Камень на камень

Схлопотал я потом за свои подвиги от Маслянки в правлении, вроде бы гмину опозорил. И наверное, из-за этого он вскоре перевел меня с регистрации браков на плановые поставки. Но больше всего кляли меня пожарники — они собирали деньги на мотопомпу и надеялись на гулянке заработать, сколько им не хватало. А по моей милости только потеряли, потому что я народ распугал, больше половины водки непроданной осталось и с полтелеги бутербродов. Хотя как они могли потерять, когда я всю получку истратил? Да еще разнесся слух, будто я женюсь. Одна гулянка — и женюсь. Эх, люди, люди. Так я б уже раз сто должен был жениться. А тут даже не началось и уже кончилось. Ладно, женюсь, так женюсь, болтайте на здоровье. Стану отпираться, еще больше разговоров пойдет.

Другое дело, что я вроде бы после этой истории присмирел. Подсмеивались надо мной, а я ничего. Правда, редко теперь в другие комнаты заходил, целыми днями сидел у себя. Да и не хотелось мне с нею встречаться, ведь ей наверняка доложили, что я вытворял на гулянке. А все начинать сызнова я не собирался. Что поделаешь, не получилось, разойдемся каждый в свою сторону. Здрасьте. Здрасьте. И больше ничего. Но вокруг все упорней поговаривали, будто я женюсь. То один, то другой, кто только меня ни встретит. И что изменился я, людей сторонюсь, не зайду, не навещу приятелей. А хуже всего девки, эти уж совсем как змеи.

Ну как, лучше такая, с аттестатом, тех, кто с семью классами? Крепче обнимает? Тебе ж всегда пофигуристей нравились. Видать, разонравились. А груди-то у нее какие, фу. Словно полдюжины ребятишек выкормила. Ты часом не влюбился? Ты — и влюбился! Ой, непохоже. Да и кто тебе поверит. Тебе даже, когда ты «добрый день» говоришь, нельзя верить — того и гляди день бедой закончится. Обманщик. А девчонка дура дурою. Еще от тебя поплачет. Вроде образованная, а попалась на крючок, как всякая другая. Завлекаешь ее небось красивыми словами, а она думает, ты на ней женишься. Женишься на одну ночку, покуда другая не приглянется. А если б и женился, что за жизнь у нее бы с тобой была? Ни крестьянин ты, ни служащий. Миловаться только умеешь. Ой, в этом деле ты мастак. Опутаешь девку, она и не заметит, как в самой середке окажешься. Аж там, где ни горько, ни сладко. И не отпихнешь тебя и не вытолкаешь, будто корни, расползаешься ты по всему телу. А потом дрожи, девка, ждать дитя или не ждать. И когда затошнит, когда на квашеную капусту, на кислые яблоки потянет, беги поскорей в костел, чтобы бог простил. И замаливай свой грех, проси, чтобы пронесло, обещай, что ты больше никогда-преникогда. А если все обойдется, снова паскудника этого готова будешь принять. Потому что страх легко забывается, а бог еще легче. Небось семью своими ранами ее привораживаешь, подлец? А кончится так и так в постели или где-нибудь под кустом. Глаза б я тебе выцарапала. Да уж пусть она выцарапает. С меня довольно, наплакалась. Ой, дура я, дура.

Дошло и до отца с матерью, что я женюсь, и получилось, будто я это от них скрываю. Я заметил, как-то чудно они на меня поглядывают. Но думал, из-за того, что я после работы возвращаюсь из гмины прямо домой, не пью и в поле без понуканий езжу. И, может, они со страхом ждут, надолго ли меня хватит.

В один прекрасный день сижу я за столом, ем кислые щи — собираюсь ехать в поле пахать, — как вдруг мать с кровати говорит, что люди болтают, я жениться надумал. И, хоть я от них таюсь, она так рада, так рада. Видать, бог ее наконец услышал. И кто ж такая? Не из голытьбы? Человек-то хороший? Когда решили пожениться — ей бы хотелось дожить, чтобы хоть на том свете за меня не тревожиться. И что теперь она за нас обоих будет молиться, как за своих детей. И что золотой образок, который у нее на шее, снохе будет. И что помереть теперь для нее все равно что заснуть, без сожаления примет смерть. Ну как я мог сказать, что это все неправда? Я и сказал:

— Еще не так скоро. Куда спешить?

— Привел бы ее как-нибудь, познакомил. Может, я встать способлюсь, горницу побелю.

А отец, какая невеста, и не спрашивал, сразу — сколько у них моргов. До того меня этим разозлил, что я чуть не сказал, нисколько, к людям работать подряжаются, а живут — угол снимают. Но он так настроился на эти морги, что я сказал:

— Сорок.

— Сорок? — Он даже побледнел. — Хо! Хо! Богатые.

— Богатые, — подтвердил я.

— И тебя хотят принять?

— Почему б им не хотеть? Разве ваш сын того не стоит?

— Эй же, кто говорит, что не стоит. Только богатые всегда к богатым тянутся, а бедными брезгуют. Бугаи, что ли? Бугаи? Как же, слыхали. Но что у них сорок моргов, я даже не знал. Видать, прикупили. И много их приходится?

— На что приходится?

— На эти морги.

— Она одна.

— Одна дочка?

— Нет, есть еще брат, только у него чахотка.

— И-и-и, коли чахотка, считай, его нету. А работника хоть держат?

— На что им работник? У них машины.

— Ну да, нынче даже если б захотели, откуда взять работника. Поуходили, черти, на заводы, в города, в конторы. Придешь, так он тебе, сколько будет два раза два, не сочтет, а туда же, начальник. А раньше сами в батраки набивались. Теперь на косьбу на два дня никого не наймешь. И уж не знают, сколько содрать за день. И каждому чтоб с кормежкой. И не станет тебе лапшу или кашу есть, мясо ему подавай, мясо. Машины лучше, это точно. А коров у него много?

— Пять или шесть. Я в хлев не заходил. Еще подумают, на ихнее хозяйство зарюсь.

— И правда. Но лучше наперед все знать. А при стольких-то моргах и десяток держать можно. Ты черно-белых не заводи, они вроде больше молока дают, только водянистое оно. Держи рыжих. Коровенки собой поменьше, вот и сожрать столько не сожрут, а молоко пополам со сливками. И быка хорошо б завести. Ой, на быке можно немалую деньгу сколотить. Мазярский до войны держал быка — пять злотых за случку брал или четыре дня отработки. Завяжется не завяжется, все равно. И у кого в хозяйстве бык, известно — богатей. Бедняки быков не держат. Свиней побольше разведи. На свиньях скорей заработаешь. Только чтоб матка была своя. Поросята теперь в цене. Да и зачем на ярмарку ездить покупать. Время терять жалко. Свои — самое верное дело. А то купишь каких-нибудь заморышей, а они у тебя не станут расти. Как знать, что покупаешь? Посмотришь — вроде поросята, а погодя оказывается — оборотни. Вместо того, чтоб расти, усыхают. И гляди, как бы тебе кто заразу в хлев не занес. Чужих не впускай. Никогда не знаешь, у кого чего на уме. Хоть и сосед, разве что известно? Может, глядит по-доброму, а принесет смерть, откуда тебе знать? Смерть и в добрых глазах можно принести, и на руках, на сапогах, и даже из кармана вытряхнуть вместе с крошками. Одна свинья околеет, и то беда. А вдруг на всех нападет мор? Скажет кто-нибудь: ой, хороши у тебя свиньи. Если из зависти сказал, потом, сколько ни наваливай им жратвы, все равно будут с кошку. А завидовать тебе станут, не без этого. Богатым всегда завидуют. Люди, они как делятся: кто завидует и кому завидуют. Из зависти Каин убил Авеля, а Войтек Дендерыс перед войной, помнишь, шурина своего поджег. От зависти все зло на земле. Правительство правительству завидует, король королю, генералы генералам, и так до низу, до простого человека. А поглядеть кругом: гора горе завидует, река реке, малое большому и даже яблоко яблоку на яблоне. Тебе тоже завидовать будут, а как же. И не суди за это людей. Кому-то завидовать нужно. Пчел надо завести, где пчелы, там мед. А когда есть мед, почитай, все есть. Как говорится, земля хорошая, где течет молоко и мед. И когда между деревьев ульи стоят, то и сад веселей. Чаще заходить хочется, чем если б одни только деревья были. Иной раз к людям нет охоты идти, а к пчелам пойдешь. С пчелами и поговорить можно, и послушать их. Только слив не сажай. Им много не надо — уродятся без счета, а собирать кому? Падалица весь сад тебе запакостит. Сам не соберешь, да и вдвоем с нею тоже. Ты говоришь, служащая, — захочет ли еще она со сливами возиться? Рвешь, рвешь, а их все не убывает. Сажай одни яблони. Самое большее две-три груши, только для себя. Ксендз, может, когда заглянет, его угостишь. Ксендзы любят груши. Пойдешь, поглядишь среди листочков, не зажелтела ли которая. Приятно первую сорвать и принести ребятенку или бабе. На, съешь, уже созрелая. Овса не сей. Разве что для лошадей. Пара лошадей нужна. Машины своим чередом, лошади своим. На сорока моргах одно другому не помеха. Что ты будешь за хозяин без пары лошадей? Зайти хотя бы в хлев поглядеть. От пота и навоза аж в нос шибает, точно в цветущем саду весной. Конь заржет, ты его похлопаешь, и вмиг на душе полегчает. Не со всеми же делами сразу к богу бежать. Ну и бричка у тебя небось тоже будет? Выходит, и лошади нужны. Не станешь же ты, при стольких-то моргах, по воскресеньям в костел пешком ходить. Или на крестины позовут, на свадьбу. А будут звать, будут. То твою — крестной, то тебя — крестным. А при бричке без пары лошадей не обойтись. В телегу можно одну запрячь, телега это телега. Но бричка — дело другое, к ней надо пару лошадок, тогда она настоящая бричка. И лошадей подбирай с умом. Не всегда два коня пара. Пара — это если два гнедых или два пегих. А всего лучше один вороной, второй сивый. Ой, вороной с сивкой — это вот пара. Хоть под венец их. Сивка невеста, вороной жених. Или день с ночью в одной упряжке. Только хвосты им не вздумай подрезать, пусть растут до земли. И гривы оставь. Конь без гривы все равно как рекрут. И в гриве у лошади вся сила. И шлеи им справить не забудь, хорошо бы шишечками утыканные! И, конечно, кнут, да похлеще. Ну а из гмины ты небось уйдешь? Зачем тебе служить, при таком-то богатстве.