На тротуаре

Только эти и были люди. Все остальные — мусор. Единственно, чего они заслуживали, — это хорошего пинка. Маринов никогда не ругался, не грубил, и, несмотря на это, окружающие его побаивались. Едва завидев его, норовили исчезнуть, а если это не удавалось, словно врастали в землю. Маринов медленно подходил, останавливался и молчал. Такое молчание напоминает нависшую скалу, каменную глыбу. В любой момент она может упасть… но не падает. И это вселяло еще больший страх. Неизвестно, когда она рухнет и как ударит.

Вот так же стоял Маринов у дверей кладовой. Он был доволен. Надувал щеки и радовался, что внушает такой страх.

Но через несколько дней Евгений снова пришел. Он и сам не знал, почему ищет Маринова. Сознавал, что тот опять его унизит, и все-таки шел туда, где мог его встретить. А ведь раньше Евгений всегда обходил его стороной. Как высоту, которую нельзя взять. Маринов только посматривал на него и ничего не говорил.

Именно в то время заболел Кирилл Янев. Он работал на лебедке. На здоровье пожаловаться не мог, но был чрезвычайно мнителен. Увидит на руке прыщик — и бегом к врачу: «Посмотри-ка, что это у меня?»

В тот день он лег на койку и, схватившись за живот, простонал:

— Доктор, умираю.

Кажется, на сей раз он не преувеличивал. Корчился на койке и кричал:

— Прошу тебя, скорее… скорее… Помоги, доктор!

А может, это он со страху?

Надо было разобраться, и как можно скорее. Евгений стал осматривать больного, и тут в дверях появился Маринов. Улыбающийся, довольный, он огляделся по сторонам и, словно собираясь сообщить радостную весть, спросил:

— Вызвать скорую помощь? — И приветливо, чрезвычайно приветливо улыбнулся.

— Не знаю.

— Почему же ты не знаешь, доктор?

— Я еще не осмотрел больного.

— А когда осмотришь, будешь знать?

И улыбнулся еще шире. Совершенно открыто. Всем своим видом показывая, что пришел поиздеваться. Улыбка его была достаточно красноречива: «Я тебя поставлю на место… сделаю из тебя посмешище, и тогда шныряй по складам сколько хочешь. Что бы ты ни нашел, все равно никто тебе не поверит».

— Ну, так как же, вызвать машину, доктор?

И снова улыбнулся: «Ты у меня навсегда отучишься нос задирать».

— Я не могу решить сразу. Зайдите попозже.

— Я-то зайду… а ты осматривай.

Кирилл сейчас же застонал:

— В больницу меня отправишь, а, доктор?.. Опасно я болен? Скажи мне правду, доктор, прямо скажи!

Евгений снова ощупал живот. Всю жизнь будет он помнить этот живот. Задранная кверху майка и синие бумажные брюки. Он опасался аппендицита. В таких случаях нельзя медлить. Дорога каждая минута. Студентом он часто слышал о неправильных диагнозах при аппендиците.

«Вот… видите этот труп!.. — говорил ассистент. — Врач думал, что это простой энтерит, а оказался аппендицит. Дал слабительное… и вот результат! Врач сейчас в Сливенской тюрьме».

Потом ассистент добавлял, что аппендицит действительно коварная болезнь и часто ставит в тупик даже самых опытных профессоров.

А здесь не было лаборатории, не было ничего. Он не мог сделать анализ крови и проверить, не увеличено ли число лейкоцитов. В его распоряжении были только десять пальцев, и с их помощью он должен был поставить диагноз.

Первое, что пришло ему в голову, была «визитная карточка». Он вспомнил одного профессора, который, театрально разводя руками, говорил:

«Ищите визитную карточку — защитное напряжение мышц. Помните, коллеги, эта визитная карточка говорит: «Здесь опасное воспаление».

Он искал это напряжение мышц и беспрестанно находил его. Вот он, аппендицит! Отдергивал руку, выжидал несколько минут и потом, забыв о только что сделанных выводах, снова ощупывал живот. Есть. На том же месте. А вдруг он ошибается? Он отводил глаза в сторону и снова и снова ощупывал живот. То же самое. Надо вызывать машину. Но только хотел он выпрямиться, как неожиданно обнаружил, что и с другой стороны живота такое же напряжение.

Видимо, Кирилл бессознательно напрягал мышцы живота. Нет, это не аппендицит, говорил себе Евгений. Он бросался из одной крайности в другую. Так нельзя. Надо взять себя в руки. Вот сейчас, спокойно и все сначала, в последний раз. И он опять клал руку на твердый живот. Нет сомнений. Очевидное напряжение. Но почему и с другой стороны то же? Воспаление захватило и эту сторону! В этот момент в дверях опять появился Маринов, торжествующе улыбаясь.

— Ну как, доктор? Решил?

— Сейчас, сейчас…

— Ну что ж, подождем!

Евгений снова повернулся к Кириллу:

— Потерпи, Кирилл, очень тебя прошу… Потерпи немного… Скажи мне, вот тут, именно тут, болит?.. А когда я убираю руку, сильнее болит или меньше?

— Больно… не трогай меня… больно.

— А здесь?.. Скажи, и здесь?.. Сейчас, минутку.

— И здесь… очень больно.

Евгений посмотрел на Кирилла. Ему не так уж больно, но он говорит так, чтобы его поскорее отправили в город. Вернее, боится, что если он останется в Брезовице еще хоть полчаса, то умрет.

— Доктор, скажи, чтобы вызвали машину… Поедем, доктор… Знай, ты отвечаешь… Слышишь, доктор?.. Ты отвечаешь за мою жизнь.

Маринов потоптался у двери, потом удобно прислонился к притолоке.

Евгений опять склонился над больным. Отправишь в больницу — могут вернуть и сказать, что ничего нет. Обычная простуда. Опять машина, опять суета, опять разговоры, а в конце концов — ничего.

Снова ощупал живот. Он уже хорошо знает себя, чтобы понять: сейчас он просто оттягивает время. Не может сосредоточиться. Не может думать. Опять провал!

И Брезовица вдруг становится слишком тесной для него. Надо уехать куда-то еще дальше. Прожить там несколько месяцев, пока его не раскусят и пока не явится новый Маринов.

А Маринов чувствовал себя как дома. Небрежно, по-хозяйски расселся на стуле и ждал.

— Ну, доктор, как дела?

Евгений выпрямился. Он ясно сознавал, что делает. Выпрямился, посмотрел на Маринова и сказал:

— Больной останется здесь.

Маринов исподлобья взглянул на него.

— Здесь? — И поднял брови.

— Здесь.

— Ну ладно… я ухожу… — И медленно встал. — Потом меня не ищи.

— Искать не буду. Вообще не будем отправлять больного в город. Ни сейчас, ни потом.

Он нарочно отрезал себе путь к отступлению.

Маринов вышел. Евгений посмотрел на больного. Кирилл преувеличивал. Визитная карточка не могла быть во весь живот. И все-таки он не был уверен. Надо дать биомицин. И ждать. Но если… если потом будет поздно? Возможно, это и аппендицит, но приступ пройдет. Рассосется. Но может произойти и прободение. Так было в случае, о котором рассказывал ассистент.

Евгений совсем потерял голову. Опустился на стул.

— Отвези ты меня в город!.. А, доктор? Так будет лучше, — говорил Кирилл.

Через полчаса его стало тошнить. Новый признак. Более определенный.

— Я же тебе сказал, доктор, — плохо мне… Слышишь? Поедем!

— Лежи, Кирилл, и не двигайся.

— Вот видишь, сам говоришь: не двигайся… Значит, Плохо мне… Раз сам видишь, что ж не помогаешь?

В дверь постучали. Вошли два шахтера. Это Маринов подослал их как свидетелей.

— Что скажешь, доктор? Вызвать машину?

— Машину вызывать не будем.

Поздно. Теперь уже не имело значения, вызовут машину или нет. Время шло.

Он все делал машинально. Измерял температуру, искал новые симптомы и давал огромные дозы биомицина.

Подходил к окну. К двери. Бежать некуда!

— Ошибся ты, доктор, ошибся… И меня сгубил, доктор… Все ты! — говорил Кирилл и метался на подушке.

Сколько прошло времени, он не знал. Полчаса или полдня. Все равно. Вокруг мрак и родопские леса. На какое-то время он задремал или только забылся — он не знал, но, очнувшись, сразу бросил взгляд на Кирилла и увидел, что его рука свесилась вниз.

Он кинулся к больному. Схватил его за плечи и закричал:

— Кирилл!.. Ты слышишь меня, Кирилл?

А человек спит. Просто спит. Вот открыл глаза и, прежде чем повернуться на другой бок, сказал: