Агасфер (Вечный Жид) (том 2)

Самюэль был поражен... Кроме Габриеля, никаких наследников больше не появилось... Конечно, этот молодой человек внушал глубокую симпатию, но... он был священник, и с ним, значит, должно было угаснуть имя Реннепонов. Кроме того, в этом случае громадное состояние, так трудолюбиво скапливаемое, вряд ли было бы использовано, как того желал завещатель.

Все действующие лица этой сцены стояли у круглого стола.

Когда, по приглашению нотариуса, все стали садиться, Самюэль сказал, показывая на реестр, переплетенный в черную шагреневую кожу.

- Мне приказано было положить эту книгу здесь. Она заперта. После прочтения завещания я вручу господину нотариусу ключ от нее.

- Это предусмотрено в примечаниях к завещанию, - сказал господин Дюмениль, - когда оно в 1682 году было вручено г-ном Томасом Ле-Семелье, королевским советником, нотариусу Шатле в Париже, жившему в то время на Королевской площади, N_11.

Говоря это, господин Дюмениль вынул из красного сафьянного портфеля большой пакет из пожелтевшего от времени пергамента. К пакету на шелковой нитке был дополнительно прикреплен еще один пергаментный лист.

- Господа, - сказал нотариус, - если вам угодно будет сесть, то я прежде всего прочту эту пометку, указывающую все формальности, которые должны быть выполнены при вскрытии завещания.

Нотариус, д'Эгриньи, Роден и Габриель заняли места. Габриель, поместившийся спиной к камину, не мог видеть висевших по его сторонам портретов.

Самюэль, несмотря на приглашение нотариуса, остался на ногах. Он стоял за стулом господина Дюмениля, который начал чтение:

- "13 февраля 1832 года мое завещание должно быть доставлено на улицу св.Франциска, N_3.

Ровно в десять часов утра дверь красной гостиной будет открыта для наследников. Вероятно, они прибудут в Париж заранее и в ожидании этого дня будут иметь время доказать свое происхождение.

Как только они соберутся, мое завещание будет прочитано. При последнем ударе двенадцати часов в правах наследства будут утверждены лишь находящиеся в это время в красной гостиной наследники, лично, а не представленные поверенными. Надеюсь, что это условие сохранится, благодаря преданию, в моей семье в течение ста пятидесяти лет, и они прибудут до полудня 13 февраля в улицу св.Франциска".

Прочитав эти слова звучным и громким голосом, нотариус заявил:

- Господин Габриель-Франциск-Мари де Реннепон, священник, подтвердивший нотариальными актами свое происхождение, с отцовской стороны, от семьи Реннепон и приходящийся праправнукам завещателю, находится здесь пока единственным представителем наследников. Согласно воле завещателя, приступаю к чтению завещания.

После этого заявления нотариус вынул из пакета завещание, предварительно вскрытое с соблюдением законных формальностей председателем суда. Отец д'Эгриньи облокотился на стол. Он был не в состоянии сдержать прерывистого дыхания. Габриель ожидал чтения скорее с чувством любопытства, чем нетерпения.

Роден сидел в некотором отдалении от стола. На коленях он держал старую шляпу, на дне которой, прикрытые грязным клетчатым платком, лежали его часы... Чутко-настороженное внимание социуса все время раздваивалось: он то прислушивался к малейшему шуму, доносившемуся из-за дверей, то наблюдал за медленным движением часовой стрелки, казалось, торопя ее гневным взглядом маленьких глаз. Трудно было выразить, с каким нетерпением он ждал наступления полудня.

Нотариус развернул пергамент и посреди глубочайшего молчания внимательных слушателей начал читать следующее:

"Деревня Вильтанез, 13 февраля 1682 г.

Я решился избавиться смертью от позора ссылки на каторгу, к которой меня приговорили, как вновь впавшего в ересь, неумолимые враги моей семьи.

Жизнь и без того мне слишком горька со времени смерти сына, ставшего жертвой таинственного преступления... Бедный Анри: ему было всего девятнадцать лет... Его убийцы остались неизвестными... Нет... я их знаю... если можно верить предчувствиям... Чтобы сохранить состояние этому ребенку, я сделал вид, что отрекаюсь от протестантской религии... Пока он был жив, я строго исполнял все требования католической веры... Как ни возмущала меня эта ложь, но дело шло о благе любимого существа... Когда его убили, терпеть насилие над собой стало мне больше невмоготу... За мной шпионили, меня обвинили и судили как неисправимого еретика... Все мое состояние было конфисковано, самого же меня приговорили к каторжным работам.

Ужасное время!..

Рабство и нищета! Кровавый деспотизм и религиозная нетерпимость!.. Как сладко покидать жизнь... не видеть больше ни таких страданий, ни такого горя!.. Какой покой!.. И через несколько часов я буду испытывать этот полный покой... Я умру, но надо подумать о тех из моих близких, кто остается в живых... лучше сказать, кто будет жить... в иные, быть может, лучшие времена... От всего моего состояния у меня осталось только пятьдесят тысяч экю. Я доверил их своему другу. Сына у меня больше нет, но есть много родных, изгнанных и рассеянных по свету. Разделить между ними эти пятьдесят тысяч было бы для них слишком ничтожной помощью... Я поступил с этими деньгами иначе. Сделал я это по совету человека, которого почитаю за живое воплощение Божества на земле: его разум, мудрость и доброта почти Божественны. Два раза в жизни видел я его... оба раза при самых мрачных обстоятельствах... Два раза я был обязан ему своим спасением... Однажды он спас мою душу... в другой раз - жизнь...

Увы! Он спас бы, может быть, и моего сына... Но он явился слишком поздно... слишком поздно...

Прежде чем со мной расстаться, он хотел уговорить меня не умирать, потому что ему было известно все. Но голос его был бессилен: я чувствовал себя слишком разбитым, угнетенным и несчастным. Странное дело!.. Когда, он уверился в моей непоколебимой решимости покончить с жизнью, у него невольно вырвался горький намек... как будто он завидовал мне... завидовал моей смерти!.. Разве он был осужден на жизнь?

Да... Он сам себя присудил к жизни, к жизни на пользу человечества... А между тем жизнь ему, видимо, была в тягость; я помню, с каким отчаянием, с какой болезненной усталостью он воскликнул однажды: "О! жизнь... Жизнь!.. Кто избавит меня от нее?.."