Прометей, или Жизнь Бальзака

Какой человек, сидя в светлой галерее, обитой веселеньким перкалем в белую и голубую полоску, в состоянии думать о кузене Седийо и его зловещем балансе? "Слева, за драпировкой, притаилась небольшая дверь, она вела в ванную комнату, стены которой были оштукатурены под мрамор, сама ванна также была отделана под мрамор; свет проникал сюда сквозь высокое и широкое окно с красными матовыми стеклами; проходя сквозь них, солнечные лучи казались розовыми", - рассказывает Верде. Ванная комната точно у хорошенькой женщины! Бело-розовая спальня, залитая ровным светом, отливала золотом. "Прямо спальня юной новобрачной, герцогини пятнадцати лет". Возле изголовья кровати, скрытая складками драпировки из бело-розового муслина, находилась потайная дверь: через нее, пройдя по черной лестнице, можно было попасть прямо в сад. В рабочем кабинете лежал толстый пушистый ковер, узор его был выткан на черно-синем фоне; в шкафу стояло множество книг в переплетах из красного сафьяна с гербом Бальзаков д'Антраг; на этажерке черного дерева лежали красные картонные папки с золотыми литерами, на верхней полке виднелась гипсовая статуэтка Наполеона I. К ножнам шпаги был прикреплен листок бумаги со следующей надписью: "То, чего он не довершил шпагой, я осуществлю пером. Оноре де Бальзак". Он готовил декорации для будущих шедевров.

Наконец, для того чтобы обитатель этого очаровательного жилища соответствовал обстановке, Бальзак заказал у портного Бюиссона (улица Ришелье, дом номер сто восемь) "29 апреля - черные выходные панталоны стоимостью 45 франков и белый пикейный жилет за 15 франков; 23 мая - синий сюртук из тонкого сукна за 120 франков, тиковые панталоны цвета маренго за 28 франков, светло-коричневый пикейный жилет за 20 франков". В его безумствах было даже нечто героическое. Он словно говорил: "Мои кредиторы вопят, кузен их усмиряет; семья наша разоряется, а я трачу деньги". Но кто же будет расплачиваться? Проще всего было с портным Бюиссоном: этот образцовый поставщик принимал векселя Оноре, разрешал их без конца переписывать - он верил в будущее своего гениального клиента. Преданный поклонник Бальзака, он до такой степени был ослеплен его пылом и остроумием, ему так льстили похвалы заказчика, что порою он даже рассчитывался с кухаркой Оноре и принимал участие в невероятных деловых начинаниях Бальзака, которого называл "мой клиент, мой соотечественник и почти, осмеливаюсь сказать, мой друг". Что же касается торговцев мебелью, Латуш выдавал дружеские векселя и сам входил в долги, чтобы спасти своего собрата. Кроме того, Латуш помогал устраивать в газеты и журналы статьи, которые писал Оноре; в его поведении причудливо смешивались великодушие, кокетство и мизантропия.

"Человек, вы обещали прийти проведать своего больного собрата; вы не пришли; это в порядке вещей. А я, стараясь снискать ваше благоволение, хочу вам сообщить, что рукопись, которую вы мне оставили, уже у господина Канеля: он, радея о ваших интересах, пришел за нею сам... Прощайте, человек. Радости вам и здоровья".

Удобно устроившись за красивым письменным столом, забыв и думать о своих плачевных делах в силу чудесной способности отвлекаться от действительности, Бальзак вновь ощутил горячее желание писать. Но за что приняться? Он приступал ко множеству произведений и ни одного не заканчивал. Он упоминает о каком-то романе, об "Истории раннего христианства". По его словам, он так уж устроен, что "его воображение начинает работать только в том случае, когда другой автор, пусть даже второстепенный, дает ему толчок". В первые годы творчества роль "другого автора" играли попеременно то Матюрен, то Пиго-Лебрен или Дюкре-Дюминиль. Они вдохновляли его на мелодраматические романы, где непременно присутствует вечное трио: жертва, изверг и спаситель; они привили ему вкус к замкам с привидениями и полными опасностей подземельями. Латушу ставили в большую заслугу то, что он, дескать, направил Бальзака на путь Вальтера Скотта и Фенимора Купера, на путь близкого к реализму исторического романа. Но нужен ли был для этого Латуш? Все знакомые Бальзаку издатели Мам, Гослен, Сотле - выпускали книги Фенимора Купера. Бальзак восторгался им. "Вот бы вести жизнь могиканина! - писал он Виктору Ратье. - О, как глубоко я постиг натуру дикаря! Я отлично понимаю корсаров, искателей приключений, людей, восстававших против общества".

Описывая в "Уэверли" и других своих ранних романах прошлое Шотландии, ее обычаи, жителей, повседневную жизнь, Вальтер Скотт подал великий пример. Он не просто создавал исторические романы, он писал социальные исследования.

"Местный колорит играл только роль декорации, - пишет Морис Бардеш. - В центре картины находились персонажи весьма знаменательные, которые Бальзак позднее назовет "социальными типами": шотландский помещик, деревенский пастор, вельможа, живущий при дворе, мелкий сельский дворянин, сторонник правящей династии и сторонник претендента на престол, папист, камеронец, школьный учитель, контрабандист, служитель закона - не просто персонажи романа, каждый из них представляет определенную социальную категорию, игравшую важную роль в обществе, без них невозможно понять жизнь Шотландии".

Для Бальзака, внимательного читателя Бюффона, было увлекательно наблюдать, как романист в своей области проделывает такую же работу по классификации. В каком-то внезапном озарении он вдруг понял, что можно воссоздать в серии романов всю историю Франции.

Но он не желал стать просто подражателем Вальтера Скотта. Он мог сделать больше и, быть может, лучше.

"Если вы не желаете быть лишь слабым отголоском Вальтера Скотта, вам надобно не подражать ему, как вы это делали, а создать собственную манеру письма. Чтобы обрисовать ваших героев, вы, как и он, начинаете роман с пространных разговоров; когда ваши герои наговорились вдоволь, тогда только вы вводите описание и действие. Борьба противоположных начал, необходимых для драматизма в любом произведении, у вас оказывается на последнем месте. Переставьте в обратном порядке условия задачи. Замените бесконечные разговоры, красочные у Скотта и бесцветные у вас, описаниями, к которым так склонен наш язык. Пусть ваш диалог будет необходимым следствием, венчающим ваши предпосылки. Вводите сразу в действие. Беритесь за ваш сюжет то с боку, то с хвоста; короче, обрабатывайте его в разных планах, чтобы не стать однообразным. Применив к истории Франции форму драматического диалога Шотландца, вы будете новатором. У Вальтера Скотта нет страсти: или она неведома ему, или запрещена лицемерными нравами его родины. Для него женщина - воплощенный долг. Героини его романов, за редкими исключениями, все одинаковы, все они, как говорят художники, сделаны по одному шаблону. Они все происходят от Клариссы Гарлоу. Его женские образы являются воплощением одной и той же идеи, и поэтому он мог показать только образцы одного типа, различной, более или менее яркой окраски. Женщина будит страсть и вносит в общество смятение. Формы страсти бесконечны. Описывайте человеческие страсти, и вы будете располагать теми огромными возможностями, от которых отказался этот великий гений ради того, чтобы его читали во всех семьях чопорной Англии" [Бальзак, "Утраченные иллюзии"].