Men from the Boys, или Мальчики и мужчины

Когда я снова повернулся к ним, она обнимала Пэта.

Она совершенно по-особенному обнимала его, и за десять лет ничего не изменилось. Короткое крепкое объятие, а потом она внезапно отпускала его. Они кивнули друг другу, и между ними промелькнуло что-то невысказанное.

Потом она с полуулыбкой взглянула на меня и скользнула за занавеску. Я последовал за ней. Она с шумом налетела на вращающуюся дверь, ведущую в отделение, желая выйти отсюда, но я перехватил ее в коридоре.

— Привет, — сказал я, легонько коснувшись ее руки.

Она повернулась и прижалась своими губами к моим.

Я качнулся назад, продолжая целовать ее, и ударился о две стоящие рядом капельницы.

Она целовала меня, и я целовал ее в ответ. И даже когда я услышал веселый смех, донесшийся с сестринского поста в коридоре, моя голова продолжала кружиться от ошеломления, потому что наши рты идеально подходили друг другу. Просто были созданы друг для друга. Такое бывает нечасто, доложу я вам.

— Это из-за того, что смерть так близко, — выдохнул я, жадно хватая воздух. — От этого мы так отчаянно цепляемся за жизнь. Это всегда…

— Молчи, — сказала она. — Не пытайся говорить ничего умного, Гарри. Не сейчас, ладно?

— Ладно.

— И не говори голосом Барри Уайта.

— Я и не собирался, — ответил я, слегка обиженный.

Она снова поцеловала меня, но уже более здраво, не так лихорадочно, не так отчаянно, и когда мимо нас прошла медсестра и сказала, смеясь: «Найдите другое место, вы двое», Сид отступила от меня на шаг.

Я стоял, глядя на нее.

— Вы возвращаетесь домой? — спросил я, касаясь ее руки. Она позволила мне сделать это. — Да? Домой. Возвращайтесь домой, ладно?

Она смотрела в пол.

— Я навещу тебя, хорошо? — сказала она.

— С Джони все в порядке? — спросил я. — Она больше не боится астероида, который уничтожит Землю?

— Она не упоминала про астероид, — ответила она. — По-моему, ее больше беспокоит глобальное потепление. Изменение климата. Теперь это ее главный страх. И еще Плачущие ангелы из «Доктора Кто».

— Вот сволочи, — с чувством проговорил я.

— Астероид… Она не вспоминает про астероид. — Сид перевела дыхание. — Но она скучает по тебе.

— Я тоже скучаю по ней, — сказал я. — И скучаю по тебе. И какие бы между нами ни были проблемы, мы все можем решить. Потому что я потерялся без тебя. — Я покачал головой. — И всегда буду потерянным без тебя.

Это была правда. Это неизменно будет правдой. И я потянулся к ней. Я подумал — может, еще один поцелуй, и я смогу ее убедить.

Но она отпрянула и защитным жестом сложила руки на груди.

— Я ухожу, — сказала она.

Я кивнул. Я умел читать знаки. Она сложила руки, и я видел, что поцелуев больше не будет. По крайней мере, сейчас.

Мне было больше нечего сказать.

— Хорошо, — проговорил я.

Она повернулась, и я ощутил панику. Она на самом деле уходила. Но в этот раз я не пошел за ней.

— Значит, увидимся, — проговорил я ей вслед, просто чтобы что-нибудь сказать, но она не обернулась.

Она просто подняла левую руку, прощаясь, и то, что она держала ее поднятой на мгновение больше, чем было необходимо, дало мне понять, что этот жест означал нечто большее. «Я слышу тебя, я люблю тебя, но сейчас я ухожу». Вот что я увидел в этом жесте, хотя мог и заблуждаться.

Но я заметил, что на третьем пальце левой руки Сид продолжает носить обручальное кольцо.

А ведь это кое-что значит.

То, как она уходила, как прощально махнула рукой, не оборачиваясь, — это было совсем как в финале «Кабаре», одного из любимых фильмов моей жены, когда Салли Боулз оставляет мужчину, которого любила, и возвращается к своей прежней жизни. За исключением того, что у Салли Боулз из фильма не было на пальце обручального кольца.

А я знаю по опыту, что кольцо меняет все, когда ты пытаешься уйти.

Кольцо и дети.

25

Я бродил по опустевшему дому.

Повсюду виднелись следы той семьи, какой мы были когда-то, археологические находки прошлой жизни. Розовый самокат в прихожей, из которого Джони уже выросла. Книжка в мягкой обложке под названием «Не везет в любви», которую Пегги оставила на столе в саду. Впечатляющий парень-вампир на обложке выглядел противным, угрюмым и похожим на зомби. И повсюду вещи моей жены.

Ее зимняя одежда. Ее диски с записями Эньи и Мэси Грей, фильмы «Оклахома!», «Вестсайдская история» и «Поющие под дождем» с оригинальным составом исполнителей. Старые номера журналов «Грация» и «Ред». Книги по фильмам, которые она любила. «Шоколад», «Английский пациент», «Невыносимая легкость бытия». Особенно много всего на кухне — ее рабочем месте, ее владении: вещи, которые она покупала, потому что они были ей нужны или потому, что они были симпатичными. Все эти потрясающие моменты, которые делали ее дом истинным домом для меня, а я этого ни разу не почувствовал, пока она не ушла.

На дне корзины для белья я нашел ее футболку и зарылся в нее лицом. Спереди на ней была надпись «Сочно», и она была поношенной и удобной. От футболки исходил запах жены, и я даже зашатался от острой тоски по ней. Я скучал по жене. Я скучал по дочери. Я хотел, чтобы моя семья вернулась.

Меня снова стал терзать старый вопрос, которому было много лет, — можно ли нас с Пэтом назвать семьей? Имеем ли мы на это право? Если мы остались только вдвоем, можем ли мы продолжать называться семьей? Или это будет чересчур для компании из двух мужчин?

Я хотел верить в то, что мы до сих пор семья. Но не думаю, что вы являетесь семьей, если вас осталось всего двое.

Конечно, вы хотите быть ею, действительно хотите.

Но, честно говоря, по-моему, вы только пытаетесь.

Когда я вернулся в больницу, Пэт спал.

Была середина дня, и по отделению разносилось бряцание тележек, на которых развозили обед, пахло отвратительной едой, но Пэт полулежал, утонув в кресле, уронив голову на грудь, совершенно изнуренный.

Я взглянул на Кена. Я слышал его затрудненное дыхание, но он выглядел лучше. Возможно, помогло бритье, но сейчас он был гораздо больше похож на себя прежнего.

Пэт пошевелился и открыл глаза.

— Сходи ненадолго домой, — посоветовал я. — Поспи в своей постели. Вздремни.

«Вздремни». Это было что-то необычное. Язык поколения моего отца. Вскоре он совсем вымрет. Пэт встал и потянулся, глядя на Кена.

— Пойду покурю, — сказал он.

Мы вышли из онкологического отделения, потому что моему мальчику страстно хотелось покурить. Встав за стеклянной дверью, первые несколько секунд Пэт моргал от солнечного света.

— Сегодня он хорошо спал, — сообщил Пэт, прикуривая. — Маска понадобилась только один раз. Медсестра сказала, что иногда перед смертью больным становится лучше. — Он покосился на меня и выпустил дым. — Думаешь, это правда?

Я пожал плечами:

— Не знаю. Думаю, это как прилив и отлив, то лучше, то хуже. Ему вполне может стать лучше, чем раньше. Но точно так же состояние может и ухудшиться.

— Он сказал, что приходила его жена, — сказал Пэт. — Дот?

— Да, — кивнул я. — Дот.

— Меня это встревожило. Он был так уверен в том, что она приходила. Что это значит? Галлюцинации из-за лекарств? Или что-то другое?

Я поразмыслил.

— Мне хочется думать, что это другое, — ответил я.

Мы немного помолчали, думая о предсмертных видениях. Пэт докурил, и мы пошли в палату.

В кресле, которое уже несколько дней занимал Пэт, сидел мужчина средних лет и смотрел в лицо спящего Кена. Он поднялся, когда мы вошли, и вытер глаза тыльной стороной руки. Коренастый, мускулистый, смуглый. Я понял, кто он такой, не успел он раскрыть рта.

— Мик Гримвуд, — представился мужчина и пожал нам руки.

По его акценту невозможно было догадаться, что он вырос в этом городе, в этой стране.

— Из Мельбурна, — кивнул я. — Ваш отец много о вас рассказывал.

Мы все посмотрели на старика.