Мой бедный фюрер (СИ)

Отец погиб, когда Пете было 13 лет – хулиганы зарезали в переулке, когда тот возвращался с работы домой. В НКВД потом сказали, что бандиты, скорее всего, убили отца по ошибке, ждали другого, а попался он. Преступников, конечно, не нашли, а семья осталась без кормильца. Матери пришлось подрабатывать в школе мытьем полов. Но и это не помогало сводить концы с концами. Еды постоянно не хватало. Вместо ужина Петя с мамой, под звуки классической музыки, пили чай. Но это лишь ненадолго заглушало чувство голода перед сном, и они старались поскорее уснуть, чтобы пустые желудки не успели обнаружить обман и выразить своего недовольства.

При всем старании матери, играть на фортепиано Петя так и не научился. Он не отличался хорошим музыкальным слухом, но, несмотря на это, в вальсе ему не было равных. По крайней мере, и в школе, и потом, в военном училище, благодаря своему умению и прекрасной танцорской выправке, он пользовался популярностью среди слабого пола. Где бы Петя ни танцевал, его всегда окружали девушки, мечтавшие покружиться с ним в вальсе. И вот теперь он лежал во дворе госпиталя в полусонном состоянии без ног и надежды когда-либо так же лихо, как раньше, танцевать.

В больничном дворе было душно и шумно. Раненые болтали без умолку. Поскольку карты и домино руководство госпиталя запретило, а шахматная доска была одна на всех, больные скрашивали досуг, беседуя о войне и мире, который, казалось, вот-вот наступит, стоит только немного подождать. Несмотря на то, что каждый день более-менее поправившихся выписывали и направляли на передовую, просторнее в больнице не становилось.

Рядом с Евиным лежала очень шумная компания. Люди все время о чем-то спорили, смеялись. Первое время Петр часто находился в полубессознательном состоянии – давала о себе знать смесь обезболивающего и снотворного, которую ему колола медсестра Галя – милая и очень ласковая, судя по тому, как она ставила уколы, девушка. Смех и болтовня соседей вызывали у Евина дикую головную боль, которая, несмотря на лекарства, никак не проходила.

Два раза в день больничный двор затихал и из динамика на столбе дикторский голос сообщал о ситуации на фронте и в тылу. Утром и вечером, ровно в 8 часов, все с нетерпением ждали этих сообщений, каждый раз с надеждой услышать заветное слово «Победа!». Вот и сейчас все, затаив дыхание, жадно слушали последние новости.

«…Итоги первых трех недель войны свидетельствуют о несомненном провале гитлеровского плана молниеносной войны. Лучшие немецкие дивизии истреблены советскими войсками. Потери немцев убитыми, ранеными и пленными за этот период боев исчисляются цифрой не менее миллиона. Наши потери – не более двухсот пятидесяти тысяч человек…»

- Вы слышали, что сказали по радио? Значит победа не за горами, раз у нас такое преимущество в погибших! – затараторил, пожалуй, самый неспокойный из соседей Евина – старший лейтенант Иван Мокрый.

Это был молодой тридцатилетний человек с очень подвижной мимикой, высоким, часто срывающимся голосом и, судя по всему, надолго засевшим в одном месте шилом. Старлей постоянно со всеми спорил, то нервничал, то без причины заливался смехом. Сказывалась контузия, которую Мокрый получил в бою под Николаевом, когда их полк попал под авиабомбежку.

- Да разве это показатель? – возразил ему рассудительный Кремер. – Я вам еще раз говорю, война будет длиться минимум год, немцы серьезно настроены. И неужели можно судить о преимуществе по количеству убитых товарищей?

Семена Давидовича Кремера – капитана первого ранга и члена Военного совета Черноморского флота – в госпиталь занесла чистая случайность, если не сказать нелепость. Он споткнулся на трапе, когда поднимался на крейсер – упал за борт, сломал при этом нос, ключицу и вывихнул голеностоп левой ноги. Возможно, все бы обошлось легким испугом и намоченной формой, если бы идущий следом капитан-лейтенант Капланов, в последний момент не ухватил Семена Давидовича за ногу. Попытка спасти командира чуть не обернулась трагедией. Семен Давидович ударился лицом о борт крейсера, и только после этого оказался в воде. Кремер находился в крайне подавленном состоянии, еще бы: угодить в больницу по глупости, в то время как вокруг шла война, и сотни солдат каждый день погибали и получали увечья. Ему, опытному командиру, участнику Гражданской войны, было невыносимо стыдно отлеживаться здесь. Поэтому он попросил главврача положить его во дворе, так сказать, ближе к народу и относиться к его персоне без каких-либо привилегий и почестей.

- Настроены не настроены, а больше месяца им не продержаться, это же, как белый день ясно. На нашей стороне правда, мы землю свою защищаем, а это, уж поверьте, товарищ капитан первого ранга, для русского мужика много значит! – не унимался Мокрый. – Русский мужик – он и в огонь и в воду готов, лишь бы Русь-матушку отстоять! Он, если хотите, и на танк с вилами пойдет, и на бронепоезд с голыми руками.

- На это русский народ способен. Бесспорно. Но с чего вы взяли, Иван, что немцы не так проворны, чтобы совладать с неиссякаемым русским духом?

- Да вот именно потому, что он неиссякаем! Нет в мире силы, способной одолеть любовь русского человека к Родине! Нужно только поднатужиться немного и выбить немца раз и навсегда!

- Навсегда не получиться. Разве что Берлин с землей сравнять, да и пол-Европы впридачу. А между тем, возникает риск перейти грань дозволенного и из защитников превратиться в захватчиков.

- А я считаю, кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет! Это, между прочим, еще Александр Невский сказал!

- Я рад, Иван, что вы хорошо знаете историю. Александр Невский в свое время тоже оборонял рубежи родины от посягательств со стороны шведов, немцев и прочих примкнувших к ним народов. И кто знает, сколько еще подобных противостояний впереди. Единственный выход – мировой коммунизм! Но всему свое время. Сперва нужно войну закончить.

Диалог Ивана и Семена Давидовича разбавился юношеским тенорком Володи Меркулова, неказистого и простого, как банный тазик, деревенского парня:

- Семен Давидович, а правду говорят, что немцы и не люди вовсе? Что они – черти в человеческом виде?

- Глупость это, Володь, бабкины сказки. Немцы – такие же люди, как и мы, только у них мысли в голове нехорошие да злости в сердце много, – ответил Семен Давидович тоном, каким обычно родители успокаивают маленьких детей.

- А вот наш старшина сказывал, что Гитлер – это, вроде как, черт в человеческом теле, у него вместо левой руки щупальца и рога на голове, поэтому он постоянно в фуражке ходит, а руку, ту самую, в кармане держит!

Кремер улыбнулся:

- По сути, старшина твой прав. Гитлер – зло, но в человеческом обличии, зло банальное – желание властвовать над людьми. Обычные барские замашки, раздутые до мирового масштаба. Да и физически его несложно уничтожить, только бы поближе к Берлину подобраться.

- Да как же туда попадешь, кады немцы кругом? – сказал с досадой Меркулов. – Я бы сам, будь моя воля, с Гитлером этим счеты свел! Уж попадись он мне, я бы с него три шкуры содрал! – Глаза Меркулова наполнились той самой благородной яростью, с которой встала на смертный бой вся огромная страна.

Мокрый, молчавший уже больше минуты, вновь затарахтел:

- Слышали вчера вечером новость? Румыны опять пытаются в Одессу прорваться. На рассвете солдаты 3-го полка До-ро-бан-ць, тьфу, будь он неладен, – Иван сплюнул, пытаясь выговорить сложное иностранное название, – и 11-ая румынская пехотная дивизия начали наступление на железнодорожную станцию Карпово. Для достижения внезапности наступление началось без артиллерийской подготовки. Захват Карпово был частью плана командующего 4-й румынской армией генерала Николае Чу-пер-кэ, тьфу, – он снова сплюнул, – по прорыву оборонительной линии Одессы. Для прорыва обороны в район Карпово была переброшена 1-я моторизированная дивизия – единственное танковое подразделение румынской армии. – Старлей слово в слово пересказал вчерашние новости, которые и без него почти наизусть помнил каждый.