Агасфер (Вечный Жид) (том 2)

Писца прервали крики его хозяина, который звал его с озабоченным видом из глубины двора:

- Господин Пистон... Скорее!.. Господин Пистон... скорее сюда!..

- Какого черта ему нужно? - раздраженно воскликнул писец. - И понадобился же я ему именно в самый интересный момент, когда можно что-нибудь увидеть!

- Господин Пистон! - слышалось все ближе и ближе. - Господин Пистон, вы меня не слышите, что ли?

Пока Самюэль провожал каменщиков, писец увидал за поворотом из-за кроны деревьев своего хозяина, который с сильно озабоченным видом и даже без шапки бежал его отыскивать. Делать было нечего: писцу пришлось спуститься с крыльца и показаться хозяину, как это ни было ему досадно.

- Позвольте, месье, - сказал месье Дюмениль, - что это значит: я должен целый час кричать вас во все горло?

- Я... не слыхал, месье, - отвечал г-н Пистон.

- Оглохли вы, что ли?.. Есть с вами деньги?

- Да, месье, - отвечал с изумлением г-н Пистон.

- Так бегите скорее в ближайшую лавочку и принесите мне три или четыре больших листа гербовой бумаги для совершения акта... Да поторопитесь... Дело спешное.

- Хорошо, месье, - пробормотал писец, с отчаянием взглянув на интриговавшую его дверь.

- Ну, попроворнее, господин Пистон.

- Я не знаю, месье, где здесь искать гербовую бумагу.

- Вот сторож, - сказал господин Дюмениль. - Спросите его.

Действительно, проводив каменщиков, Самюэль возвращался назад.

- Где здесь можно достать гербовой бумаги? - спросил его нотариус.

- А рядам, месье, - отвечал Самюэль, - в табачной лавочке, дом N_17.

- Слышите, господин Пистон, - сказал нотариус писцу, - в табачной лавочке, N_17. Бегите же скорее: надо совершить акт раньше чтения завещания, а времени осталось немного.

- Хорошо, месье... я потороплюсь, - с досадой отвечал писец и последовал за хозяином, спешившим вернуться в комнату, где его ждали иезуиты и Габриель.

В это время Самюэль поднялся на крыльцо и приблизился к двери, освобожденной от камней, железа и свинца. С глубоким волнением отыскал старик в связке нужный ключ и, вложив его в замок, отпер и открыл дверь.

В лицо ему сразу ударила струя холодного, сырого воздуха, напоминавшего воздух внезапно открытого погреба. Заперев за собой дверь на два поворота ключа, Самюэль вошел в вестибюль, освещенный окошечком в форме трилистника, помещавшимся над дверью; от времени стекла утратили прозрачность и казались матовыми. Вестибюль, выложенный белыми и черными мраморными косоугольными плитами, был весьма просторен, и звуки раздавались в нем чрезвычайно гулко. Из вестибюля на второй этаж вела широкая лестница. На гладких стенах не видно было и признаков сырости, а железные перила нигде не заржавели. Перила у первой ступеньки были прикреплены к серой гранитной колонне, на которой стояла черная мраморная статуя негра, державшего факел. Статуя эта производила странное впечатление: зрачки глаз были сделаны из белого мрамора.

Тяжелые шаги еврея отдавались под высоким куполом вестибюля. Внук Исаака Самюэля меланхолически подумал о том, что, вероятно, здесь последними же отзвучали шаги его деда, запиравшего дверь дома сто пятьдесят лет тому назад. Верный друг, которому был якобы запродан этот дом господином де Реннепоном, в свою очередь передал его формальным актом деду Самюэля; последний же взял на себя заботу о нем и передал своим потомкам, как если бы дело шло о его собственном наследстве.

К этим воспоминаниям старого хранителя примешалась невольно и дума о таинственном свете, который сегодня утром был виден через семь отверстий бельведера. Несмотря на твердость характера, Самюэль не мог не вздрогнуть, когда, найдя в связке ключ с ярлыком "Красная гостиная", он открыл двустворчатую дверь, ведущую во внутренние покои дома. Единственное раскрытое окно освещало большую комнату, темно-красная штофная обивка которой нисколько не полиняла от времени. Пушистый турецкий ковер покрывал пол. Высокие золоченые кресла в строгом стиле Людовика XIV были чинно расставлены вдоль стен. Против входной двери находилась другая дверь в следующую комнату. И двери и карнизы были белого цвета с жилками и кружками потемневшего золота. По обеим сторонам двери стояли два шкафа-буль с светло-зелеными вазами на них. Шкафы были покрыты инкрустациями из меди и олова. Окно с тяжелыми штофными занавесками, каждый зубчик которых оканчивался шелковой кистью, помещавшейся над бахромой, находилось как раз против камина из синего мрамора, украшенного медной резьбой. Богатые канделябры и часы того же стиля, как и мебель, отражались в граненом венецианском зеркале. Среди залы стоял круглый стол, покрытый пунцовой бархатной скатертью. Подойдя к этому столу, Самюэль увидел на нем кусок белого пергамента, на котором было написано:

"В этой зале должно быть вскрыто мое завещание. Остальные комнаты останутся запертыми до окончания чтения моей последней воли.

М. де Р.".

- Да, - промолвил еврей, с волнением смотря на строки, начертанные так давно. - Это поручение передал мне и отец. Кажется, в остальных комнатах собраны вещи, которые были дороги господину де Реннепону не за их ценность, а за происхождение. _Траурная зала_, как говорили мне, полна странности и таинственности; но вот, - прибавил Самюэль, вынимая из кармана переплетенную в черную шагреневую кожу записную книгу с медным замком, ключ от которого он положил в карман, - вот опись капиталов, лежащих в кассе. Мне было велено положить ее здесь до прихода наследников.

Когда Самюэль клал опись на стол, в зале царила глубокая тишина. Старик задумался. Из сосредоточенного раздумья его вывело самое обыкновенное обстоятельство, но которое в то же время показалось очень странным. Он услыхал в соседней комнате серебристый, ясный бой часов. Они пробили десять раз...

Действительно, было десять часов.

Самюэль был слишком разумен, чтобы верить в возможность существования _вечного двигателя_, т.е. в то, чтобы часы могли ходить без завода полтораста лет. Поэтому его страшно поразил этот бой, так точно определивший время. Побуждаемый беспокойным любопытством, он хотел было войти в соседнюю комнату, но, вспомнив наставления отца, подтвержденные найденной запиской, остановился у порога и стал внимательно прислушиваться. Но, кроме замирающего звука последнего удара часов, ничего не было слышно. После некоторого размышления Самюэль невольно сопоставил этот факт с тем странным светом, который он видел утром, и решил, что между ними есть несомненная связь.