О Жизни, Смерти и Любви (СИ)

Подхожу к будке и вижу – кровь на снегу. Открыла дверцу, позвала тихонько: «Лайка, Лайка». Боялась напугать, а то ведь она щенят тогда кормила. Зову, а она лежит и не шелохнется. Тут я отважилась и вытащила её. Она оказалась мертвой. К её застывшему телу присосались голодные щенята. Я стояла и смотрела на белую мою Лайку, которая лежала на белом снегу, вся в крови.

Потом выяснилось, что она слишком упорно лаяла на пьяных мужиков, которые шли к речке. Они её топором рубили, она, видимо, до конуры к детям доползла, там и умерла.

Тобика нигде не было. Что делать с телом Лайки в такую темень, я не знала. Сгребла всех кутят в охапку и потащила домой. Нашла в кладовой коробку, постелила тряпку, погладила, успокоила, покормила… Всё это как во сне. Вскоре пришла мама, она что-то спрашивала, я что-то отвечала. Я всё слышала, как через толстый слой ваты, и почти не понимала, о чем она говорит. Потом она дала мне выпить валерьянки. Не помню, как забылась тяжелым сном.

Проснулась утром, и на меня сразу навалилась тяжесть осознания произошедшего. Соседи уже похоронили Лайку. Весь двор был в шоке от этой неслыханной жестокости. А Тобич вернулся ближе к утру и так долго сидел и выл возле конуры, что под ним растаял снег, и стало видно зеленую траву…

Он страдал и скучал, словно человек, еще очень долго. Каждый раз, когда я называла имя Лайки, он скулил, сводил вместе брови, и на глазах его появлялись самые настоящие человеческие слезы. Я видела, как сильно он её любит и не хочет жить без нее. Он ничего не ел несколько дней. Мы долго беседовали с ним, я уговаривала его жить дальше, быть нашим другом, встречать из школы… Но он продолжал тосковать.

Щенята подросли, и их, как всегда, разобрали. А наш Тобик больше не был прежним – живым, игривым псом. Он стал всё чаще пропадать со двора. Иногда не появлялся по несколько дней. Потом приходил, худющий, весь в репьях.

В те времена городские власти периодически давали распоряжение очистить город от бродячих собак. Отстреливали их обычно в дневное время среди недели, когда основная масса детей находилась в школе.

У моей мамы была знакомая, которая регулярно сообщала нам о намечающихся «чистках», и мы прятали собак по домам. Лайка шла в дом к соседям довольно спокойно, а Тобича можно было затащить только к нам с мамой, ни в какое другое место он не шел. Так мы и берегли их несколько лет, и «чистка» обходила нас стороной.

Вторая беда случилась тоже 22 января, ровно через год после того, как убили нашу Лайку. Тобича не было уже несколько дней. Я болела страшной ангиной, и мама сидела со мной дома. В тот день мне стало чуть лучше, и она отпустила меня на полчаса – подышать свежим воздухом. Я, закутанная в шубу и пуховый платок, бесцельно слонялась по пустому, усыпанному свежим снегом двору. И вдруг увидела, что ко мне несется Тобик! Он был ужасно напуган, стал прятаться за меня и скулить. Я ничего не понимала, пока из-за угла дома не появился человек с ружьем в руках. Мне очень врезалось в память, что на ногах у него были унты – сапоги из собачьей шкуры. Тобич уткнулся мордой мне в ноги сзади, я схватила его и начала кричать, что это моя собака. Мужик поднял ружье и сказал мне, чтобы я отошла в сторону. Я не двигалась…

Сейчас я думаю, пес решил, что мне грозит опасность. Он вырвался из рук и побежал прочь, прыгая через сугробы… Дальше всё было словно в замедленной съемке. Прямо на взлете пуля пробила его грудь, и я увидела, как брызнула кровь. Мой Тобич рухнул замертво на снег, не издав ни единого звука…

Не помню, как оказалась дома. Должно быть, мама, увидев происходящее из окна, затащила меня домой. Я вся словно окаменела. Мама что-то говорила, пыталась меня утешить, но я ничего не слышала, только смотрела в окно на место, где весь снег был красным… Подойдя ближе, посмотрела вниз и увидела, что вдоль подъездов едет грузовик-живодерка. Он был битком набит трупами собак, сверху лежало застывшее на морозе тело моего друга Тобича. Этот грузовик увозил его от меня навсегда, а вместе с ним уезжало и мое беззаботное детство и моя вера в мир добрых людей…

Все соседи ужасно тосковали по ним и были так шокированы жестокостью, что эта история даже появилась в местной газете.

После случая с Тобичем у меня всё как отрубило. Я больше никогда не заводила собак, хоть и продолжаю их любить, больше никогда не привязывалась ни к одной из них.

Более двадцати лет прошло с тех пор, и я поделилась этой историей со своим другом. Мы сидели под ночным небом, я рассказывала, а он очень внимательно слушал. А когда закончила, он вдруг сказал: «Теперь я понимаю, почему всегда создается такое впечатление, будто ты оторвана от этого мира и не особо стремишься к нему прикрепиться, словно в этих собаках Бог умертвил твою связь с животной душой, твою привязанность к телесному». Судьба собачья

Через некоторое время после истории с Тобиком и Лайкой со мной произошло еще одно знаковое событие, и оно тоже связано с судьбой собаки.

Это был период жизни, когда я, будучи подростком, внутренне томилась какой-то жаждой неведомой мне природы, выражавшейся в потребности жадно наблюдать за людьми, да и вообще просто «глазеть» по сторонам.

В городке, где я росла, в самом его центре, был симпатичный скверик, окруженный низкой изгородью, на которой можно посидеть как на жердочке. Напротив, как в телевизоре, открывалась вся живая изнанка торговой площади, где я наблюдала множество ярких сцен: комедий, трагедий, драм. В них раскрывалась вся правда жизни. Там я и соприкоснулась с одной трагической «собачьей судьбой».

Под ступеньками старого хлебного магазина, что был на площади, жила весьма занятная псина. Она была простой бродячей собакой, категорически беспородной и настолько грязной, облезлой и жалкой, что вызывала смешанные чувства омерзения, жалости и раздражения.

И была у этой псины своеобразная манера поведения. Как только кто-то выходил из магазина, выскочив из-под ступенек, она бросалась лизать ноги, повизгивать, умоляюще смотреть в глаза, выпрашивая что-нибудь съедобное. У большинства она вызывала такую брезгливость, что люди шарахались в сторону. Подкармливать её никому не хотелось, а потому она была ужасно худая и всегда голодная. У мужиков, которые заходили в этот магазин в основном за четвертушками хлеба на закусь, псина вызывала сначала веселье, а потом почему-то дикую, звериную злобу. Каждый второй из них самозабвенно пинал несчастную, чтобы поскорее избавиться от нее.

Эту картину я наблюдала из раза в раз, когда приходила посидеть на свою «жердочку для глазения по сторонам». Меня поражала напористость этой странной собаки. Сколько бы её ни пинали, она продолжала упорно делать одно и то же! Чем больше её били, тем более жалкой и омерзительной она становилась, и чем более жалкой она становилась, тем меньше прохожим хотелось её кормить. Такой вот замкнутый круг. Псина прихрамывала после побоев, подтаскивая за собой изуродованную заднюю лапу. Вся шерсть на боках облезла от нескончаемых ударов. Глядя на эти сцены изо дня в день, я чувствовала, как что-то внутри меня всё больше и больше сжималось, это была какая-то огромная металлическая спираль ледяной ярости. И вот однажды сила её сжатия дошла до предела…

В этот день я пришла в сквер после школы и увидела, что с высоченных его деревьев спиливают нижние ветви. Вся земля вокруг была буквально завалена ими. В очередной раз, устроившись на своем посту, я стала свидетелем следующей сцены. Из магазина вышел изрядно выпивший мужик неопределенного возраста с синевато-красным, как это обычно и бывает у алкоголиков, лицом. Он был одет в длинный, грязный плащ цвета хаки, из кармана которого торчала початая бутылка водки. В руках он нес полбуханки черного хлеба. Отламывая его на ходу, мужик запихивал свежую мякоть в беззубый рот и кряхтел от удовольствия.

И вот, ведомая неумолимым своим собачьим роком, облезлая псина выскочила из-под ступенек и бросилась лизать его ноги в грязных сандалиях. Я зажмурила глаза и приготовилась услышать звуки пинков и истошный собачий визг. Ждать долго не пришлось – через мгновение я их услышала, да еще вперемешку с отборным матом. То, что произошло потом, заставило мою внутреннюю пружину, напряженную до предела, вырваться наружу и превратиться в яростный удар. Это был тот самый случай, когда я потеряла контроль…