Радуга (СИ)

- Извини, - Дмитрий тут же отпустил его плечо. - Я не рассчитал.

- Не рассчитал... Ты такой же сильный, как мой папа. - и он потер плечо. - Я не падал. Залез на стол и стал машинку пускать по ковру, чтобы она по полоскам ездила на ковре. Сверху интересней наблюдать, а она о ножку дивана стукнулась и дальше не поехала. Ну, я спускаться стал, а стул перевернулся.

- Так ты со стола упал.

- Нет! Не падал я ни с какого стола! Я спрыгнул, а стул задел!

- А тогда почему ты ревешь?

Пашка нырнул под стол и вытащил пульт управления.

- Вот. Папка только вчера подарил, а на пульт стул упал и он треснул, машинка теперь не ездит...

И он опять всхлипнул.

- И это все? - Дмитрий без сил привалился к шкафу и неожиданно для себя засмеялся.

- Ты чего? - Пашка нахмурился. - Чего смеешься?

- Я думал, ты поранился. Испугался, а ты из-за машины... Я посмотрю, что можно сделать, не реви. Сейчас чай попьем и посмотрю.

Мальчишка склонил голову набок, чем стал очень похож на свою мать, и серьезно кивнул.

Общаться с ребенком оказалось не так уж и сложно. После чая Дмитрий достал инструменты и они с головой погрузились в ремонт .

Когда в дверь позвонили, машина благополучно ездила по всей комнате четко по полоскам на ковре , которые имитировали дорожное полотно.

- Это, наверное, за тобой пришли. Я пойду, открою. - Дмитрий отдал пульт в Пашкины руки и пошел открывать.

За дверью стояла Наташа.

- Привет, Димка. - как ни в чем не бывало , поздоровалась она и улыбнулась. - Племянник у тебя?

- Привет. - голос его почему-то звучал не привычно глухо. - Да, мы с ним играем.

- Значит, справился? Вот и отлично, он у нас хороший парень, не много вредный только, но это поправимо. Значит, ты так и живешь здесь?

Он пожал плечами, как бы говоря, а где же еще ему жить, потом спохватился и пригласил войти.

Она прошла в прихожую и огляделась.

- Надо же все так, как я и помню.

- Да, я не хотел что-то менять. Все так и оставил, когда родители уехали.

- И где они теперь? Ты один живешь?

- Да, один. Они в Германии. Отец там лекции читает по экономическому праву, а мама поехала с ним.

- А ты? Как ты?

- Хорошо, наверное. Живу вот.

- Да, я вижу. Я тоже живу. Бабули не стало и я теперь здесь. Когда въезжала, думала ремонт сделать, но потом передумала. Решила пока повременить, разбираю потихоньку ее вещи. Столько воспоминаний. Говорят вещи нужно раздать, но я как-то не могу пока. Беру в руки ее шаль и плачу...

- Слишком мало времени прошло. Да и прими мои соболезнования.

Она кивнула.

- Бабуля любила тебя. Всегда ставила нам с Маринкой тебя в пример, говорила какой ты воспитанный и как хорошо учишься. Ты , я слышала, стал юристом?

- Да, я адвокат, работаю в одной юридической конторе.

- Почему-то я так и подумала.

- Почему?

- У тебя ведь и дед и отец - юристы, логично, было предположить что ты пойдешь по их стопам.

- Так и есть. А ты?

- А я - иллюстратор. Сейчас работаю над одной детской книжкой. Я всегда любила рисовать, если ты помнишь.

- Помню. И я когда-то тоже.

Он вдруг замолчал, пораженный своими словами, которые неожиданно вырвались. - Но это было так давно.

- Да, все правильно. Это было давно.

Наташа замолчала.

- Подожди, а где Пашка? Что-то его не слышно. - вдруг спохватилась она.

- Он в комнате был, мы с ним играли...

Дмитрий зашел в комнату и замер: Пашка залез на стул и старательно рисовал на обоях большое желтое солнце. Он так увлекся, что даже не заметил, как в комнату вошла Наташа. И только когда она ахнула, прервал свое занятие и весело улыбнулся:

- Наташа, привет! А я солнце рисую! Правда, здорово получается? Сейчас лучики закончу и облачка буду рисовать. - счастливо сообщил он им и, отвернувшись, стал рисовать лучи.

- Пашка, ты что наделал?! Я же тебе сто раз говорила, что на обоях нельзя рисовать! За тобой остались присмотреть, а ты что натворил! - громким шепотом сказала Наташа и с выражением крайнего ужаса на лице перевела взгляд на молчавшего Дмитрия.

Пашка не понял, почему взрослые не восторгаются его творением на стене. Он слез со стула, отошел на несколько шагов и, прищурив правый глаз, стал рассматривать солнце на стене.

- Я хорошо нарисовал. Я старался, думал понравиться...

- Да, ты хорошо нарисовал, вот только на стенах рисовать нельзя!

- Но она же белая! - Пашка явно не понимал, в чем проблема и что он сделал не так. - Стена вся белая, - повторил он. - а ты всегда говорила, что на белом рисовать можно. Посмотри, Наташа, у него все стены белые, здесь так чисто, как у мамы в поликлинике.

- Дима, я объясню... - начала Наташа.

- Не надо. Действительно, все белое и почему бы не добавить сюда солнца? - и Дмитрий подмигнул растерявшемуся мальчишке. - Ты краски , где взял?

- Там на столе в кухне лежали, а водичку из кувшина налил в чашку.

- Молодец. Не теряешься. Все нормально, Наташ, видишь, рисует ребенок.

- Ты что и, правда, не сердишься?

- Немного. Ведь теперь придется либо менять обои, либо дорисовывать картину, так что занятия в отпуск у меня есть.

Дмитрию почему-то стало вдруг весело: испорченная стенка не казалась чем-то ужасным, солнышко у Пашки вышло и впрямь хорошее, немного кривоватое, но это поправимо, а потом может и правда пора бы уже сменить цвет стен?

- Ох, Пашка, пойдем-ка лучше домой с тобой, пока ты еще чего-нибудь здесь не натворил. Собирайся, художник.

Наташа выглядела смущенной и это так ей шло. Лучи заходящего солнца окрасили розовым ее щеки и бросили красноватый цвет на белокурые локоны.

"Неужели прошло двадцать лет? И она стоит в моей квартире такая же красивая, нежная, с золотистыми волосами и веснушками на вздернутом носу..." - неожиданно для себя подумал Дмитрий .

- Ты если с ремонтом надумаешь, то приходи, я помогу. Говорят, я классно умею клеить обои. Дим, мне правда неловко, что Пашка все это тут натворил...

- Да, ерунда. - прервал он ее. - Сам виноват, отвлекся, а ребенок проявил свой художественный талант. В тебя пошел?

- Пока неясно, но рисовать любит - это факт. Мы пойдем, наверное. - Пашка уже стоял со своей машиной и рюкзаком и тянул ее за руку. - Ты заходи как-нибудь, поболтаем. Ну, и если обои надумаешь клеить...

Она смущенно улыбнулась, а Пашка пожал ему руку. Правая щека у него была испачкана желтой краской.

- Не сердишься? - виновато посмотрев на Дмитрия, шепотом спросил он. - Честно?

- Не сержусь. - и он пожал в ответ протянутую маленькую ладошку.

Когда они ушли, в квартире вновь воцарилась тишина. Дмитрий прошел на кухню, закрыл окно и включил чайник.

"Наверное, нужно было ей предложить чай. А может она любит кофе? "

В голове крутились какие-то глупые ничего не значащие мысли: о кофе, пролитой воде на столе, крошках сахара... И только придя в комнату и поставив на столик чашку с кипятком, он сел в кресло и позволил себе расслабиться.

Воспоминания нахлынули, стоило только закрыть глаза.

Он, тогда высокий тощий мальчишка в отутюженной белой рубашке с бабочкой со скрипкой в руках и Наташа в джинсах и красном свитере идет рядом, сжимая в руке папку с рисунками, рассуждает о том, что белый - это вовсе и не цвет, это просто фон, для настоящего цвета - зеленого, желтого, синего.

Как же это он забыл? Значит, Пашке она говорит тоже самое...

Он мечтал рисовать, но родители были непреклонны - вначале закончи музыкальную школу, а дальше занимайся, чем хочешь. Под этими словами подразумевалось что-нибудь полезное и нужное, то, что мнению его родителей развивает ребенка и не дает ему болтаться на улице. Пять лет он играл на скрипке, а потом последняя была благополучно заброшена на антресоль и забыта. А он стал рисовать.

И они вместе с Наташей ходили в художку, а летом их возили за город на этюды.

Первый неловкий поцелуй у него до сих пор ассоциировался с запахом ромашкой. Она росла там везде, казалось, что весь луг покрыт белыми шапками с желтыми серединками. Ромашковый луг с гудением пчел и большими бабочками - крапивницами.