Проклятая субмарина (СИ)

Ты про-о?

Да, Фрэнк! Именно так! Старику Джозефу всегда нужны были хорошие люди для ловли рыбы, а рыбак ты или нет – это неважно, научишься со временем.

Спасибо, Барни! Ты действительно выручил меня советом! – я залпом допил пол бокала, крепко пожал приятелю руку и направился в сторону пристани к старику Джозефу.

Удачи, старина! – крикнул мне вслед Барни.

Я знал этого причудливого мужика, лучшая рыба в городе всегда была только благодаря Джозефу. Мы встретились и на удивление быстро обговорили все моменты моей новой работы. Уже завтра я должен буду выйти в море с командой Джозефа и его маленьким внуком Томми. Я был безумно рад тому, что снова смогу прокормить свою дочь и жену. Надо будет купить как-нибудь Барни бутылку хорошего бурбона, думаю, он будет в восторге!

На следующий день я впервые узнал, что такое морской поход! Но вот с уловом были проблемы, рыба то ли ушла далеко на дно, то ли в этих местах ее попросту не было. Наша рыбацкая шхуна бороздила просторы океана вторые сутки. Все прекрасно понимали, что рыбалка во время войны – это не самое безопасное занятие, но кушать хотелось всем, и рыба была для нас еще одним источником жизни. Сегодня мы поймали не так много, как бы хотелось – около ста килограмм морского окуня, трески и палтуса. Уже смеркалось, и нам надо было возвращаться к родным берегам Хилбрайда.

17 апреля, утро

Теперь удача точно отвернулась от нас. Повсюду одни водоросли и морской мусор. Больше наши сети ничего путного не поймали. Немного сбились с курса, идем домой… »

Дальше слов было не разобрать, шли какие–то помарки. Затем записи возобновлялись.

« Джозеф разрешил мне немного вздремнуть и спустя две минуты я уже спал, как убитый. Все эти рыболовные дни показались мне слишком долгими и тяжелыми.

Проснулся я от суеты нашей команды. «Нас ждут большие неприятности!» – услышал я голос где-то сверху на палубе. Я накинул кофту и, спотыкаясь на ходу, побежал наверх. То, что я увидел - заставило мое тело дрожать, а сердце стучать еще сильнее. Вдали дрейфовала немецкая субмарина, на нашу лодку направили огромный пулемет, офицер что–то кричал в рупор! Мне стало страшно! Наша команда из пяти человек заглушила мотор и подняла руки вверх! Время отложить свои записи, может быть и навсегда… Сара и Маргарет, знайте, папа любит вас больше всего на свете!»

Снова были видны большие помарки и растекшиеся чернила, несколько листов вырвано.

«Это ужасно!!! Я не могу остановить свои слезы, ком обиды стоит в горле! Они убили всех! Всех моих друзей и собратьев–рыбаков! Эти немецкие сволочи просто звери!!! О, бедный Томми! Зачем мы только взяли его с собой? Тебе ведь не было даже восемнадцати! Эти сволочи связали всех нас на борту шхуны. Потом прострелили со всех сторон деревянное днище и быстро вернулись по мостику к себе на лодку. Рыболовное судно стало медленно заполняться забортной водой. Меня они взяли к себе в плен лишь потому, что я в совершенстве владел немецким языком. Пока черные судьи устраивали жестокую расправу, мои волосы были грубо сжаты рукой офицера, холодное дуло пистолета упиралось в висок! Они хотели, чтобы я не пропустил ни одного момента казни моего экипажа. В живых остался только я один… Твари, ублюдки! Я ненавижу вас и эту проклятую войну!!! ЗА ЧТО–О–О–О? ЗА ЧТО МНЕ ЭТО?! Последнее, что я видел – силуэт нашей шхуны, торчащей из воды на пару метров. Деревянный ангел на носу нашего крохотного судна держал меч уже не так храбро как раньше, и крылья на его спине, казалось, совсем обмякли... »

Буквы сильно расплылись в тексте из–за океанской воды и слез писавшего. С трудом, но дальше читать было можно. И Чарли, нахмурившись, перелистнул страницу.

« Мне кажется уже 18 апреля.

Я не знаю, который сейчас час, может быть утро или уже вечер. Меня взяли на борт субмарины, хотел я того или нет. Бортовой номер я краем уха услышал у общающихся между собой матросов –

«UB–65». Какое–то дикое название для подводного судна, аж слух режет. Ранее об этой лодке я ничего не слыхал. После хорошей взбучки я оказался в какой–то каюте, которая предназначалась для пленников. При тусклом свете можно было разглядеть старую ржавую койку, кучу хлама в углу, столик и пару кухонных приборов с жестяной кружкой на нем. Пол был то ли в запекшейся крови прошлого пленника, то ли в краске. Мой правый глаз сильно заплыл и покраснел: когда меня завели в каюту – ни слова ни говоря ударили прикладом автомата по лицу и пинали еще какое-то время. Наверное, для профилактики, или чтобы я понял, какие у них здесь суровые порядки. Да, те сто килограмм нашего улова частично перекочевали к немцам на борт – я видел, как их матросы выносили из трюмов нашу рыбу, пока шхуна наполнялась водой.

Я немного поспал – пару часов от силы, наконец–то пришел в себя. Меня все еще гложет боль от случившегося, внутри теперь живет «лапа тигра», которая постоянно скребет мою душу, скребет так, что когти вылезают наружу… Бедный Томми и ребята! Черт, как же болит глаз! Приложились они как надо.

Ко мне заходил офицер лет сорока пяти с гладко выбритым лицом, зеркальной лысиной и впалыми голубыми глазами. Представился Рихардом – командиром подводной лодки «UB–65». В сопровождении с ним был матрос, который остался ждать за дверью. Капитан извинился за бестактность и грубость своих подчиненных и сказал, что ко мне будут относиться гораздо лучше, если я начну сотрудничать с ними. Фрэнк Милс – не предатель, и никогда им не был, плюс ко всему, я мало что знал о намерениях нашего флота. Я был простым рыбаком, оказавшимся не в том месте, не в то время. Мы беседовали с немцем где–то с полчаса, затем он сказал, что его ждут дела и удалился. Закрывая дверь, матрос мне пригрозил, что я здесь ненадолго и вскоре пойду на корм рыбам. Я прекрасно понимал всю сложность ситуации и также понимал, что семья Милсов не должна стать осиротевшей. Поэтому в конце нашего разговора с офицером я немножко приврал, назвав лжедаты и лжеданные о нескольких линкорах

Британии. Тем самым подарил надежду и себе, и командиру «UB–65». Надеюсь, я выберусь отсюда намного раньше, чем раскроется мой обман. Что же, придется вести двойную игру…

За мое согласие сотрудничать с немцами Рихард, как и обещал, отдал распоряжение сытно меня накормить. На ужин принесли вкусную говядину в консервах, кусок хлеба, сыр и наполнили мою жестяную кружку спиртом – хоть какая-то радость за все это время.

…Я проснулся ночью от шума голосов. Бывалый матрос эмоционально рассказывал о чем–то своим товарищам:

Я его снова видел Оливер! По ночам он опять бродит у машинного отделения! Скоро кто–то умрет! Мы все здесь подохнем под водой, – истерил он.

Успокойся Хуго! Ты ведь знаешь, что командир против таких разговоров! Возьми себя в руки! Нас могут расстрелять, если услышат о чем мы говорим! Кого?! Кого ты мог видеть ночью? Все спят! Вахтенные несут службу, пленник заперт у себя! Кроме него и команды на борту никого нет! – успокаивал матроса его сослуживец.

Хуго Педерсон немного унялся и сказал:

Это был тот самый лейтенант, который всегда появляется перед чьей–то смертью. Все как обычно: форма с иголочки, фуражка надвинута до бровей, голова поднята прямо, руки сложены на груди крест–накрест. От него всегда исходит зеленое свечение! И этот офицер спокойным шагом прогуливается по борту нашей подлодки – затем он исчезает и вскоре кто–нибудь умирает…

Но ведь все живы! Все на своих местах! – не унимался Оливер.

В последний раз я видел призрака на прошлой неделе, и через день мы потеряли Ганса, бедняга просто заперся в каюте и вышиб себе мозги из своего пистолета!

На то были свои причины! От Ганса ушла жена, у них вообще в последнее время были проблемы в семье. Вот парень и решил свести счеты с жизнью. А его кончина и твое богатое воображение никак не должны быть связаны вместе. Я не верю в призраков! Ну что за бред, их не существует! Тем более, на подводных лодках, здесь, в огромном океане!