Мой ледокол или наука выживать

Трудно было предположить, что наша «дырка» в самолёте будет иметь столь далеко идущие позитивные последствия. Оказалось, что такого типа конструкция самолёта востребована для определённых и очень специфичных целей. Во-первых, к нам сразу обратились из нашей армии. В те далёкие времена ещё не существовало беспилотных самолётов, и нам предложили установить в нашей «дырке» следящую камеру. Самолёт на бреющем полёте выпускал через люк камеру и мог следить за террористами. Сегодня — это стало музейной редкостью, тогда это было последним словом техники. Во-вторых, слух о нашем успехе пронёсся в зарубежном самолётном мире. Оказалось, что тактико-технические данные нашего самолёта совпадают с тактико-техническими данными, требующимися для буксировки тренировочных баллонов зенитной артиллерии бундесвера ФРГ.

Теперь в нашем багажном отсеке размещался баллон, служащий летающей целью для зениток. В нужный момент баллон опускался через нашу знаменитую дырку и тащился на длиннющем канате за самолётом. В баллон стреляли с земли и тренировались в своё удовольствие. Наш же Концерн считал деньги от вырастающих продаж. Мы ходили гордые. Годовой выпуск самолётов рос.

Мы уже выпускали с конвейера по пять самолётов в месяц. Это был серьёзный результат нашей работы.

Глава 29

АРМИЯ ОБОРОНЫ ПЗРАИЛЯ

Когда я приехал в Израиль, моя голова была полна всякими техническими идеями. Мои друзья-инженеры, мой брат и я сам много думали о средствах борьбы с терроризмом. После долгих обсуждений, наконец, откристаллизовалось несколько конкретных идей и изобретений, которые могли бы быть полезными. Эти разработки я безвозмездно передал государству, и некоторые из них были немедленно претворены в жизнь. Вскоре после начала моей работы в Авиационной Промышленности, ко мне на работу приехал представитель Государственной безопасности и вызвал для разговора. Он сообщил, что по имеющимся данным, КГБ занес меня в какой-то «чёрный список». Что это означает, по его словам, он точно не знает, но надо принять соответствующие меры. Меры, которые мне предложили, были следующими: во-первых, получить оружие и пройти курс боевой стрельбы, во-вторых, исчезнуть из дома. Лучшим способом для этого рекомендовался немедленный и досрочный призыв в армию. Ночевать в отпусках из армии мне предлагалось в деревне Кфар-Йехошуа, в которой жили мои родственники.

Всё это меня застало врасплох. Я даже не знал, как реагировать и что сказать. У меня в голове пронеслось: «Только этого мне сейчас и не хватало! Едва начал становиться на ноги и вот тебе — подарочек!» Постепенно первый шок прошёл. Мне стало понятно; что никакой пистолет мне не поможет, да и армия тоже. Было ясно, что если занесли в какие-то списки, то жизнь моя висит на волоске.

Оставалось надеяться только на Б-га, да и на то, что информация могла быть частично искажена.

Поразмыслив _;я решил положиться на судьбу. Но, как обычно, выполнить всё, что предписано. Другого выбора не было. Решив, что проживу, сколько Б-г даст, я быстренько получил пистолет «Баретта» и прошёл соответствующий курс боевой стрельбы. Потом явился на призывной пункт. С этого момента началась моя новая военная карьера. Я был одинок и жил один, меня никто нигде не ждал, и поэтому мне присвоили «почётную» категорию «Хаялъ бодед» — одинокий солдат. Мне было 32 года. Прежде всего, меня отправили в военный ульпан «Стела Марис» — учить иврит. Там я пробыл почти месяц. Очень интересное время! Самое главное — там были молодые и красивые девушки-учителя. Я сразу завел себе подругу. Отношения с ней развивались стремительно. В выходные мне уезжать было некуда. Моя подружка тоже оставалась. Я залезал по задней стене здания на второй этаж прямо к ней в комнату. И мы забирались в кровать на весь вечер. Иногда начинали стучать в дверь её менее удачливые поклонники из офицерского состава и приглашали поехать с ними в Хайфу, развлечься. Моя подруга высовывала голову из-под одеяла и, не вставая с постели, кричала, что у неё болит голова и она никуда не пойдёт. А после в столовой я с удовольствием слышал о недоступности моей подруги. Кроме этих удовольствий, я изучал военную терминологию, военную историю, понимание приказов и даже чтение израильских газет.

После окончания военного ульпана нас отправили проходить «курс молодого бойца». Курс этот физически довольно тяжёл. Но я особой тяжести не чувствовал, так как был в хорошей физической форме. Одно неудобство — неумение сидеть на голой земле. Мне просто никогда не приходилось этого делать. Никогда не предполагал, что сие может стать настоящей проблемой. Но и это было преодолено. На курсе нас учили владеть всеми видами стрелкового оружия, включая советские, американские и израильские автоматы, и стрелять из них. Израильская армия меня поразила. Сначала я не понимал, как такая армия воюет. В ней совмещались самые несовместимые вещи, которых в советской армии не было. Во-первых, мы расстреливали огромное количество патронов, так что наше владение оружием становилось автоматическим. Во-вторых, вся идеология армии была противоположна советской. Солдата учили не как умереть, «убив сто врагов», а как самому выжить и победить. Солдату внушали, что его жизнь нужна стране, его близким людям и ему самому. Нас учили, как выжить на поле боя, что делать, когда автомат отказал в бою. Солдата тренировали тому, как выживать и поступать, когда он остался один, в каком направлении двигаться и как искать воду в пустыне. Каждый знал, где находится противник, а где — свои войска. Он имел достаточную информацию о месте, в котором находился. Перед боем у солдата проверяли «Записную книжку пленного», где была изложена вся информация о его здоровье и о нём самом. Учили, что надо на допросах говорить всё, что знаешь, но знать надо поменьше. В израильской армии все носили одинаковую форму — солдаты и офицеры, не было орденов и медалей и даже не отдавали воинскую честь. Ходить строевым шагом никто не умел, да и не было времени на это. Я постепенно приходил к выводу, что израильская армия — самая профессиональная и сильная армия в мире. Хотя у неё были и свои проблемы. В учебном подразделении всех выходцев из СССР очень раздражала форма обращения сержантов учебного отряда к новобранцам. В нашей роте почти все были русскоязычными и поголовно все отслужили, в прошлом, в «той» армии. Когда сержанты стояли перед строем, они почему-то непрерывно «крыли матом». Нас это возмущало и мы потребовали немедленно прекратить такое безобразие. «Мат» не прекращался, и мы устроили забастовку протеста, выстроившись напротив штаба с оружием. Меня вызвал из строя командир учебного отряда — подполковник. Он объяснил, что мы все пойдём под суд за протест. Я, со своей стороны, потребовал прекратить словесные оскорбления, объяснив нашу позицию — никто не имеет права оскорблять достоинство человека. Если солдат виноват, то его нужно судить и наказать, но не оскорблять.

Подполковник начал объяснять, что он, в принципе согласен, но это традиции, перешедшие из английской армии, что он не в состоянии воспитать 18-ти летних сержантов и не знает, как это сделать. Я ему сказал, что если он не в состоянии воспитать своих сержантов, то пусть поменяет профессию. Кроме этого, пришлось напомнить ему, что мы все уже прошли одну армию и хотим служить в израильской. Но если он не заставит своих сержантов держать язык за зубами, то порядок наведём мы. После этого разговора всё наладилось. Нам заменили сержантов, и ничего подобного уже никогда не повторялось. Но произошла другая история. Одна из тренировок, которую проходят все солдаты израильской армии, это марш-бросок ночью на расстояние в 5-10 километров. Он производится в темноте, в полном обмундировании с оружием, боеприпасами и носилками, на которых несут «раненых» солдат. Обычно, этот марш-бросок завершает «курс молодого бойца». Такой кросс совершали и мы. Я бежал за командиром с рацией на спине, в свою очередь, подменяя несущих первые носилки. Среди нас подавляющее большинство было русскоговорящих, один голландец и два американца. В темноте кто-то наступил на голландца, он за это ударил кого-то прикладом, тот дал сдачи и стволом автомата выбил голландцу два зуба. Ничего страшного не произошло. Нервное напряжение было на пределе. Такие вещи случаются. Никто ни к кому претензий на личном уровне не имел. Голландец потребовал от армии вставить зубной протез за армейский счёт. Поскольку это финансовая претензия, по правилам, существовавшим в армии, следовало произвести расследование и взыскать деньги с виновного. Некоторые из нас знали, кто это сделал. Большинство не знало. Но молчали все. Мы были люди ещё неустроенные, безденежные. В массе своей плохо знающие иврит, законы Израиля, и полагали, что вся эта история утрясётся сама собой.