Победители без лавров

— Разве я похож на больного? — сердито спросил Казимир. — И вообще, не все ли вам равно?

Уолтер отложил трубку, достал сигарету с цубехом [5] и медленно закурил. Братья с надеждой следили за ним. Уолтер собрался с духом и сказал:

— Вы говорите, папа, что на шахту больше не пойдете, и хотите, чтобы мы вас содержали. Но ведь Зам только пятьдесят три года.

— Это еще что? — спросил Казимир.

— Пятьдесят три года — ведь не старость, папа.

Казимир решительно махнул рукой, показывая, что возражения излишни.

— Как я сказал, так и будет.

Уолтер не сдавался.

— Это из-за взрыва, пала? Но ведь он не повторится. Раз не погибли, значит, вам суждено жить.

Отец ткнул в старшего сына толстым пальцем и спросил:

— Ты думаешь, Казимир Данковский струсил?

— Что вы, папа, — быстро ответил Уолтер и взглянул на мать. Братья тоже перевели глаза на Стеллу.

— Что вы смотрите на маму? — спросил отец. — При чем тут она?

— Папа, десять долларов в месяц — большие деньги, — сказал Уолтер. — Мы ведь зарабатываем меньше вас. И все задолжали в лавке.

Седьмой сын, отец годовалой дочери, двадцатилетний Джордж, чья жена была опять беременна, пробормотал:

— Папа, десять долларов в месяц…

— Десять долларов из шестидесяти не так уж много, — возразил Казимир, — Я-то вас сколько кормил!

Питер умоляюще посмотрел на мать. Он был оглушен. Одним махом отец разрушил мечту, которую он так долго лелеял. В кухне наступило гнетущее молчание, но он не смел заговорить с отцом, решение которого по старому обычаю считалось окончательным.

— Мама… — с трудом произнес он и умолк.

Стелла Данковская сказала мужу:

— Отец, послушай сначала насчет технологического института Карнеги. Поговорим сначала о Пите, а потом об остальных детях.

— Я не хочу ничего слушать об этом институте.

— Папа, мистер Карстайрс говорил обо мне с человеком из этого института, — быстро сказал Питер. — Он друг мистера Карстайрса. Он обещал мне стипендию.

— Я не хочу ничего слушать об этом.

— А вы все же послушайте, папа, — вмешался Уолтер. — Ему дадут бесплатное образование и будут еще немного приплачивать за то, что он играет в футбол. Все говорят, что Пит может стать лучшим футболистом в стране.

Казимир сказал громко, махнув рукой:

— Хватит футбола. Хватит институтов. Я все про это знаю. Поиграл два года в школе второй ступени — и хватит. И учения с тебя хватит. Кто в нашей семье еще учился в школе второй ступени?

Стелла сказала мягко:

— Папа, остальных мы не могли послать учиться. А Питера послали, и он хорошо учится…

— Вы бы посмотрели, как он играет, папа, — сказал Уолтер. — В Суит-Уотере все ходят на матчи. А Пит играет лучше всех, папа. Его команда еще ни разу не проигрывала, возьмите это в соображение. В будущем году обязательно сходйгге посмотреть.

— Питер учится очень прилежно, папа, — сказала Стелла. — Вот какой у нас хороший, сильный сын. Один из наших детей может выйти в люди. Зачем лишать его этой возможности?

— Это еще что? — взревел Казимир.

— Если вы окончательно решили бросить работу, папа, — сказал Уолтер, — мы, остальные, будем давать вам деньги. А может, вы еще передумаете и поработаете немного, пока мы не станем как следует на ноги. Но Пит может поступить в институт. Мистер Карстайрс для того и открыл здесь школу второй ступени, чтобы кто-то мог выбраться из Суит-Уотера. И у Пита для этого шансов больше, чем у всех. — Уолтер чувствовал, что его уговоры не действуют на отца. Смяв сигарету, он тихо добавил — Папа, в нашей семье только один человек окончил среднюю школу. Не следует вымещать на Пите, что сами вы не учились.

Удар попал в цель. Казимир взорвался.

— А какой толк от того, что мама начиталась книг? Работает, как и все остальные! — Потом он попытался говорить спокойнее: — Питер, ты проучился два года в средней школе — больше, чем твои братья. И это хорошо. Может, мистер Карстайрс даст тебе работу в конторе или в лавке. А теперь тебе пришло время быть взрослым. Футбол, школа — это все для ребятишек. Пора и тебе стать мужчиной, как твой отец и твои братья. — Не удержавшись, он опять почти выкрикнул: — А образование — так это все для женщин.

Пит Данковский стиснул кулаки. Пересилив страх, он шагнул вперед и решительно сказал:

— А я все равно поступлю в Карнеги!

Казимир размахнулся и дал сыну звонкую пощечину. Наступила мертвая тишина. На щеке Питера остались белые следы пальцев, потом они побагровели. Пит в ярости занес кулак, но одну роковую секунду поколебался. Рука отца снова хлестнула его по лицу, на этот раз сильнее, оглушив его физически и сломив только-только нарождавшуюся решимость. Ярость угасла. Им овладела тоска. Руки бессильно опустились. Уолтер шагнул было вперед, но Стелла схватила его за локоть, и он остановился.

— Утром пойдешь на шахту, — сказал Казимир.

Питер молчал.

— Ты утром пойдешь на шахту. Понял?

— Да, папа.

Казимир обвел свирепым взглядом насупленные лица сыновей.

— Кто еще хочет перечить отцу?

— Не вздумайте меня тронуть, — сдержанно предупредил Уолтер. — Теперь уже не вы самый сильный, а я.

В новом порыве злобы Казимир занес руку для удара. Старший сын спокойно ждал. Казимир посмотрел в лицо самого сильного из своих сыновей. Он опустил руку и сказал:

— Отца надо уважать. Каждый из вас будет давать по десять долларов в месяц. Сыновья должны уважать отца.

— Уважение к отцу превыше всего, — тихо сказала Стелла.

Ненависть угасла, вернулась впитанная с молоком матери покорность родительской власти. Один за другим силачи сыновья повторяли:

— Хорошо, папа.

Вот так Казимир Данковский в пятьдесят три года переместился в кресло-качалку на парадном крыльце дома. Июньским вечером 1911 года Казимир упрямо обрек себя на безделье, которому суждено было длиться тридцать лет — до 1941 года, когда он умер в Детройте от рака желудка, а Питер Данковский, в будущем отец Дэвида Бэттла, ступил на путь, который привел его к гибели.

█

Где-то далеко в горах раздался паровозный гудок, протяжный, хриплый вой одинокого зверя; он медленно скатывался по горным склонам в лощины, где постепенно замирал, словно проваливался в преисподнюю, превращаясь в жуткую погребальную мелодию — у-у-у-у-у! И Эллен Фоли съежилась и сказала робко:

— Пит, не надо, мы не должны, Пит…

А его рука под юбкой неуклюже гладила ее ногу.

— Мы не должны! Пит, пожалуйста, не надо, Пит, пожалуйста!

Пит резко отдернул руку.

Чувствуя, что он обиделся, Эллен позвала:

— Пит…

Он молчал.

— Это паровозный гудок, Пит. Мне от него всегда делается не по себе. Мама говорит, что это мертвая собака воет, разыскивает своего мертвого хозяина.

Пит приподнялся, сел и поглядел в темноту.

— Это же гудел паровоз.

— А мама говорит, что это воет мертвая собака. Знаешь, что она говорит мне? Смертный грех! И я ничего не могу с собой поделать. Я все слышу: смертный грех, смертный грех… И кто-то нас оплакивает и кричит нам через долину.

— Силы небесные! Мертвые собаки, смертные грехи — того и гляди, на нас привидения набросятся. Ведь ты эти гудки по сто раз на дню слышишь. Да и что такое Суит-Уотер? Тюрьма с паровозными гудками — и все. Гудок как гудок, ни про какой смертный грех он не говорит. Он говорит: беги из этой тюрьмы, парень. Садись в поезд и беги в Акрон. Только и есть веселого в Суит-Уотере что гудки!

— Пит, не сиди так далеко. Ляг рядом и поцелуй меня, я боюсь.

— Мертвая собака! — ворчал Пит. — Тьфу!

— Он и на тебя тоску нагнал. Я же чувствую.

Пит разозлился:

— И чего ты ломаешься?

Эллен Фоли откликнулась не сразу:

— Как это — чего?

— Это же все пустяки.

— Смертный грех не пустяк. — Она притянула его к себе и поцеловала в щеку. — Пит, ты теперь разговариваешь, как все эти местные.