись, – хорошо, что извозчик никого не вёз… прибежал городовой, собрались зеваки, повели извозчика в участок…

XVI

После обеда Виссарион пригласил Воронина и Грошева в свои комнаты; Сергей Петрович показал картину Зимина.

– Недурно передано настроение… тоска… – решил благосклонно Грошев.

«Шарлатан!.. – подумал Сергей Петрович, – как он относится к Зимину, у которого и ремня-то не достоин развязать на ноге… Недурно передано!..»

– Д-да… Ничего себе… – раздался голос Арсения Кондратьевича; он стоял здесь, у картины, и рассматривал, прищурив глаз, а к другому приставив кулак в виде трубочки.

Лакей вошёл торопливо:

– Глафира Михайловна приехали…

– Тётя Глаша!.. – воскликнул Виссарион с оттенком удовольствия и некоторого почтения.

Арсений Кондратьевич быстро пошёл встречать свояченицу.

– Папаша, я сейчас приду… – крикнул Виссарион.

– Хотя… эта картина на выставке как-то сильнее впечатление производила… – заговорил Грошев, – не прошёлся ли потом Зимин кистью по ней, не испортил ли? Это с ним бывает…

– Сколько возьмёте за картину? – спросил Виссарион.

– Две тысячи рублей. На выставке она стояла за три. Две тысячи Зимину давали.

– Я ничего не могу решить сейчас, – сказал Виссарион, – вы когда едете?..

– Хотелось бы скорее уехать…

– Давайте увидимся вечером сегодня же… И решим…

– Пожалуйста…

– Около двенадцати вечера приезжайте… – Виссарион назвал один шикарный московский ресторан.

– Спросите мой кабинет… Вам укажут. Картину пока можно здесь оставить?

– Конечно. А если не сойдёмся, – тогда завтра и возьму.

Виссарион и Грошев пошли проводить Сергея Петровича. В зале Арсений Кондратьевич говорил со свояченицей, – они стояли.

Тётя Глаша была ещё нестарая женщина, со следами красоты; она была в чёрном платье и в шляпке, отделанной мехом.

Виссарион поцеловал у ней руку, она поцеловала его в лоб и провела рукой по его волосам. Грошев так же поцеловал у ней руку, и она поцеловала его в лоб, но по голове не погладила. Сергей Петрович поклонился ей и получил в ответ добродушный кивок головой; он остался стоять на почтительном расстоянии, чтобы проститься со стариком, который провожал Глафиру Михайловну – она уже уезжала. Арсений Кондратьевич уговаривал свояченицу остаться посидеть. Она прощалась.

– Я так спешу… так спешу… Заехала только взглянуть на тебя, старика: как ты себя чувствуешь, мой дорогой? Ведь ты ещё не выезжаешь?

Столько заботливости, внимания было в искреннем тоне этой женщины.

– Берегусь пока ещё… Не совсем оправился… Спасибо тебе, родная, что не забываешь.

И в тоне Арсения Кондратьевича была какая-то особенная ласковость. Он казался растроганным.

– Береги себя, милый!.. береги… – упрашивала нежно Глафира Михайловна и плавно направилась к выходу.

Все её проводили. Грошев ушёл вслед за ней. Старик остался на верхней площадке лестницы. Тётю Глашу спустили на подъёмной машине. Виссарион и Воронин сбежали по лестнице в переднюю, на нижний этаж и там ещё раз простились с Глафирой Михайловной, при чём она опять погладила Виссариона по голове.

Выходя на улицу от Дариных, Сергей Петрович видел быстро мчавшуюся карету тёти Глаши. Кучер грубо кричал «эй» на извозчиков, и те поспешно сторонились.

XVII

Когда Сергей Петрович сказал: «Проведите меня в кабинет г-на Дарина», – один из лакеев ресторана почтительно ответил:

– Вы г-н Воронин?.. Вас ждут.

И повёл Сергея Петровича через ярко освещённый электрическими люстрами зал, в котором за столиками, на бархатных диванах и стульях сидели и угощались много народу, и мужчин и дам. Оркестрион играл застольную песню из Травиаты.

Из этого зала прошли через коридор с дверями направо и налево. У одной из дверей лакей постучал.

– Можно… – раздался голос Виссариона.

Сергей Петрович вошёл.

Кроме Виссариона и Грошева за столом, уставленным бутылками, фруктами и разными гастрономическими шедеврами, сидела знаменитая опереточная дива; m-lle Виландье. Воронин сразу узнал её, хотя только один раз видел в петербургской оперетке. Сергей Петрович раньше не бывал в оперетке и пошёл один раз вместе с женой, только для того, чтобы видеть эту знаменитую Виландье.

Теперь Сергея Петровича с нею познакомили, усадили за одним столом, и нужно было чокаться с нею шампанским.

«Зачем меня позвали именно сюда, когда здесь эта дива? – думал Сергей Петрович, – ей ли хотели показать меня, как нечто, может быть, курьёзное: нищий меценат… Или мне хотели похвастаться близостью с этой знаменитой, хорошенькой, блестящей женщиной? И какой же теперь разговор о купле-продаже?..»

Виссарион сидел против Грошева, Воронин против Виландье, – её звали Марья Карловна.

Грошев сейчас же доливал шампанское, как только все отпивали по несколько глотков; Виссарион выпивал сразу целый стакан.