Корни неба

- Вы за или против права народов самим распоряжаться своей судьбой? закричал Н'Доло.

Морель был искренне удручен. Он повернулся к Перу Квисту.

- Что поделаешь, раз он не желает понимать?

- Вы - противник независимости Африки, - заявил студент. - Вот в чем суть.

- Послушай, неужели я говорю недостаточно ясно? Да или нет? воскликнул Морель. - Единственное, что меня интересует, - защита слонов. Я хочу, чтобы они были живы и сыты и чтобы их можно было видеть. А кто мне поможет - Франция, Чехословакия или папуасы - какая разница, лишь бы получилось. Но было бы еще лучше, если бы мы навалились всем миром, может, тогда что-то и выйдет. Я послал свою петицию во все страны мира, а сверх того - в Объединенные Нации, повсюду, где есть почта. В ближайшее время созывается международная конференция, и я обращаюсь к ней, говорю делегатам: вам надо договориться, это очень важно. Может, они сделают то, что надо, а если к тому же захотят создать какие-то новые государства, новые нации - африканские и любые другие, - я согласен, если буду уверен, что они в самом деле намерены защищать слонов. Я должен быть в этом уверен. Должен убедиться. Меня столько раз надували, меня и моих товарищей... Идеологий я в принципе побаиваюсь, они, как правило, поглощают все, а слоны - животные большие, занимают много места, кажутся бесполезными, особенно когда спешишь. Что же касается национализма, который занят только собою, как мы видим сейчас повсюду, и который плевать хотел на слонов, это - одно из "с величайших свинств, какие выдумал человек, а он мастер выдумывать всякие свинства. Ну вот, теперь я высказался напрямик и если ты успокоился, можешь помочь мне с канистрами.

Когда Н'Доло отошел, Морель повернулся к Перу Квисту:

- Ну как, все ясно? - спросил он.

- Да, - с легкой грустью ответил датчанин. - Конечно. Но его не убедишь. Бесполезно и пытаться. В Финляндии, когда я встал на защиту леса и русские чиновники мне терпеливо объясняли, что древесная масса для бумаги все же куда важнее деревьев - там ведь было то же самое... Поняли только тогда, когда свели почти все леса. Все повторяется. И китобои объясняли мне, что китовый жир - необходимый товар, что он гораздо важнее живых китов...

С этой минуты трое молодых людей больше не разговаривали с Морелем и не скрывали своей враждебности. Лицо сидевшего за рулем Н'Доло выражало злобу, а когда Морель ловил его взгляд, читал в нем вызов и презрение. Однажды, после двухчасового молчания, студент злобно поглядел на Мореля и заявил:

- Я вам скажу, что такое ваши слоны. Уловка, чтобы отвести душу. Помогает совесть успокоить. Дымовая завеса, понятно? А за ней вы преспокойно играете на руку колонизаторам...

Морель спокойно кивнул:

- Может случиться и так.

- Черт бы вас побрал! - закричал выведенный из себя студент. - Хоть разок-то можете прямо ответить, а не увиливать? Вы за свободу народов или против?

Морель открыл было рот, чтобы ответить, но вовремя сдержался. Зачем? Если они до сих пор не поняли, значит, действительно не способны понять. В человеке либо есть такой дар, либо нет. И не у них одних он отсутствует. "Да, еще не настал тот день, - невесело подумал он, - когда народы всего мира выйдут на улицу, чтобы потребовать от своих правительств, каковы бы те ни были, уважения к природе. Но из-за этого не стоит падать духом, в конце концов, Африка всегда была страной искателей приключений, горячих голов и первопроходцев, которые оставляли тут свои кости, пытаясь идти все дальше и дальше, - вот и давай-ка поступать, как они. А что касается конечной победы... Не надо отчаиваться. Надо продолжать, испробовать все средства. Раз люди не способны хоть немного ужаться, потесниться, если у них настолько не хватает великодушия, если - какие бы цели ни преследовали они не желают уступить место слонам, если упорно считают, что этот символ свободы - ненужная роскошь, - что же! дело кончится тем, что человек сам превратится в бесполезную роскошь". Лично ему это решительно безразлично. Ведь его нелюбовь к людям широко известна и официально признана. Морель выпрямился, отер лоб и веселый огонек в глазах, который никогда не прятался слишком глубоко, засверкал ярче прежнего, он знал, что ни Пера Квиста, ни Форсайта улыбка не удивит, а что до остальных, да и всего мира в целом, его ведь и так давно считают сумасшедшим.

На следующем перегоне трое молодых людей держались обособленно, даже ели отдельно. Они не расставались с оружием и вели себя так, словно в любую минуту ожидали выстрела в спину. Пер Квист смотрел на них снисходительно. Он привык иметь дело с молодежью и понимал их дурное настроение, но вот кто не спускал с них глаз - это Короторо. Он сидел, нахлобучив засаленную фетровую шляпу на лоб, держа на голых коленях снятый с предохранителя пулемет, и, махнув рукой в сторону студентов, мрачно сообщил Форсайту:

- Готовят какую-то пакость.

Тогда же, на последнем перегоне Форсайт чуть поближе сошелся с Короторо. Между американским офицером, выходцем из старой семьи южан, и черным бродягой, чью фетровую шляпу и просиженные штаны повидали все африканские тюрьмы, возникла инстинктивная симпатия, хотя бы потому, что оба подвергались преследованиям и опыт рождал у них сродство душ. Они часто спали бок о бок и на дружеское похлопывание белого чернокожий отвечал своей чуть-чуть жестокой, но сияющей улыбкой. И в гот вечер, когда они сделали привал среди кустиков молочая, а вокруг всю ночь разносилась перекличка бредущих к водопою стад, Форсайт увидел Короторо при свете луны, - негр сидел на земле, держа на коленях пулемет, как гитару, на которой сейчас заиграет. И Джонни Форсайт впервые задумался над тем, что влечет этого проходимца к Морелю, за которым он так преданно следует.

- Скажи-ка мне, Коро...

Улыбка Короторо была заметна даже в темноте.

- Вот уже год, как ты с ним повсюду... Ты так уж любишь слонов?

- Да плевать я хотел на слонов!

- Тогда почему? Ты - за независимость Африки? Тоже феллах, как те трое?

- Да плевать я хотел... - Он сплюнул и с гордостью произнес: - Я ведь дезертировал из французской армии, я-то уж разбираюсь...

Ответ был не слишком вразумительным, но в нем звучало чувство превосходства, слова сопровождал презрительный взмах руки в сторону троицы возле грузовика.