Небо остается синим

Лаци взял Или за руку и потащил за собой. Толпа заполняла улицы, все труднее было пробираться вперед.

— Где ты? — то и дело спрашивала Или, и в голосе ее звучал испуг. Она боялась потерять Лаци в этой суматохе.

— Держись крепче за мою руку! — кричал Лаци.

Или не спускала глаз с его продолговатого, остроносого лица. Она не знала, куда он тащит ее, но покорно шла за ним.

Крепко держась за руки, они чувствовали себя единым существом в этой огромной колышущейся массе.

Встречались знакомые и друзья, окликали их. Они отвечали на приветствия. И шли дальше.

Друзья спрашивали у Лаци об экстренном выпуске газеты, и он всякий раз хватался за карман, хотя давно уже отдал первому встречному свой единственный экземпляр.

— Ой, мой туфель! — вскрикнула девушка. — Сломался каблук…

Они пробрались в подъезд. Лаци отыскал камень и стал прибивать каблучок, а Или стояла на одной ноге, опираясь на его плечо.

Отправились дальше. И сразу же встретили работников типографии. Зашли в закусочную, заказали пиво. Белая пена лилась через край. Начальник цеха Сюч, чокнувшись с Лаци, пообещал его не называть больше мальчишкой. Все смеялись.

Они снова одни. Вот эта улица! Высокие заборы, густые кроны деревьев, и почти нет людей.

Старый служащий сначала испугался, но потом вежливо пропищал: «Можно ли в такой большой праздник открыть учреждение? Не оштрафуют ли?»

Лаци он назвал «паном-товарищем».

Они оказалиаь в просторном зале. Или испугалась, вспомнив, что тетка ничего не знает. Но теперь уже поздно.

Старик что-то долго говорил своим тоненьким, как ниточка, голосом. Или покорно повторяла вслед за Лаци простые и прекрасные слова.

Они поцеловались. Или для этого даже чуть приподнялась на носках.

И снова улица, шумная, пестрая. Словно и не было старика с голосом-ниточкой, просторной залы с разномастными, бог знает где собранными стульями.

Солнечные лучи, цветущие липы, ослепительно-белое небо.

Шумит, волнуется веселая, говорливая толпа.

Кто-то сказал им вслед:

— Как они молоды!

Начиналась демонстрация.

Жители Скалистого дома

(Марта)

Эта история так свежа в моей памяти, что порою, когда я возвращаюсь домой с работы, мне кажется: я еще живу в «скалистом» доме. Вот сейчас я войду во двор и увижу кривую ель, единственное украшение «скалистого» двора. Задумавшись, я слышу голоса хозяев — чаще всего Марты.

Может быть, еще не пришло время браться за перо? Что увидишь в мутной воде? Лишь когда муть оседает, на дне четко вырисовывается каждый камешек. И все же я не могу ждать. Так не может ждать весенний горный снег: он устремляется вниз бурными потоками, увлекая все, что попадается на пути.

Когда я впервые разыскивал Скалистых (так их прозвали в селе, хотя фамилия их была Варга), я прошел довольно далеко мимо их дома, пока заметил свою ошибку. А когда заметил, удивился: неужели мои будущие хозяева свили свое гнездо в таком невзрачном доме?

Впрочем, от этого старого дома, прилепившегося к подножию большой скалы, веяло своеобразной романтикой. Он стоял в стороне от дороги, словно стыдился чего-то. В его больших окнах отражались стройные ели ближнего леса. Забора не было, и дом казался каким-то большим зверем, выбежавшим из леса.

Хозяева встретили меня так, словно к ним зашел старый сосед, хотя видели меня впервые. Марта вытерла руку о расшитый красными цветами рушник и протянула мне. Петро, ее муж, занятый какой-то работой, вообще не обратил на меня внимания. Я завел разговор о плате за комнату. Не знаю почему, но разговор получился сухой и короткий. Возможно, это наложило отпечаток и на все наши дальнейшие отношения.

Как я попал к Скалистым?

Лет двадцать тому назад, в связи с подпольной работой, мне пришлось побывать в этом селении. Провел я тогда здесь час или два, не больше, но село запомнилось мне. Картофель тут и тот плохо родился. На улице меня провожали болезненно-боязливые взгляды рахитичных ребятишек. Помню, в одном доме старуха вручила мне кусок кукурузного хлеба, чтобы я передал его ее сыну, томившемуся в городской тюрьме. А на обратном пути я встретил на улице пьяную женщину. Мне сказали, что здесь это — обычное явление…

На этот раз меня пригласил сюда мой друг. Приглашение пришлось как нельзя кстати: работа моя над романом застопорилась, первые главы были основательно раскритикованы. Мне хотелось побыть одному, сосредоточиться, подумать. Но друга своего я не застал. Он уехал куда-то. Впрочем, меня это не очень огорчило: буду бродить один, просто так, без цели, куда поведут ноги.

Поселиться мне посоветовали у Скалистых. И я поселился. Гуляя, я прежде всего обратил внимание на ребятишек, — они смело и открыто смотрели мне в глаза. Куда девался прежний болезненно-боязливый взгляд?

Еще одно заметил я в первые же дни: хозяйки стали готовить разнообразные блюда. А это для здешних жителей было отнюдь не мелочью.

Отношения с хозяевами у меня продолжали оставаться строго официальными, они не обращали на меня никакого внимания. Петро целые дни возился с буковыми саженцами и семенами, хотя работал вовсе не лесником, а железнодорожным обходчиком. Однажды я увидел, как он тщательно и любовно собирает посылку сыну, который находился в армии. И мне показалось, что Марта недовольна, словно это был не ее сын. Я обратил внимание на фотографию, висевшую на стене: молодая Марта, а рядом какой-то мужчина. Сначала мне показалось, что это Петро, — но нет, он был очень похож на Петра, и в то же время не он. Кто же?

Тихо и мирно, как ручеек за домом, среди кустов боярышника, струились дни. Никто из хозяев ни разу не повысил голоса. Петро был молчалив и замкнут. Марта работала на лыжном заводе, расположенном неподалеку от селения, и, возвращаясь поздно вечером домой, не знала, за что хвататься по хозяйству. Только старый Варга, отец Петра, постоянно ворчал, был чем-то недоволен. Целые дни проводил он возле печки и бормотал что-то насчет автобусов, которых, по его мнению, развелось слишком много. Даже старый пес Бескид и тот редко лаял.

«Вот семья, где не существует никаких проблем, — мысленно пожимал я плечами, — Ни один из этих людей не мог бы стать даже второстепенным героем моего романа». О том, что это живые люди, а не просто материал для литературного произведения, я в то время как-то не думал. И впоследствии горько пожалел об этом.

Первым камнем, всколыхнувшим застоявшуюся, как мне казалось, однообразную жизнь Скалистых, была телеграмма.

— Ты обязательно поедешь, — настаивал Петро. В руках он держал пакетик с семенами, которые высаживал в ящик. Мне показалось, что за его напускной строгостью таилась мольба.

— Ну что ты меня принуждаешь! — раздраженно отмахнулась Марта.

Я невольно залюбовался ее смуглым лицом и густыми черными, как горная ночь, косами.

— Смотри, пожалеешь! — коротко бросил Петро.

Телеграмма была от брата Марты. Он приглашал сестру на свадьбу. Жил он далеко и тревожить понапрасну родных не стал бы. Петро беспокоился: не кроется ли между строк телеграммы еще что-то? Не случилась ли какая беда? Ведь наломал же он немало дров в прошлом году, этот непутевый человек!

Петро решительно вышел из кухни и вернулся, держа в руке пачку денег.

— Вот, на дорогу. Пальто подождет.

Марта уехала. Отношения между ними до последней минуты оставались напряженными. «Может быть, здесь кроется какая-то тайна?» — невольно подумал я.

Жизнь в Скалистом доме совсем замерла. Несколько раз я заставал хозяина возле приемника. Он слушал, какая погода в тех местах, куда уехала Марта. Петро подобрел и даже с отцом стал ласковее.

Я целыми днями бродил по селу, искал и никак не мог найти новой сюжетной нити для очередной главы. Вначале я был уверен, что без труда распутаю сложный и таинственный клубок жизни этого горного села. Но вскоре убедился в своей излишней самонадеянности. Я встречался с людьми, подолгу разговаривал с ними, а с некоторыми даже подружился.