Избранные рассказы

Старые часы на здании муниципалитета пробили шесть раз, но для него времени уже не существовало. За окном больницы стало светать, когда его посетило новое видение: парусиновая безрукавка, обнаженные мускулистые руки, по локоть погруженные в белую пшеничную муку. Он месил тесто, когда хозяин пекарни подвел к нему председателя благотворительного общества, и тот сказал:

— Антонио, мы ждем тебя завтра в восемь утра. Только приходи натощак.

Он знал, о чем идет речь. Нужно сдавать кровь на донорском пункте. Но кровь была частью его самого. Сокровеннейшей частью. Она незримо струилась по жилам и принадлежала ему одному, никому больше. Он знал о ней так же мало, как обо всем остальном, и верил тому, что не раз слышал в детстве: если кровь выльется из тебя, ее уже не восстановить. Еще говорили, будто нужно есть то, что красного цвета, чтобы питать кровь, и он тоже верил. Видно, эта самая кровь, внезапно бросившаяся ему в лицо, и была всему причиной, когда он неожиданно выкрикнул:

— До каких же пор вы будете пить нашу кровь?

В палату вошла медсестра. Она зажгла свет и деловито сделала все, что считала нужным: приподняла ему веко, взглянула на зрачок, внимательно пощупала пульс, поправила прозрачную пластмассовую трубку капельницы и удалилась.

А между тем перед глазами старика стояла уже другая картина. Эту весть принесли из предместья, из квартала с одинаково приземистыми, тесными лачугами с кровлей из листов жести или толя, которые были придавлены сверху камнями, чтобы их не сорвало ветром. Гвоздей у хозяев лачуг не было. Из квартала, где в узких патио росли аноновые деревья, пришла весть:

— Вчера вечером Эмилия подожгла себя.

Жена кинулась узнать подробности, дочка побежала за ней, а он пошел на работу. Вечером ему сказали:

— Умерла, даже переливание крови не успели сделать.

На этот раз лента быстро завертелась назад, к тому воспоминанию о дочке, и он впервые задумался: «Боже! Так для кого же я старался? Для дочери или для себя — боялся сжечь руку?» И испустил дух.

1981.

Высшая награда

(Перевод Э. Брагинской)

Он чихнул громко, до слез и одеревенел со страху — внутри все похолодело.

— Господи, медаль!

Он тут же схватился за лацкан пиджака, но — ужас! — медали там не было. Собрав последние силы, он стал оглядывать затылки людей, сидящих впереди. О чью голову могла она стукнуться и куда потом закатилась, поди пойми.

А между тем с трибуны лился торжественный голос оратора:

— Воистину ничто не дарует нам такой свободы, как полный отказ от власти вещей, которые отнимают жизненные силы и подрезают крылья, дабы помешать нашему духовному воспарению.

Ничего не слыша, потерявший медаль выдернул несколько листков из блокнота, разорвал их на тоненькие полоски и на каждой написал:

«Друг, посмотри, нет ли у тебя под ногами моей медали». Он послал записки по рядам, но в ответ пришла лишь одна: «Друг, отвяжись и не мешай слушать».

Спустя час, когда он обшаривал глазами опустевший зал, за его спиной раздался голос:

— Вы что-то потеряли, сеньор?

Перед ним стоял уборщик из конторы. В одной руке он держал метелку и совок, на другой висел большой бак.

— Да вот медаль, очень ценная, — сказал он убитым голосом.

— Жалко, всегда что-то теряется.

Потерпевший хотел было произнести: «Помогите мне», но как-то само собой сказалось:

— Спасите меня, я отблагодарю.

— Да нет, сеньор, нам не полагается. Благодарности принимает Антильский филиал американской фирмы «Lost and Found Enterprise» [38]. Пройдите в контору и оформите все как положено.

Потерпевшему пришлось заполнить бланки в пяти экземплярах — один оригинал и четыре копии, указать год и месяц рождения, сообщить, что к суду не привлекался, назвать номер своего ряда в партере

и своего кресла, наконец — это по желанию просителей — свой знак зодиака.

Когда несчастный вышел на улицу, уже вечерело и дул свежий весенний ветерок. Но потерявший медаль смотрел только себе под ноги, которые послушно несли его по тротуару, пока он не очутился у дверей дома.

— Боже! На тебе лица нет! Что случилось?

Он не сказал ни слова и, добравшись до кресла, рухнул в него без сил.

— Я потерял медаль!

— Где?

Он махнул рукой, что означало — черт его знает где, и закрыл лицо ладонями.

— А ты точно знаешь, что надел ее?

— Да ты хоть раз видела, чтобы я вышел на улицу без медали?

— Нет, конечно нет. Но вот сегодня утром я что-то не обратила внимания.

Зато он помнит — едва он вышел из дому, как стал ловить взгляды прохожих, обращенные на его медаль, а потом занял место в партере и сидел не шелохнувшись. И вот проклятье, взять и ни с того ни с сего чихнуть, да еще как!

— Ты уверена, что ее не было?

— Ну, слушай, я же всегда ее протираю по утрам.

— Тогда, Амелия, за дело, будем искать всюду.

Перевернули весь дом, но впустую. Он совершенно обессилел, она сделалась как не своя.

— Ну, что за бред!

— А ты-то хорош! Чихаешь, так что все дрожит.

Они прожили вместе сорок лет, и настало самое время, чтобы прорвалась наружу так долго скрываемая правда. Она молча стала расставлять все по местам.

На другой день утром потерпевший позвонил в контору.

— Позовите, пожалуйста, ответственного по уборке помещения.

— Да, это я- сеньор. Тут никого еще нет.

— А моя медаль?

— А-а! Это вы. Позвоните попозже, я еще не убирал зал.

В трубке послышались гудки.

В ту ночь он не сомкнул глаз, в памяти мелькали лица людей, которые смотрели на его грудь, украшенную медалью, и он тогда подумал: «Ну вот, я своего добился! Стану членом „Country Club“ [39], может, и в Ротарио [40] попаду: четыре тысячи песо, но бог с ними, а там, глядишь, и дадут пожизненную должность в министерстве».

Четыре дня кряду он названивал в контору по уборке, не выходя из дома ни на минуту. Наконец позвонили и ему.

— Ничего не нашлось, сеньор. Вы, наверно, потеряли ее в другом месте.

— На всем белом свете нет никакого другого места, где бы я мог потерять ее.

В его голосе зазвучали угрожающие мрачноватые нотки:

— Вы мне ответите за все последствия.

Наутро — это было воскресенье — ответственный по уборке помещения раскрыл двери зала. Ему, конечно, куда бы лучше посидеть дома, но жена по воскресеньям перестирывает кучу чужого белья, так что пришлось взять с собой шестилетнего сына-непоседу с живыми глазенками.

Мальчик тут же забрался на трибуну и стал тараторить что-то непонятное в выключенный микрофон, твердо веря, что его слушают важные персоны.

А его отец усердно приподнимал ковер за ковром, раздвигал все шторы, чтобы в лучах яркого света отыскать эту проклятущую медаль — не провалилась же она сквозь землю!

Когда смолкли оглушительные аплодисменты и благодарный «оратор» вежливо раскланивался перед «публикой», до него долетело известие о его друге Микито. Путь к другу был нелегкий, пришлось одолевать высокие вершины, драться с дикими зверями… Но он победил все и вся, добрался до пещеры — она была в углу, у самой стены зала, — где прятался Микито.

— Не бойся, Микито, это я — Тарзан!

Ответа не последовало. Но когда глаза мальчика свыклись с темнотой, что-то ярко блеснуло у входа в пещеру. Он лишь протянул руку, и оттуда выкатилось это «что-то» и засияло под ярким дневным светом.

Вечером ответственный за уборку помещения пришел к моргу. Амелия ждала его у входа.

Он было начал:

— Вот, слишком поздно, но я…

Она прервала его на полуслове:

— Дайте ее сюда. Его последние слова были: «Надень медаль, если она найдется».

И когда плачущая Амелия прикалывала медаль к лацкану черного пиджака, ей показалось, что муж улыбнулся довольной, умиротворенной улыбкой.