Дни коммуны

Женевьева (весело). Возьми, что тебе нужно.

Франсуа. Это не ответ.

Женщины (обступают солдат). Как вам не стыдно: бросаться на женщин без неприличных мыслей!

Солдат. Война окончена, мы хотим по домам,

Женщины. Эй-эй, он хочет домой!

- Откуда же ты, сынок?

Солдат. Из Оверни - там скоро сев начнется. Вы, чертовы горожане, об этом даже не думаете. Женщины. Выпей-ка, сынок!

- Не показывайте нам дула, покажите нам чтонибудь получше.

- Мадам Кабэ, дайте одеяло, они продрогли от холода, какая уж тут любовь!

Женевьева. Эта пушка принадлежит мадам Кабэ, которая здесь проживает. У вас на пушку столько же прав, как на ее печной горшок!

"Папаша". Да здравствует матушка Кабэ, единоличная владелица пушки на площади Пигаль! (Поднимает мадам Кабэ и сажает ее на пушку. Солдатам.) Вот видите, ребята, нужно только разговориться. (Обращаясь к женщинам.) Теперь они вернулись к вам, смотрите за ними, не выпускайте ни одного из Парижа, удержите их всех, прижимайте их к груди или к грудям - и они станут безвредными.

Рабочий Пьер Ланжевен выходит из соседней улицы, где шум тем временем

утих. За ним бегут мальчики.

Ланжевен. Доброе утро, "папаша"! Как вы здесь справились? Без крови?

Филипп (обращаясь к своим товарищам). Чем мы виноваты, если они не дают нам лошадей? Не можем же мы вручную волочить эти штуки сквозь толпу баб.

"Папаша". Здесь все в порядке. А как в других местах?

Ланжевен. Весь квартал на ногах. До сих пор не отдана ни одна пушка.

Мальчики. Они попробовали уворовать нашу пушку возле мельницы ла Галлот.

- А на улице Лепик они застрелили двоих наших.

Мадам Кабэ (солдатам). Господа, это мой зять, Пьер Ланжевен, из Центрального комитета Национальной гвардии.

Ланжевен. На улице Грано генерал Леконт приказал открыть огонь, но его солдаты стали брататься с народом и генерала арестовали.

"Папаша", Где он сейчас? Где этот пес, о котором весь Париж знает, что он приказывал стрелять по гвардии?

Ланжевен. Его доставили в караульное помещение.

"Папаша". Ему дадут бежать. Если его немедленно не расстрелять, он сбежит.

Ланжевен. Его отдадут в руки правосудия, товарищ.

"Папаша". Правосудие - это мы. (Поспешно уходит.)

Мадам Кабэ. Помогите мне слезть с пушки.

Ланжевен (солдатам). А вы что намерены делать? Пока у вас в руках оружие...

Один из солдат. Дерьмовое дело. Стрелять в своих...

Солдаты поворачивают винтовки прикладом вверх.

Женевьева (мальчикам). Я разрешаю вам сорвать эти глупые плакаты.

Мальчики срывают плакаты.

Жан. Эй, вы, помогите слезть моей маме. А потом еще раз - марш к ратуше. Тьера под арест! Пусть скажет нам, что он хотел сделать с нашими пушками.

Бабетта. Три поцелуя тому, кто захватит Тьера живьем!

В

Восемь часов утра. Владелица булочной снова закрывает дверь на засов и железную накладку. Филипп стоит рядом и угрюмо посматривает на огромного

роста женщину, которая, вскинув ружье на плечо, шагает возле пушки.

Владелица булочной. Непременно начнутся беспорядки. Если они теперь устроят Коммуну - а об этом все говорят, - то будут грабежи. Все разделят между собой, потом каждый пропьет свою часть - и станут делить снова. Ты сам бунтовщик, и ты больше никогда не вернешься в мою пекарню. А твой братец хорош, хорош. Молодой священнослужитель! И тоже мятежник!

Филипп. Он еще только семинарист, И то лишь потому, что иначе не мог бы учиться.

Владелица булочной (в ярости). Он, значит, крадет деньги у братьев-монахов из общины святого Иосифа! Подходящее дело для вас коммунаров! (Уходит в пекарню.)

Из соседнего дома выходит Женевьева.

Женевьева. Доброе утро, Филипп. Как вам живется в новом веке?

Он бурчит что-то себе под нос.

Да-да, началось новое столетие. С эрой насилия покончено. Пушки мы уже отобрали.

Филипп. Да, теперь они в руках у женщин. Хорош новый век. (Подавленный, уходит в дом, где живут Кабэ и его брат.)

Женевьева, весело посмеиваясь, натягивает перчатки. По улице идет с

мрачным видом "Папаша".

Женевьева. Доброе утро, сударь. Не вы ли это отправились сегодня ночью на улицу Грано, где был захвачен генерал Леконт? Что с ним сделали?

"Папаша". Его расстреляли, гражданка.

Женевьева. И так было правильно?.. Кто же его расстрелял?

"Папаша". Кто же мог это сделать? Народ.

Женевьева. И без суда и следствия?

"Папаша". Конечно, нет. По суду народа.

Женевьева. И вы были при этом?

"Папаша". При этом был каждый, кто присутствовал. Послушайте, не ломайте себе голову над участью врагов народа. Есть дела поважнее. (Угрюмо насупившись, входит в дом, где живут Кабэ.)

Учительница смущенно смотрит ему вслед.

IV

19 марта 1871 года. Ратуша. Лестница, ведущая в зал заседаний Центрального комитета Национальной гвардии. У дверей сидит гвардеец; он ест хлеб с сыром и проверяет пропуска. "Папаша", Коко и мадам Кабэ ожидают. Делегаты спешат

на заседание.

Делегаты. Надо найти общий язык с мэрами двадцатого округа, чтобы обеспечить новые выборы.

- Наоборот! Надо выслать туда батальон и арестовать их, - это гиены, иначе их не сделали бы мэрами.

- Главное - собрать большинство голосов; весь Париж пойдет к урнам, если мэры присоединятся к нам, - их надо принять.

- Ради бога, никакого насилия, - мы не склоним Париж на свою сторону, если будем его пугать.

- А кто же это, Париж?

Делегаты, кроме одного, проходят в зал.

"Папаша" (обращается к нему). Гражданин из Центрального комитета, не можете ли вы сказать там внутри гражданину Пьеру Ланжевену, что нам необходимо с ним поговорить. Эта женщина - его свояченица. Почему не впускают всех желающих?

Член комитета. Зал недостаточно велик. И нельзя забывать, гражданин, что враг подслушивает.

"Папаша". Важнее всего, чтобы мог слушать народ. Оставьте хотя бы двери открытыми.

Группа членов комитета входит в зал и оставляет открытыми двери.

Голос. Предложение шестьдесят седьмого батальона: "Исходя из того, что народ Парижа не щадил своей крови ради защиты отечества и терпел лишения, передать двадцатому округу для раздачи один миллион франков, получаемый от окладов, уходивших на содержание изменнического правительства".