Западный край. Рассказы. Сказки

Все жили одной надеждой: скоро над головой будет светлое небо и под ногами — свободная земля.

А Зианг Шуа с двумя детьми по-прежнему укрывалась в глухом ущелье.

И вот однажды к ним пришел какой-то незнакомец. Старая Зианг Шуа повалилась перед ним на колени. Тхао Кхай, не успевший удрать, юркнул в пещеру.

— Господин начальник… — бормотала Зианг Шуа. — Ваша милость…

Она тряслась от страха, как в тот далекий уже год, когда стражник угнал ее старшего, Тхао Ниа. Но незнакомец поспешно поднял ее и улыбнулся:

— Что вы, матушка, какой же я начальник?

— А кто же вы?

— Я — партработник…

Партработник? Зианг Шуа не знала этого слова.

Тогда он стал рассказывать. Он рассказал много удивительного. Воистину в мире начались необычайные перемены!

— И вот что, почтенная Зианг Шуа, — решительно сказал он под конец. — Довольно вам жить одной. Пойдемте, я отведу вас к людям.

И тут Кхай, который хоть и прятался в пещере, но не пропустил ни слова из рассказа незнакомца, подбежал к нему и схватил за руку.

— И я с вами! — закричал он. — Меня тоже возьмите!

Так Зианг Шуа и ее дети покинули ущелье. Они ушли за человеком, которого прислала Партия. Ушли сами, по своей воле, ничего больше не страшась.

Впервые за много лет очутились они под открытым небом и теперь весь день от рассвета и до заката видели солнце. Поселились они за горами, в партизанском крае.

Здесь все было по-другому, не так, как в старой деревне. Никто не считал, что Зианг Шуа одержима нечистой силой. Никто не разносил сплетен, будто в ее детей вселились злые бесы. Никто не оскорблял их, не бил и не собирался предать смерти. Посланец Революции привел Зианг Шуа к людям и объяснил им, что Зианг Шуа, как и все они, любит родную землю и ненавидит проклятых тэй [26], хочет счастья для своего Отечества и готова вместе со всеми бороться с врагами.

Да, все переменилось в мире. Зианг Шуа поверила: страданиям и горестям пришел конец, началась и в ее жизни счастливая полоса. И в высохшем ее сердце вспыхнула и затрепетала радость, словно ласточка, что вьет гнездо под крышей дома, воротившись в начале года в родные края.

Быстро подрастал Тхао Кхай, вот уже и свирель он носил за пазухой, как когда-то его брат Ниа. Показал он себя отменным пахарем, плуг его вел борозду уверенно и глубоко, и рука лежала на рукояти, пожалуй, тверже отцовой. Он все время старался держаться поближе к людям, присланным Партией, учился у них грамоте и новым песням, не забывая похвастать своими успехами перед матерью. Впрочем, он вообще делился с нею всеми своими мечтами и мыслями, а она радовалась каждому его слову.

Но вот однажды Кхай вбежал в дом, и Зианг Шуа увидела у него за спиной винтовку. Она и рта не успела раскрыть, как он выпалил:

— Мама, я ухожу!

И тотчас умчался. Случалось, он и раньше не заглядывал домой по месяцу. Тогда человек, присланный Партией, говорил ей: «Не тревожьтесь, матушка. Кхай занят по службе…» А теперь партизаны потихоньку сообщили Зианг Шуа: «Кхай ушел с отрядом… Наверняка он теперь в армии».

И Зианг Шуа не встревожилась, не стала убиваться. Значит, так надо, Кхай вместе с солдатами бьет захватчиков. Здесь, в партизанском крае, всякий умел и землю пахать, и сражаться. О боях — близких или дальних — было известно каждому. Но все чаще мыслями возвращалась она к своей прежней жизни, горькой и тяжкой жизни в глухом лесу, иногда не могла сомкнуть глаз всю ночь напролет. И без конца думала о своем Тхао Ниа, своем первенце.

Настал год, когда произошли события особой важности — события, какие редко выпадают на короткий человеческий век.

Армия Правительства, действуя совместно с партизанами, взяла штурмом крепость Финша и освободила город Иен. Все было кончено за одну ночь. Там, где только вчера была крепость, поднимался к небу столб черного дыма. На месте зловещих стен высились красные груды битого кирпича. Тяжелые каменные глыбы — когда-то, давным-давно, окрестных жителей заставили притащить их сюда, чтобы сложить фундамент для крепостных стен — вывалились из своих гнезд. Уездный начальник Муа Шонг Ко сбежал неведомо куда. Скрылись и вожди племени мео — поговаривали, что они ушли через границу в Лаос.

Народная армия пришла во все округа и уезды. И везде слышалось одно: «Земля теперь наша! Мы ее хозяева!»

Зианг Шуа вернулась в свою деревню и поставила себе дом в небольшой лощине за травянистым склоном. Новые дома вырастали один за другим, крепкие, ладные, под кровлями, похожими на перевернутые чаши. И тот, кто поднимался в горы, еще издалека, у входа в долину, слышал веселый перезвон колокольцев на шеях у коз, что паслись на каменистых кручах. «Покой и радость пришли к нам!.. Земля и вправду стала нашей!..» Эти слова, ставшие уже привычными, не умолкая звучали в сердце Зианг Шуа.

Однажды ночью ей приснилось, будто время вернулось вспять на десяток лет. Все трое детей рядом с нею, и они вместе идут далеко-далеко. И вдруг перед ними появляется на дороге старуха из племени са.

— Скажите, уважаемая, — обращается к ней Зианг Шуа, — выйдем ли мы по этой дороге к речке Намнгу?

— Да, — отвечает та и спрашивает в свою очередь: — А правду ли говорят, уважаемая, что небо сотворило людей са и мео братьями в одной семье?

— Конечно, — отвечает Зианг Шуа. — Вот послушайте, какая история случилась в старину. Один человек из племени мео обернулся тигром, а потом утонул в речке Намнгу, и течение прибило его к берегу у деревни са. Тамошние жители вытащили его из воды и оживили. Тогда он снова обернулся человеком племени мео и стал им всем побратимом…

Тут оглядывается она на Тхао Ниа, а тот хохочет во все горло, и шрам на его лбу вдруг пересекли морщины…

В этот момент в сон ее ворвалась утренняя деревенская разноголосица и Зианг Шуа проснулась. И с новой силой овладела ее душой скорбь о Ниа, сгинувшем где-то на чужбине.

III

Шла к концу весна пятьдесят седьмого года.

Более трех лет миновало с тех пор, как были освобождены западные и северо-западные горные округа. Умолкли наконец выстрелы на этой щедро политой кровью земле. Недобитые вражеские банды убрались через границу. Но вечерами у горящих очагов все еще рассказывали о совершенных ими злодеяниях, а иной раз поднимали в деревнях переполох неясные грозные слухи, принесенные откуда-то молвой. Впрочем, страхи быстро исчезали, люди успокаивались, и жизнь снова входила в обычную колею.

Да, наступили дни, о которых прежде можно было только мечтать.

И люди лоло [27] сложили хорошую песню:

Всякий, кому доводилось бывать у людей хани, расхваливал их на все лады: и огороды там хороши, и поля, ступенями лежащие на склонах, и деревни — все у них радует глаз. И только дома, в которых жили люди хани, все ругали в один голос: очень уж в них темно.

Действительно, жилье свое ставят хани на высоком и светлом месте. Дома их под высокими соломенными крышами, ладными и круглыми, издали похожи на пчелиные ульи. Дорога в деревню непременно вымощена камнем, а на крутых местах сделаны ровные ступени. Ключевая вода забрана в водовод из толстоствольного бамбука вау, проложенный под сенью ивовых кущ. Сидят под ивами старики, плетут скамейки из гибких лиан. Усердные девушки молча моют в проточной воде овощи и травы…

Все бы хорошо, да только в домах хани нет ни окон, ни отдушин — ничего, кроме одной-единственной двери, маленькой и узкой, как лаз, и потому даже в самое светлое время дня там темно, хоть глаз выколи.