Прометей, или Жизнь Бальзака

"Все здешние газеты нападают на "Сельского врача". И каждая из них норовит вонзить кинжал".

Фельетонисты утверждали, что Бальзак разбирается в лесоводстве, в сельскохозяйственных работах, понимает, как надо управлять сельским округом, но, добавляли они, ведь публика ждала от него романа, а не мешанины из гигиены, политики и морали. Писатель не сдавался. Он был уверен, что в один прекрасный день, подобно Вольтеру, покорит образованный мир Европы; он был уверен, что придет время и читатели поймут: "Сельский врач" - это Евангелие в действии; наконец, он был уверен, что книга будет удостоена премии Монтиона. Французская академия, увы, приняла иное решение.

В предисловии к этому роману, которое автор так и не опубликовал, он утверждал, что автор не подписал книгу своим именем, ибо не хотел получать премию Монтиона: "Если бы по воле случая Академия пожелала наградить его определенной суммой денег... его самолюбие было бы уязвлено: он бы решил тогда, что сочинил какую-нибудь глупость, тогда как он стремился зажечь простые сердца, которые способны прийти в волнение, почувствовав непритязательную поэзию добра". Но, насмехаясь над добродетельной глупостью покойного Монтиона, Бальзак был глубоко задет приемом, оказанным книге, которой он отдал столько труда и сил, и ему вновь захотелось бежать из Парижа.

Чтобы утешиться, он задумал повидать наконец Чужестранку. Эвелине удалось уговорить своего мужа повезти ее в Швейцарию, в Невшатель - родной город гувернантки Анриетты Борель. В ту эпоху всякий русский богач отправлялся в путешествие в сопровождении целой свиты. Анна Ганская, ее воспитательница, две старушки родственницы, слуги - словом, вся Верховня поселилась в Невшателе в доме Андрие, расположенном против гостиницы "Сокол". Ожидая Бальзака, Чужестранка писала, что боится его. О нем рассказывали столько самых невероятных историй. А что как он опытный повеса, холодный, расчетливый?

Бальзак - госпоже Ганской:

"О моя незнакомая любовь! Не бойтесь меня, не верьте ничему дурному, что обо мне говорят! Я просто ребенок, вот и все, ребенок гораздо более легкомысленный, чем вы полагаете; но зато я чист, как дитя, и люблю, как дитя... Женщина всегда была для меня мечтой, всякий раз я протягивал к ней руки, но меня ждало разочарование".

Да, разумеется, он приедет; после долгой борьбы он нуждается в отдыхе; он прибудет под чужим именем, скажем, под именем маркиза д'Антраг. "Всякий насторожится при имени господина де Бальзака, но кому известен господин д'Антраг? Никому". Он так привык жить силой своего воображения, что уже заранее описывал ей их будущую встречу: "Я вижу ваше озеро, а моя интуиция порою столь безошибочна, что я уверен: увидев вас наяву, я воскликну: "Это она! Она - это ты, любовь моя".

Находится великолепный предлог, чтобы оправдать поездку, ни в ком не пробуждая подозрений. Бальзак вынашивал замысел грандиозного делового начинания: речь шла о продаже книг по подписке, каждый том должен был стоить один франк - словом, он предлагал создать нечто вроде "Клуба книголюбов". Каждый месяц будет выходить по роману, тиражи намечались огромные; у него уже были даже компаньоны. Он предложил акции будущего общества Зюльме Карро, Сюрвилю. Но для этого дела требовалась особая бумага, тонкая и прочная, наподобие китайской; ее можно было изготовить в Безансоне. А от Безансона до Невшателя рукой подать. Чего проще! Но осуществить само свидание было не так просто. Ему было известно только, что Чужестранка остановилась в доме против гостиницы "Сокол". Как он узнает графиню? Десять лет спустя (29 февраля 1844 года) Бальзак напомнил Ганской ту минуту, когда он впервые увидел ее издалека.

"Ах! Вы все еще не знаете, что произошло в моем сердце, когда, очутившись в глубине двора (каждый булыжник в нем, наваленные доски, каретные сараи навсегда врезались в мою память), я увидел в окне ваше лицо!.. Все поплыло у меня перед глазами, и, заговорив с вами, я будто оцепенел, точно поток, внезапно замедливший свой неудержимый бег, чтобы затем с новой силой устремиться вперед. Оцепенение это длилось два дня.

"Что она обо мне подумает?" - в страхе повторял я про себя, точно помешанный".

В тот день на госпоже Ганской было платье из темно-фиолетового бархата, а любимый цвет Бальзака был именно фиолетовый. Приехав в Невшатель, он отправил ей короткое письмо на имя Анриетты Борель.

"Между часом и четырьмя я отправлюсь прогуляться по окрестностям города. Все это время я буду любоваться озером, которого совсем не знаю. Могу пробыть тут столько времени, сколько пробудете вы. Известите меня запиской, могу ли я вам писать здесь до востребования, ничего не опасаясь, ибо я страшусь причинить вам хотя бы малейшее огорчение; сообщите мне. Бога ради, как правильно пишется ваша фамилия.

Тысяча поцелуев. С тех пор как я уехал из Парижа, каждое мгновение моей жизни было заполнено вами; даже любуясь долиной Травер, я думал о вас. Как очаровательна эта долина!"

Сохранился рассказ, будто во время прогулки Бальзак заметил даму, читавшую какую-то книгу. Она уронила платок. Писатель приблизился; в руках у незнакомки был его роман. Волнующее мгновение для обоих: наконец-то после возвышенной переписки они предстали друг перед другом во плоти. Хотя в своем первом письме Ганская и писала: "Ваша внешность ничего не может сказать о вашем пламенном воображении", она все же не ожидала, что встретит маленького кругленького человечка без передних зубов, с растрепанными волосами; однако, как это бывало всегда, светившееся умом лицо, сверкающие глаза, добрая улыбка и пылкое красноречие Бальзака заставили ее быстро забыть о первом неблагоприятном впечатлении. "Вряд ли встретишь второго столь живого и остроумного человека", - подумала она. Бальзак же увидел женщину с пышными и соблазнительными формами, выпуклым лбом, несколько полной шеей и чувственным ртом. У нее был "независимый и горделивый вид, в надменном лице угадывалось сладострастие". Ее неправильный выговор пленил его. Он стал бы боготворить Ганскую, какой бы она ни оказалась, и потому был приятно обрадован. С кем же поделиться своим счастьем, как не с милой сестрою, которой он привык с детства поверять свои горести и радости?