Мой ледокол, или наука выживать

Леонид Токарский

Мой ледокол, или наука выживать

История этой книги

Я не люблю своё прошлое и никогда не хотел его вспоминать.

Как-то ночью оно вернулось ко мне само и разбудило.

С тех пор его мрачные картины вставали передо мной, мешая нормально жить и работать.

Я решил отомстить прошлому за то, что оно не оставляло меня в покое, и выпустить его наружу, но никак не мог собраться с душевными силами, чтобы это сделать.

Несколько месяцев назад, проснувшись ночью, встал с кровати, измученный бессонницей, подошёл к компьютеру и описал на одном дыхании давнюю историю. Воспоминания, которые мешали мне спать в ту ночь, я назвал «Освобождение второе», ставшие впоследствии двенадцатой главой книги, которую вы держите перед собой.

Потом долго сидел без движения. На душе неожиданно стало легко. Я испытывал странное чувство спокойствия и... злорадства, глядя на стопку напечатанных листов. Теперь это уже не было моим страшным личным кошмаром. Выйдя на свободу, это стало достоянием всех, кто умеет и хочет читать.

Самое важное для меня событие произошло. Я перестал быть единоличным хранителем давящего прошлого. Я писал эту книгу четыре месяца. В основном — по ночам. События, которые в ней описаны, происходили со мной. Большинство из тех, кто упомянут в первой части книги, находятся в другом мире. Почти все мои друзья погибли или спились и умерли. Только Бог остался мне истинным свидетелем и судьёй. Мне повезло — я выжил.

Я умирал и воскресал, никогда не оглядываясь назад. Это было инстинктивно приобретённым первым жизненным правилом: не оборачиваться и не смотреть на то место, где я должен был погибнуть ещё час назад. Каждый раз, искренне удивляясь, как маленький ребёнок, я ощупывал и спрашивал себя — неужели жив?

Я выработал несколько собственных жизненных правил. Речь идёт об искусстве борьбы за свои человеческие и гражданские права:

1. Умение молчать. Молчать по-настоящему, когда ты говоришь много, на любые темы, но не проговариваешься. Мои родственники, друзья, жена всегда знали только то, что я хотел, чтобы они знали. Я остался жив во многом благодаря тому, что умел молчать.

2. Жить и принимать решение только в согласии с самим собой. Американцы называют это качество «Integrity». Оно проявляется тогда, когда весь окружающий тебя мир мыслит по-другому. В этот момент твоя логика выглядит непопулярной, неправильной, противоречащей общепринятым канонам. Умение самостоятельно анализировать факты, принимать непопулярные решения и идти против течения неоднократно спасало мне жизнь.

3. Никого не бояться и не преклоняться формальным авторитетам. Ценность и цельность людей заключается в их человеческих достоинствах. Уважение достигается качеством человека, а не его должностью или погонами.

В «израильской» части книги имена изменены по понятным причинам.

Идея написания книги возникла из желания рассказать моим детям, внукам и правнукам — кто мы, как мы жили и боролись за то, чем они располагают сегодня.

Часть первая

Мастерство выживания

1945–1968

Ленинград — Гремиха — Ленинград

Глава 1

Oтцы и дети

Зачали меня, как я понимаю, на радостях. Уже сняли блокаду. Мама с братом Борей вернулись из эвакуации. Их вывозили на короткое время из блокадного Ленинграда через Ладогу. Папа все время оставался в городе и выезжал после блокады лишь в короткую командировку чтобы доставить свои семейные ценности (в виде мамы и Бори) обратно домой. По моим подсчётам, доставка ценностей обратно в Ленинград совпадает с моим зачатием.

Корни нашей семьи с папиной стороны уходят далеко в Голландию. Лет 300 назад, когда царь русский Пётр Первый, учившийся там корабельному делу познакомился с нашим пращуром — большим мастером по токарной обработке дерева. Фамилия его была Коэн. Великий русский царь проникся большим уважением к токарному умению нашего предка. И вместе с ещё несколькими семьями мастеровых привёз его в Россию — строить российский флот. Великий царь поменял нашу фамилию на Токарский (производную от профессии) и дал Охранную грамоту. Семья отца с годами переместилась в Минск, где практически вся погибла в гетто. Грамота великого царя сгорела там же, вместе с домом. Так гласит семейная легенда. Я всё это узнал уже здесь, в Израиле, когда мой сын Максим стал религиозным. Дед с гордостью объявил Максиму, что он — Коэн. А посему, ему нельзя посещать кладбища и к чтению Торы он должен выходить первым. Дед добавил также, что Коэн никогда не меняет фамилию. Но тут был особый случай — с великим царём не поспоришь. На мой молчаливый вопрос дед с усмешкой пояснил внуку: «Твой отец, мой сын, — гой по воспитанию... С ним было бесполезно говорить на эти темы».

Ещё известно, что наш прадед, Лейб, был очень плодовит. У него было 28 детей от трёх жён. Последний раз он женился под семьдесят лет на восемнадцатилетней девушке, которая родила ему пятерых детей. Это — наша прабабушка. Говорили, что у неё не было приданого, ее бедность не позволяла выйти замуж за молодого. Лейб прожил 93 года и оставил за собой большую династию. Вся семья жила вместе, в нескольких домах. У них была большая токарная фабрика в общем владении. Точение деревянных деталей вручную резцом требовало большой физической силы. Они производили деревянные прялки и колёса для окрестных русских крестьян. Все сыновья отличались физическим здоровьем, силой, высоким ростом, но оставались неграмотными. Наш дед Шмерель — единственный из братьев, знавших грамоту — и был бухгалтером артели.

На фабрике функционировали три смены. Детей с шести лет ставили работать к станкам, подставив ящик под ноги, чтобы могли дотянуться до шпинделя. Они точили катушки для ниток и работали в третьей (ночной) смене, чтобы не мешать старшим днём.

Братья жили дружно. Иногда, выпив водки, могли поссориться и подраться. Главной причиной раздора являлось деление прибылей. Обычно всё заканчивалось миром, когда выходил Лейб. Его боялись и уважали. Двери в семье не запирались: воры боялись братьев Токарских и не воровали в их домах. Когда в Минске случались еврейские погромы, место проживания Токарских обходили стороной. Евреи из других районов приходили к ним в поисках убежища. Однажды, во время побоища, часть русских погромщиков, по незнанию, забрела в их район. Пьяные погромщики, размахивали палками и орали: «Бей жидов, спасай Россию!» Братья высыпали на улицу — молча встали, глядя на происходящее, в ожидании приказа отца. Лейб подошёл к двум зачинщикам, поднял их за шиворот и ударил лбами. Вечером его забрали в каталажку.

Лейб сделал погромщиков калеками. А один из них, как выяснилось, был отставным жандармом. Лейбу грозила каторга. Бабушка собрала все деньги, которые были в доме, побежала к уряднику, знавшему прадеда, и выкупила его.

Шмерель — мой дед — служил в русской армии во время Первой мировой войны. В бою он попал в плен к немцам и провёл там несколько лет. Он хорошо знал немцев и немецкий язык. Когда гитлеровцы входили в Минск, и ещё можно было убежать, он сказал: «Я немцев хорошо знаю. Они лучше, чем большевики. И нас они не тронут». Это была страшная ошибка в его жизни! Его самого забили палками в гетто, а всю эту красивую еврейскую семью уничтожили. Будь благословенна их память!

О семье моей мамы мне известно мало. Я знаю, что это тоже рабочая семья. Дед был кузнецом-механиком, создавшим много изобретений. Папа рассказывал, что у мамы дома были автоматические двери, блины на сковородках переворачивались сами, а чайник выключался на расстоянии. Когда я представил своё первое изобретение, отец сделал мне необычный комплимент: «Ты, видимо, унаследовал это от своего деда, Бернштейна». Мамина семья была более политизированной. Её старший брат Ицхак слыл среди знакомых и родственников убеждённым сионистом. Он уехал в Израиль в 1909 году вместе со своим другом Залманом Шазаром, ставшим впоследствии третьим президентом Израиля. Тогда семья ещё жила в Столбцах. Позже они переехали в Минск. Мамина сестра Рахель присоединилась к брату Ицхаку в Израиле в 1925 году. Мама любила Рахель, была с ней очень дружна. Брата своего Ицхака мама не знала — он уехал до её рождения. Почти вся остальная мамина семья погибла в Минском гетто. Как и папина. Мамин брат Гриша, возвратившись с фронта, не нашёл никого в живых. В том числе и свою жену с детьми. На развалинах Минска он познакомился с молоденькой девушкой Розой, чудом выжившей в это страшное время. Так появились у меня младшие двоюродные брат и сестра — Боря и Женя Бернштейны.