Агасфер (Вечный Жид) (том 2)

- Ну, так вот этот неловкий шутник и повредил, - конечно, сам того не зная, - участи бедного Жака Реннепона.

- Ах ты Господи! И это потому, что я вас назвала господином Роденом вместо господина Шарлеманя? - воскликнула Роза с грустью, начиная раскаиваться, что приняла участие в шутке по наущению Нини-Мельницы. - Но что же общего между этой шуткой и услугой, которую вы хотели оказать Жаку?

- Этого я не могу вам сообщить... Мне очень жаль бедного Жака... поверьте, милая, но... пропустите меня все-таки вниз...

- Послушайте... прошу вас, - сказала Пышная Роза. - А если я вам открою того, кто меня научил назвать вас Роденом, вы тогда не покинете Жака?

- Я, моя милая, не желаю выпытывать чужие секреты! Вы были, быть может, во всей этой истории игрушкой или эхом очень опасных людей! Ну, и сознаюсь вам: несмотря на интерес, который мне внушает Жак Реннепон, я вовсе не хочу создавать себе врагов. Я человек маленький... Храни меня Господи!

Пышная Роза никак не могла понять, чего боялся Роден, а последний на это именно и рассчитывал. После минутного размышления молодая девушка сказала:

- Знаете, все это для меня очень мудрено, я ничего не понимаю. Я знаю только одно, что крайне жалею, если повредила Жаку своей шалостью. Поэтому я решилась вам во всем признаться... быть может, моя откровенность и пригодится...

- Откровенность часто освещает самые темные вещи, - поучительно проговорил Роден.

- Ну что же, тем хуже для Нини-Мельницы, - объявила Пышная Роза. Зачем он меня подучил сказать глупость, которая может повредить возлюбленному бедной Сефизы? Вот что было: Нини-Мельница, толстый шут, увидел вас сейчас на улице; наша привратница назвала вас господином Шарлемань. Он мне и говорит: "Нет, его зовут Роденом. Давай подшутим над ним. Роза, идите, постучитесь к нему и назовите его прямо Роденом. Увидите, какую он смешную рожу скорчит". Я обещала, правда, Нини-Мельнице его не выдавать, но раз это может повредить Жаку... тем хуже для него, я называю вам его имя.

При имени Нини-Мельницы Роден не мог удержаться от жеста изумления. Конечно, бояться этого памфлетиста, которого он сделал главным редактором газеты "Любовь к ближнему", было нечего. Но благодаря болтливости в пьяном виде Нини-Мельница мог ему мешать и навредить, так как Родену, по только что родившемуся плану, часто пришлось бы бывать в этом доме, чтобы через Сефизу влиять на Голыша. Поэтому социус мысленно решил отделаться от этого препятствия.

- Итак, моя милая, - сказал он Пышной Розе, - вас научил подшутить надо мною господин Демулен?

- Не Демулен, а Дюмулен, - возразила Пышная Роза. - Он пишет в духовных журналах и за хорошую плату защищает священников. Что касается его собственной святости, то его патронами могут считаться разве св.Суаффар, да св.Шикар, как он сознается сам.

- Должно быть, он веселый господин?

- Да, славный малый!

- Позвольте, позвольте, - заметил Роден, делая вид, что вспоминает. Ему так лет тридцать шесть - сорок... толстяк... такое красное лицо?

- Да, точно стакан с красным вином, - отвечала Пышная Роза, - а среди лица нос, как спелая малина!

- Ну да, это он... Господин Дюмулен... конечно! Теперь я вполне спокоен, моя милая, меня больше не тревожит эта шутка. Да, да. Достойный человек, этот господин Дюмулен... только немножко сильно любит развлекаться...

- Так что вы все-таки постараетесь помочь Жаку? Вам не помешает глупая шутка Нини-Мельницы?

- Надеюсь, что нет.

- А мне не нужно говорить Нини-Мельнице, что я вам призналась, как он научил меня назвать вас господином Роденом?

- Почему же нет? Во всех делах всегда нужно говорить правду, дитя мое.

- Но Нини-Мельница так наказывал не выдавать его вам...

- Но ведь вы мне его назвали из хороших побуждений... почему же вам ему в этом не признаться?.. Впрочем, это ваше дело, моя милая... Поступайте, как знаете.

- А Сефизе я могу сказать о вашем добром намерении помочь Жаку?

- Откровенность, дитя мое, откровенность важнее всего. Когда говоришь правду, ничем не рискуешь...

- Бедняжка! Как она обрадуется! - с живостью прервала его Роза. - И как это ей теперь нужно!

- Пусть только она не преувеличивает... Точно я ведь ничего обещать не моту... ну, хоть бы насчет его выхода из тюрьмы! Скажу только, что буду хлопотать... Одно могу обещать наверное... ведь она очень нуждается, ваша подруга, со времени заключения Жака в тюрьму?

- Увы! да!

- Ну, так вот я могу обещать... маленькую помощь, начиная даже с сегодняшнего дня... Это чтобы дать ей возможность жить честно... И если она будет вести себя умно... если умно будет себя вести... то позднее... быть может...

- Ах! вы не можете поверить, как вовремя вы пришли на помощь бедной Сефизе!.. Право, точно вы ее ангел-хранитель!.. Честное слово, Роден вы или Шарлемань, а я поклянусь, что вы превосходный...

- Тише, тише, не надо преувеличивать, - прервал ее Роден. - Скажите просто: "добрый, мол, вы старичок", и больше ничего, моя милая девочка. Нет!.. вы посмотрите, как странно вещи складываются! Ну, мог ли я знать, когда услыхал, что кто-то ко мне стучится, - а откровенно сказать, это меня порядочно рассердило, - кто бы мог мне сказать тогда, что это пришла молоденькая соседка, которая под предлогом неуместной шутки дала мне возможность сделать доброе дело?.. Ну, идите же, успокойте вашу подругу... Она еще сегодня получит пособие; итак, надейтесь и верьте! Слава Богу, добрые люди на земле еще не перевелись.

- Вы тому подтверждение!

- Помилуйте... это очень просто! Стариковское счастье - видеть счастливыми молодых!

Все это произносилось с таким искренним простодушием, что у Пышной Розы навернулись слезы на глаза, и она продолжала совсем растрогавшись:

- Слушайте, конечно, и я и Сефиза - мы простые, бедные девушки, и не из слишком добродетельных... Но сердца у нас добрые, и если когда-нибудь вы заболеете, так только дайте нам знать: никто лучше нас за вами ухаживать не станет... мы ведь лишь этим и можем вам отплатить... Конечно, и Филемона я так настрою, что он даст себя в куски за вас изрезать, ручаюсь за это, так же как Сефиза поручится за Жака, который будет полностью ваш на жизнь и на смерть!..

- Видите, милая девочка, разве я не правду говорил? Голова шалая, но сердце золотое! А теперь, до свидания!