Акт милосердия

- Да как, отец мой? Постараюсь все сделать наилучшим образом.

- Вы не присоединитесь к нам на минутку?

- Нет, отец мой, у меня сегодня утром дел по горло.

- До свиданья, Джек. Простите за беспокойство.

- Вы-то тут при чем? До свиданья, отец мой.

Доктор одним глотком опрокинул виски, на его длинном помятом лице появилась горькая улыбка.

- Так вот, значит, как это делается! - проговорил он.

- Да, Джим, и поверь мне, в конечном счете так лучше для всех, убежденно произнес Фогарти.

Однако, взглянув на Кармоди, он понял, что доктор в это не верит, и задумался - верит ли в это он сам?

Когда доктор ушел, Фогарти принялся вызывать по телефону провинциальный городок, отстоявший от них на пятьдесят миль. Коммутатор не работал, и пришлось передать свое поручение тамошней полиции. Минут через десять по тихим ночным улицам к дому Гэлвинов отправится полицейский. Фогарти был рад отделаться от этой обязанности.

Пока Фогарти разговаривал по телефону, послышался шум отъезжавшей машины, и он понял, что приходской священник поехал в епископский дворец. Он побрился, и около восьми утра Фицджералд привез в своем фургоне гроб. Вдвоем они бесшумно внесли гроб наверх. Покойник лежал убранный, как подобает, голова была забинтована простым бинтом. Вдвоем они переложили его в гроб.

Фицджералд вопросительно поглядел на Фогарти и опустился на колени. Читая краткую молитву, Фогарти почувствовал, что голос у него дрожит, а глаза полны слез.

Фицджералд бросил на него соболезнующий взгляд, затем поднялся на ноги и смахнул пыль с колен.

- Все равно разговоры пойдут, отец мой, - заметил он.

- Но, может, меньше, чем следовало бы, Джек, - с угрюмым видом отозвался Фогарти.

- Везем его, разумеется, в часовню? - спросил Фицджералд.

- Все, как полагается, Джек. Отец Меджинниз доехал к епископу.

- Конечно, телефон вещь ненадежная, - Фицджералд потер небритый подбородок. - Епископ не станет вмешиваться, тут опасаться нечего. Отец Меджинниз человек находчивый. Видали, как он держался?.

- Видал.

- Никаких тебе нервов, никакой паники. Уж я навидался, как ведут себя в такой ситуации другие. "Ох, мистер Фицджералд, что мне делать?" А он все время не упускает из виду главного. Вот наглядный пример всем нам, отец мой.

- Вы правы, Джек, - с безнадежностью в голосе ответил Фогарти.

Неожиданно гробовщик вытянул вперед руку и схватил его за плечо.

- Забудьте вы про это, старина! Забудьте! Что еще остается делать? Какого черта надрывать себе сердце?

Фогарти предстояла еще встреча с семьей покойного.

Поздним утром они подъехали к дому викариев. Мать Гэлвина была из тех, что любят выставлять свои чувства напоказ. Она много рыдала и требовала, чтобы ей передали предсмертные слова, но Фогарти не мог их придумать. Сестра покойного, хорошенькая девушка, натянутая, как струна, тоже немножко всплакнула, но тихонько, повернувшись ко всем спиной. Брат Гэлвина, юноша, очень на него похожий, больше молчал. Мать и брат без возражений приняли наказ не открывать гроба, но сестра взглянула на Фогарти и спросила: "А мне нельзя на него посмотреть? Только мне одной. Я не испугаюсь". Услышав, что врач запретил, она снова отвернулась, и у Фогарти создалось впечатление, что узы между нею и братом были теснее, чем между ним и остальными членами семьи.

Вечером тело перенесли в церковь и положили перед алтарем; Меджинниз сам принял его и прочел молитву.

В церкви теснился народ, и Фогарти со странной смесью радости и стыда почувствовал, что худшее уже позади.

Мастерским штрихом Меджинниза было появление часа через два после него нового викария - Роулендса, высокого, худого, аскетического вида юноши, медлительного в движениях и в разговоре. Фогарти знал, что теперь все взоры прикованы к нему.

Заупокойная месса на следующее утро прошла со всей пристойностью, и после похорон Фогарти отправился на ленч, который Меджинниз давал в честь приехавшего духовенства. Фогарти чуть не рассмеялся вслух, когда Меджинниз тихонько спросил:

- Отец Хили, я никогда вам не рассказывал историю про каноника Мёрфи и папу?

Дальше остается лишь траурное извещение с портретом Гэлвина и готической надписью "Ессе Sacerdos Magnus" [Вот великий иерей (лат.)]. Теперь скандала опасаться нечего, Кармодп будет молчать. Фицджералд тоже. Все пятеро, посвященные в тайну, будут молчать. Отец Гэлвин мог не утруждать себя.

Возвращаясь с новым викарием из церкви, Фогарти попытался намекнуть ему о случившемся, но скоро понял, что значение происшедшего ускользает от Роулендса, он думает, что Фогарти чересчур все драматизирует.

И любой будет так считать, любой, кроме Кармоди.

После ужина Фогарти пойдет к доктору, и они поговорят об этом. Только Кармоди по-настоящему поймет смысл содеянного ими. Только он, и никто больше.

"Какой одинокой жизнью мы живем", - подумал он с тоской.