Мое появление

— Жутко или как? — спросил Леттерман Пола Шэффера.

А причудливые таблетки успокаивающего средства Ксанакс должны были напоминать миниатюрные версии тех ужасных мягких розово-оранжевых конфет в виде арахиса, которые все везде видели, но никто не признавался, что пробовал.

Я в конце концов добилась от мужа Ксанакса. Это было предложение Дика. Я коснулась уха и надавила на наушник, чтобы его не было видно. Поправила выбившуюся прядь над ухом. Я серьезно подумывала вынуть наушник.

Муж знал человеческую психологию.

— Сделка есть сделка, — зудел он мне в ухо.

Мой юный напыщенный ассистент сказал, что я буду вторым гостем выпуска «Late Night с Дэвидом Леттерманом» от 22 марта. Первым появится главный координатор NBC Sports, который сядет в центре круга из динамита, для прикола. Также в списке был самопровозглашенный король продаж кухонных приборов.

Мы просмотрели ветеринарную короткометражку про диспепсию у свиней.

— Итак, ваша работа осталась незамеченной кинокритиками, — сказал на записи Леттерман режиссеру фильма, ветеринару из Арканзаса, который паниковал во время интервью, потому что, как утверждал далекий электрический голос в наушнике, не понимал, быть серьезным с Леттерманом в беседе о труде всей жизни или нет.

Главный координатор NBC Sports, оказывается, лепил идеальные кольца из бризантных взрывчатых веществ, выносил на задний двор и сидел внутри взрывов; такое хобби. Дэвид Леттерман попросил руководителя NBC кое-что прояснить: обрамленный вакуумом, точно в центре идеального круга взрывчатки человек оставался в полной безопасности, как в оке шторма; но если хотя бы одна палка динамита в кольце окажется дефектной, взрыв, в теории, может убить руководителя?

— Убьет? — повторял Леттерман, оглядываясь на Пола Шэффера и посмеиваясь.

Руководитель сказал, что большевики применяли подобные круги динамита для церемониальных «казней» русских дворян, которых на самом деле хотели пощадить; это древняя и освященная веками иллюзия. Мне показалось, что он выглядел довольно уточненным человеком, и пришла к выводу, что здравый смысл не играет никакой роли в выборе мужских хобби.

Ожидая своего появления, я представляла себе координатора в точном центре на его заднем дворе в Вестчестере, целого, в безопасности, пока вокруг кружат волны сотрясающего мир динамита. Представляла что-то торнадическое, розового цвета — потому что динамит, лежавший на сцене, был розовым.

Но реальный взрыв оказался серым. Он оказался разочаровывающее быстрым и звучал плоско, хотя я и рассмеялась, когда Леттерман заявил, что они случайно не записали взрыв и координатору NBC Sports, который выглядел так, будто бог отвесил ему затрещину, придется все повторить. На секунду координатору показалось, что Леттерман говорит всерьез.

— Вот видишь, — сказал Дик, когда меня позвали на грим, — он просто не может быть серьезным, Сьюзан. Он миллионер, который носит кроссовки.

— Вот так посмотришь на него, — сказал муж, наклонившись проверить холодную розовую затычку в моем ухе, — и представляешь целую страну, которая смотрит шоу и подмигивает друг другу.

— Так что и ты иди и подмигивай, — сказал Дик ободряюще. Я посмотрела на его рот, голову и кошку. — Забудь все правила появления на ток-шоу. Именно над этими правилами он и смеется больше всего. — глаза Дика стали холоднее. — Он зарабатывает, высмеивая именно то, благодаря чему может зарабатывать и высмеивать.

— Ну, в индустрии уже довольно давно царят отцеубийственные настроения по отношению к правилам, — сказал муж, пока мы ждали в лифте. — Уж конечно, не он это изобрел.

Дик зажег ему сигарету, благожелательно улыбнулся. Мы оба понимали, что имеет в виду Руди. Ксанакс наконец подействовал и мне стало хорошо. Я чувствовала, что готова появиться.

— Можно сказать, тут то же самое, что и на Saturday Night Live, — сказал Дик. — Тот же феномен. Дешевые декорации, которые должны казаться еще дешевле, чем есть. Хулиганская, чуть ли не домашняя съемка, реквизит с детской площадки, вроде «обезьяньей камеры», «трилл-камеры» или конусов из низкокачественного маше. Late Night, S.N.L. — это все анти-шоу.

Мы стояли у стенки огромного бесшумного лифта. Казалось, мы не двигаемся. Он был как обычная комната. Руди нажал шесть. В обоих ушах у меня трещало. Дик говорил размеренно, как будто я недопонимала.

— Но даже если шоу — анти-шоу, если оно хит — значит, все равно шоу, — сказал Дик. Он приподнял кошке голову и почесал ей шейку.

— Так что просто представь, под каким напряжением этот сукин сын, — пробормотал муж.

Дик холодно улыбнулся, не глядя на Руди.

У моего мужа иностранный сорт сигарет, такой, при котором все чувствуют, как что-то горит. Сигарета шипела, трещала и вспыхивала, пока он затягивался, не отводя взгляда от бывшего начальника. Дик смотрел на меня.

— Помнишь, какие на SNL были прекрасные пародии на рекламу, когда шоу только открылось, Сьюзан? Такие прекрасные пародии, что даже приходилось на секунду задуматься, чтобы понять, что это пародия, а не собственно реклама? И каким хитом были те анти-рекламы? И что случилось потом? — спросил меня Дик. Я промолчала. Дик любил задавать вопросы и сам на них отвечать. Мы прибыли на этаж Леттермана. Мы с Руди вышли за ним.

— А случилось, — сказал он через плечо, — что спонсоры стали ставить в SNL рекламы, которые были почти как пародии на рекламы, так что приходилось задуматься, чтобы понять, что изначально это именно реклама. Так что спонсоры вдруг обеспечили, что огромные аудитории смотрели ролики очень, очень внимательно — в надежде, конечно, что те окажутся пародиями, — секретари и интерны вставали, когда мимо проходили мы с Диком; кошка в его руках зевнула и потянулась.

— Но, — засмеялся Дик, все еще не глядя на моего мужа, — но выходит, что спонсоры повернули шутку с антирекламой против SNL, использовали шутку, чтобы манипулировать аудиторией, хотя над этими манипуляциями изначально и прикалывались те пародии.

Двери студии 6-А были в конце покрытого ковром холла, рядом с огромным постером, на котором был изображен Дэвид Леттерман, фотографирующий того, кто будет фотографировать постер.

— Так что вопрос, казаться таким или иным, на подобных шоу даже не встает, — сказал Руди, сбивая пепел, не глядя на Дика.

— Разве то были не прекрасные деньки, а? — прошептал Дик в ухо кошки, ткнувшись в нее носом.

Запертые студийные двери приглушали шум большого оживления. Дик ввел код на освещенной панели у постера с Леттерманом. Они с Руди возвращались наверх, чтобы наблюдать из кабинета Дика, где стена мониторов обеспечит им сразу несколько ракурсов меня.

— Просто играй, и все, — сказал муж, убирая прядь волос с моего уха. Коснулся моей щеки. — Ты талантливая и многогранная актриса.

И Дик, двигая белой лапкой кошки, изображая прощание, сказал:

— И она воистину актриса, Рудольф. Если будешь ей помогать, мы все развернем, как надо.

— И она это оценит, сэр. Больше, чем ей сейчас кажется.

— То есть я должна быть чем-то вроде анти-гостя? — сказала я.

— Ужасно рад тебя видеть, — вот что сказал мне Дэвид Леттерман. Я уже проследовала после своей подводки на сцену; освитеренный ассистент провел меня под локоть и тут же мягко отшелушился, когда я вышла на свет.

— Ужасно, не, гротескно приятно тебя видеть, — сказал Леттерман.

— Сканирует на предмет претенциозности, — проскрипело в ухе, — полных карманов наивного самомнения. Чего-нибудь, что можно подколоть. Чего угодно.

— Д-да, — протянула я Дэвиду Леттерману. Зевнула, рассеяно коснувшись уха.

Вблизи он выглядел угнетающе молодым. Самое большее тридцать пять. Он поздравил меня с продлением сериала на сезон, номинацией на Эмми и сказал, что сеть отлично справилась с моей неожиданной беременностью на третий год сериала, показывая меня только за визуальными препятствиями и выше пояса целых 13 серий подряд.