Прометей, или Жизнь Бальзака

Латуш сердился на своего собрата за то, что тот забрался Бог знает куда, в захолустье, и живет там вдали от предметов первой необходимости, иначе говоря, новых романов: "Пусть Бог вдохновения покарает вас!"

Госпожа де Берни тоже страдала, но говорила она об этом с любовью.

Госпожа де Берни - Бальзаку:

"Добрый вечер, милый котик, скоро уже десять часов, и мне радостно думать, что ты в эту минуту выводишь на бумаге ласковое словечко "киска", которое мне так приятно слышать или читать... Мой обожаемый, мой любимый, позволь твоей кошечке примоститься у тебя на коленях, позволь ей обвить рукой твою шею и склони свою милую голову к ней на плечо. Но только не засыпай, нет! И чтобы эта мысль не пришла тебе на ум, я дарю тебе один из тех поцелуев, которые так хорошо нам знакомы. Какая прелестная картина! И как чудесно было бы, если бы она могла в этот же миг стать реальностью! Я так боюсь, что ты еще надолго там задержишься. И все-таки, если тебе хорошо и ты работаешь, я должна быть довольна. Милый, рассудок мой во всем тебе послушен, но сердце подобно избалованному ребенку, и оно отказывается добровольно соглашаться на лишения, которым его подвергают".

В конце октября Оноре вернулся к себе, на улицу Кассини; он просил Латуша прийти к нему с несколькими страницами романа "Фраголетта" причудливого произведения о неаполитанце-гермафродите: ворчливый доброжелатель Бальзака уже давно трудился над этой книгой. А сам он, Оноре, прочтет другу сцену из "Шуанов".

"Хорошо, приду! - ответил Латуш. - Я буду у вас на улице Кассини, но только между пятью и шестью часами. Надеюсь, что, уделив минут десять "Фраголетте", вы поднесете мне новый плод, четвертую долю той груши, которая созрела, едва успев расцвести".

Чтение Бальзака имело огромный успех. Брюзга Латуш пришел в восторг и вещь совсем уж удивительная - сказал об этом вслух. Разумеется, можно было внести еще немало улучшений. Как человек со вкусом, он сделал несколько замечаний. Но роман следовало публиковать.

Латуш - Бальзаку:

"Что до вашей книги, то пусть она exeat [выходит (лат.)], сотню раз exeat! К чему мне твердить вам одно и то же! Ради Бога, не подумайте, что я отказываюсь и дальше слушать чтение отрывков из нее; для меня это всегда удовольствие, да и польза; но я жду продолжения. Не станем без конца склонять слово Муза. Я охотно даю советы тем, чей талант ценю; я испытываю к ним признательность и тут же говорю, как бы я сам поступил, выслушав тот или иной совет; но уж если я подал на стол бычий бок целиком, то не стану затем потчевать гостя тонкими ломтиками мяса. Довольно, довольно, вы просто дитя! Если бы я умел заклинать духов, то непременно бы это сделал сейчас, ибо, судя по той неожиданной и совершенно необъяснимой медлительности, с которой наш хват Оноре, обычно пекущий романы как блины, по четыре штуки за полтора месяца, доделывает своего "Шуана", я полагаю, что в этом "Шуане" сам черт сидит. Эх! Право же, не терпится мне увидеть вашего маркиза изданным в четырех томах, в красивом синем переплете и изящными заставками.

Не довольно ли вам корпеть над этим романом? Мы станем продавать его, как хлеб".

"Мы станем продавать его..." Дело в том, что Латуш взял на себя переговоры с Юрбеном Канелем относительно издания "Шуанов". Почему он так поступил? Бальзак и сам хорошо знал Канеля. Он питал слабость к жене книгопродавца. Оноре называл госпожу Канель "мисс" или "мисс Анна" и любил гладить ее по роскошным волосам. Но Капель не хотел покрывать все расходы по изданию; Латуш принял их на себя. Принесла ли ему книга прибыль? Или же, напротив, он разделил убытки вместе с Канелем? Известно одно: за первое издание романа Бальзаку была предложена тысяча франков. Правда, книгу выпустили в количестве тысячи экземпляров, после их распродажи автор вновь получал право собственности на свое произведение.

Латуш - Бальзаку:

"А теперь, если только вы не самый неисправимый хвастун среди хвастунов, строящий воздушные замки в стране химер, приходите с бумагами в руке или с обещаниями на устах. Мы готовы подписать с вами контракт".

Вести переговоры с Бальзаком не так-то просто. Затратив немало труда, человек добирался через весь Париж на улицу Кассини; но Оноре там не было, большую часть времени он проводил в Версале, у родителей или у сестры, где стол и кров ничего ему не стоили. Что было делать? Ехать к нему туда? "Куда как приятно тащиться в Версаль за здорово живешь!" Писать на стене флигеля бранные слова? Слабое утешение. Бальзак вечно жалуется на нехватку денег. Но кто в этом виноват?

Латуш - Бальзаку, 30 ноября 1828 года:

"Сегодня, 30 ноября, ваше положение такое же, каким оно было пятнадцатого. Но почему, собственно, вас это огорчает? Вы все тот же: поселились на улице Кассини, но там никогда не бываете; ходите куда угодно, но только не туда, где вас ждут контракты, дающие деньги на жизнь; вы влезаете в долги ради ковров, шкафа красного дерева, книг в таких богатых переплетах, какие нравятся только глупцам, никому не нужных часов, гравюр; вы заставляете меня бегать высунув язык по всему Парижу в поисках канделябров, которые стоят потом у вас без свечей, и в то же время у вас никогда не найдется в кармане тридцати су, чтобы приехать навестить больного друга! Тому, кто продает себя обойщику на два года вперед, место в Шарантоне! Можно чувствовать себя хорошо и на чердаке с мебелью из некрашеного дерева, питаясь черствым хлебом и общаясь с друзьями, которым не нужно проделывать одиннадцать лье для того, чтобы вас ободрить, похвалить и развеселить. Но вы сами этого хотите".

Хотел ли этого Оноре? И чего он вообще хотел? Он и сам толком не знал.

Бальзак - Латушу:

"Дорогой друг, я во всем полагаюсь на вас. Подпишите договор за меня, предоставляю вам полную свободу действий... Поступайте во всем по своему усмотрению".

Оноре был в такой растерянности, что даже написал Латушу о своем согласии поселиться вместе с ним неподалеку от Онэ.

Латуш - Бальзаку:

"Кто станет доставлять все необходимое для двух людей, живущих в доме, расположенном в лесу? Кто станет стелить постели, готовить завтрак и обед? Может быть, вы? Да вам целого дня не хватит, чтобы поддерживать дом в порядке. Боже правый! Ведь мы уже на следующий день выколем друг другу глаза... Улица Анфер, Фужер, Версаль, Онэ - что это вам, право, на месте не сидится! Вас бы прогнали из любого племени кочевников как немыслимого непоседу. Агасфер не захотел бы взять вас себе в спутники".