Агасфер (Вечный Жид) (том 2)

Короче: довести до отвращения, разделить совет, изолировать его, устрашить, усилить кровожадный пыл доброго Альбани, разбудить аппетиты санфедистов (*21), дать им пожрать либералов... грабеж, насилия, резня, как в Чезене. - Целое море крови карбонариев. - _Слабый человек_ ею захлебывается. - Такая бойня во имя его!!! Он отступит... отступит... Днем его будет мучить совесть, ночью одолеет страх; мучиться он будет ежеминутно, и отречение, каким он грозит, наступит скоро, скорее, быть может, чем нужно, - это единственная опасность, которую необходимо иметь в виду... Вы об этом позаботитесь.

В случае отречения... - великий исповедник меня понял. Вместо того, чтобы поручить _генералу_ управление нашим орденом как лучшим войском папского престола, я буду управлять им сам. - Тогда мне нечего будет бояться этого войска; пример: янычары и преторианцы всегда являются врагами власти. Отчего? - оттого, что для ее защиты они образуют государство в государстве; в этом их сила.

Климент XIV? Это глупец. - Порочить и уничтожать наше общество абсурдная ошибка. Защищать, оправдать, стать его генералом - вот что должен был он сделать. Тогда орден был бы в его власти и согласился бы на все. Он поглотил бы нас и приписал к папскому престолу, которому бы нечего было тогда бояться наших... _услуг_!!!

Климент XIV умер от колик в желудке. - Имеющий уши да услышит! - Я бы, в подобном случае, от этой смерти не умер".

Снова раздался звонкий, жемчужный голосок Розы.

Роден даже привскочил со злости. Но вскоре, прислушиваясь к незнакомому куплету (он не так хорошо изучал Беранже, как соломенная вдова Филемона), иезуит, склонный к определенному суеверию, изумился и почти испугался странного сопоставления: вот ведь что говорит _добрый папа_ в песне Беранже:

Что мне король? О, нищий глупый,

Бандит кичливый и хмельной!

Ты покупаешь сан за трупы,

Злодейством гроб готовишь свой.

Твой грех за деньги отпущу я,

Иль скиптр сменю на посошок.

Мой голубок,

Ликуй дружок,

Танцуй, дружок,

Смотри, как молнии мечу я.

Сам Зевс меня усыновил.

Горяч мой пыл!

Роден, привстав со стула, вытянув шею, с остановившимся взором, еще прислушивался к пению, а Пышная Роза, подобно пчеле, перепархивающей с цветка на цветок, уже перешла к другой песенке своего обширного репертуара и принялась напевать очаровательный мотив "Колибри". Иезуит в оцепенении вернулся на место. Но после минутного размышления его лицо вдруг просияло: он увидел счастливое предзнаменование в этом странном происшествии. Он снова принялся писать, и его первые слава дышали особенной уверенностью в неизбежности того, что должно было случиться.

"Никогда я так не был уверен в успехе, как в данный момент. Тем более не надо ничем пренебрегать. - Мои предчувствия требуют удвоенного усердия. Мне пришла вчера на ум новая мысль. - Здесь будут работать в одном направлении с вами. - Я основал ультракатолическую газету "Любовь к ближнему". - По ультрамонтанской, тиранической, свободоубийственной ярости ее сочтут за орган Рима. - Я этот слух поддержу. - Новая волна ярости.

Это меня устраивает.

Я подниму вопрос о свободе образования. - Либералы нашего изготовления нас поддержат. - Болваны! Они считают, что мы подчиняемся общим законам, когда благодаря нашим привилегиям, нашим преимуществам, влиянию через исповедальню, нашим отношениям к папе мы стоим вне этих законов! - Вдвойне дураки, потому что считают нас обезоруженными в то время, как сами остаются без оружия против нас! - Жгучий вопрос, гневные вопли, новое отвращение к _слабому человеку_. - Поток растет из ручейков.

Это меня опять-таки устраивает.

Можно все это выразить двумя словами: _Конец_: отречение. - _Средство_: непрерывная пытка, вечная тревога. - Плата за избрание - наследство Реннепонов. Цены установлены, товар запродан".

Роден внезапно прекратил писать; ему послышался какой-то шум за дверью, выходившей на лестницу. Он начал прислушиваться, затаив дыхание, но вновь наступила тишина. Подумав, что, вероятно, он ошибся, Роден продолжал писать:

"Я беру на себя дело Реннепонов, единственный стержень всех наших материальных расчетов. Надо начать все сначала. - Заменить дурацкие удары, которые наносил своей дубиной отец д'Эгриньи, чуть было не погубивший все дело, изменив игру интересов и стимулы страстей. - У отца д'Эгриньи есть свои достоинства; он светский человек, не лишенный обаяния, довольно зоркий; но все это слишком однобоко, и он не настолько велик, чтобы уметь делаться маленьким. В своей среде он может быть мне полезен. - Я вовремя пустил в ход полноправные полномочия преподобного отца генерала; если будет нужно, я объясню отцу д'Эгриньи свои тайные обязательства перед генералом. Он до сих пор верит в свое предназначение наследства, о котором вы знаете, - мысль хорошая, но не своевременная, - можно достичь того же иными путями.

Сообщения оказались ложными. - Больше двухсот миллионов; теперь то, что было сомнительно, стало очевидным, круг расширяется. - Дело Реннепонов мне вдвойне интересно. - Раньше чем через три месяца миллионы станут _нашими_, да еще по собственной воле наследников; это необходимо. Иначе _светская_ партия ускользнет из моих рук, и мои шансы уменьшатся наполовину. - Я потребовал неограниченных полномочий. - Время не терпит, и я действую, как будто уже их имею. - Мне необходима одна справка, я ее ожидаю от вас, она мне _необходима_ - слышите? - Вам поможет в этом деле громадное влияние вашего брата при венском дворе. - Я хочу иметь самые подробные сведения о теперешнем положении _герцога Рейхштадтского_, Наполеона II для сторонников Империи. - Нельзя ли через вашего брата завести с принцем тайную переписку, о которой бы не знали его приближенные? Справьтесь поскорее, - дело спешное. - Эта записка пойдет сегодня, завтра я напишу еще. - Доставлена она будет через мелкого торговца, как всегда".

В ту минуту, когда, закончив письмо, Роден его запечатывал и клал в двойной конверт, ему снова послышался шум на лестнице... Он прислушался... Через несколько минут раздался стук в дверь. Роден вздрогнул. Более года жил он здесь, и никогда ничего подобного не случалось. Поспешно спрятав в карман написанное письмо, он подошел к старому чемодану, стоявшему под кроватью, вынул из него сверток бумаг в рваном носовом платке и, прибавив к ним полученные в этот день шифрованные письма, положил все обратно в чемодан, тщательно заперев его.