Корни неба

- Нет, дружище, я на такое не пойду.

- По-моему, это большое свинство, - пробурчал Гойе. - Если Морель попадет мне в руки, я ему морду расквашу. Но не пойму, почему должны расплачиваться слоны... Ведь по существу он прав: их постреляли порядком. А туристы что - пусть охотятся с фотоаппаратом...

Годэ посасывал сигару, насмешливо косясь на Орсини. Трое братьев Юэтт стояли у камина, не выражая ни малейшего интереса. Орсини побледнел.

- Иначе вам Мореля не поймать, - сказал он дрожавшим от возмущения голосом. - Есть только один способ заставить его выйти из укрытия перебить столько слонов, чтобы он прибежал им на помощь. Я знаю, что это противозаконно, но бывают обстоятельства, не предусмотренные законом, когда надо творить суд своими руками...

Годэ вынул изо рта сигару.

- Словом, ты хочешь послать ему свою визитную карточку?

- Пожалуй, что так.

- Странная манера расписываться...

Боннэ отбыл первым, за ним последовали братья Юэтт, которые за весь вечер так и не открыли рта. Потом поднялись и Годэ с Гойе.

- Если у вас кишка тонка, буду действовать сам, - кинул им вслед Орсини. - Боитесь штрафа? Шаллю заплатит за вас с удовольствием.

- Не люблю нападать из-за угла, - сказал Годэ. - Сам когда-то был уголовником, но даже урки соблюдают правила драки... Я в своей подлой жизни загубил немало зверья, а если припомнить, то, пожалуй, и людей... Память у меня, правда, короткая. Если у тебя свои счеты с Морелем, валяй, сдери с него шкуру, но целой шайкой не наваливайся. А хочешь моего совета, брось это дело. Ты причинишь нам куда больше вреда, чем пользы... О Мореле скоро говорить перестанут. Забудут. Люди забывают быстро...

- Пойду сам, - повторил Орсини. - Не сдамся.

Должен сказать, что он и впрямь не сдался. Новости о триумфальном шествии Орсини по джунглям дошли до нас в Форт-Лами дней через десять, и так как все происходило в подведомственном мне округе, меня попросили пресечь его подвиги. Это не составило труда: он делал все возможное, чтобы знали, где он находится. Тамтамы оповещали о его передвижении от деревни к деревне, а любители мяса повсюду устраивали ему торжественные приемы. Орсини спустился по Яле, убивая всех слонов, которых обнаруживал у водопоев, без разбору, - самцов и самок с детенышами; он рассчитывал, что шум, который поднял, достигнет ушей Мореля. В общем, хотел приобрести известность. Он не пропускал даже заповедников и взял с собой из попутных деревень двух или трех хороших стрелков; во всей округе говорили только о нем. Он стал общепризнанным героем, раздатчиком мяса, добрым кормильцем, щедрым благодетелем; за несколько дней его слава, - вполне земная, - совсем затмила славу Мореля. Те, кто с ним сталкивался во время победного шествия, - Родригес в Уассе, - пытались его образумить, и мне рассказывали, что он был просто невменяем, словно одержим, - щеки ввалились, заросли грязной щетиной; ночами не спал, глядел с высокомерной улыбкой, как в деревне до рассвета пляшут в его честь, а на заре снова пускался преследовать слонов, которых засуха загнала в легкодоступные места; казалось, что между ним и этими гигантами действительно есть личные счеты. Через четыре дня после отъезда Орсини из Форт-Лами, в семь часов утра, когда после полудня я думал добраться до последней его стоянки, а накануне вечером наконец хлынул дождь, вознаграждая за задержку потоками воды, я впереди на дороге увидел странную процессию, которая вышла из зарослей дальбергии. Сперва я узнал знакомую фигуру в белом шлеме и порыжевшей сутане - отца Фарга, за ним шли двое носильщиков с носилками, а позади двигалась группа негров с насаженными на ветки кусками еще кровоточащего мяса. Фарг, не говоря ни слова, пожал мне руку, и я подошел к носилкам. Лицо, видневшееся из-под одеяла, действительно принадлежало Орсини, но заросло бородой до самых костлявых скул, и только глаза, выражавшие отчаянную муку, подсказали мне, кто передо мной. Я приподнял одеяло, но тут же накинул снова; Фарг спросил, нет ли у меня морфия, но я оставил свою аптечку в джипе, в двадцати километрах оттуда. "Правда, у него почти не осталось того, что может болеть, - проворчал Фарг. - Прошло уже без малого шестнадцать часов с тех пор, как над ним поработали... Никогда не видел, чтобы кто-нибудь так цеплялся за жизнь". "Что произошло?" - спросил я скорее машинально, чем из любопытства: мне достаточно было одного взгляда, брошенного под одеяло. "По нему прошлись слоны, - сказал Фарг. - Как рассказывают слуги, они оказались в ста метрах от стада. Орсини поставил двух стрелков, а сам прошел немного вперед, чтобы подкараулить еще двух или трех животных, когда те начнут разбегаться. Остальное я знаю от него самого, - может, это бред, потому что он уже много часов находится в таком состоянии, с тех пор как его ко мне принесли, - я ведь уже два дня его ищу, - и он сам не понимает, что говорит. Во всяком случае утверждает, будто, выйдя на полянку, почувствовал, что за кустами его подстерегает какая-то опасность, и, повернув голову" увидел метрах в пятидесяти от себя Мореля. Он клянется, что это и в самом деле был Морель, он стоял неподвижно, один, с ружьем в руках, словно всегда был там, словно давно поджидал. Орсини поднял ружье и выстрелил. Он промазал, - с пятидесяти метров, заметьте, это само по себе поразительно для одного из наших лучших охотников на крупного зверя и только подтверждает мое предположение, что он стал жертвой галлюцинации, вызванной нервным переутомлением и навязчивой мыслью о Мореле, донимавшей его денно и нощно. Он мне сказал, что стрелял снова и снова, и все время мимо. И вот тогда слоны, обезумев от стрельбы или, если верить словам этого несчастного, "прибежав на помощь Морелю", - кинулись на него и затоптали, видите, вот результат; не самое приятное зрелище, какое мне приходилось видеть..." - Я подошел к Орсини. Мне ведь придется давать отчет, а в Форт-Лами как раз шли споры, жив ли еще Морель или убит, как кое-кто утверждал, своим приятелем по политическим мотивам. Я нагнулся к раненому. "Орсини, - спросил я, - вы твердо уверены, что видели Мореля?" Черные от запекшейся крови губы шевельнулись. "Уверен, - прошептал он. - Но..." Это "но" все ставило под сомнение. "Попытайтесь ответить". - "Я столько о нем думал... Даже во сне... Видел его все время..." Свидетельство не было достоверным. Я вдруг почуял запах кровоточащего мяса, которое негры несли к себе в деревню. Орсини перевел взгляд на отца Фарга, губы его зашевелились, чтобы произнести последние слова, - самые ужасные, самые чудовищные, самые страшные: "Хочу жить!" - прошептало то, что осталось от человека. Даже отец Фарг и тот вздрогнул, "Свинья!" - буркнул он, - у него перехватило дыхание. Он закрыл Орсини глаза. Вот вам и все об Орсини. Но как я уже сказал, его свидетельство не показалось мне убедительным: мысль о Мореле была до такой степени навязчивой, что тот просто мог ему привидеться. С другой стороны, я никогда не верил тем, кто считал нашего друга умершим только потому, что какое-то время о нем не было слышно. Вокруг этого француза было слишком много людей доброй воли, - наши современники не могли его не понимать и не оказывать ему содействия... Поговаривали даже, что и вы сами, отец, какое-то время прятали Мореля там, где ведете свои раскопки, но я вижу по вашей улыбке, что это поклеп, - вы не поехали бы в такую даль, чтобы узнать у меня новости и потом передать их ему... Пособничество со всех сторон факт, начиная от радио, которое никогда вовремя не передавало сообщений о том, где находится Морель, до моего соратника и друга Серизо, чей ставший широко известным поступок только укрепил бытующее за границей мнение, будто государственные служащие в Африке не подчиняются приказам, а, как говорится, "делают свою политику". На мой взгляд, это типично французский и вполне понятный поступок, и Серизо не упустил случая громко высказать собственное мнение, когда грузовик Мореля проезжал по центру его округа после вылазки в Сионвилль, обстоятельства которой вы знаете..."