Ход белых (ЛП)

- Нет, нет, извиняюсь, но это невозможно. Спасибо, нет.

Говоря это, он отрицательно махал в воздухе обеими руками.

Елинскому и в голову не приходило, что старик осмелеет настолько, что предложит ему сыграть с ним. Не исключено, что именно скрытое опасение такой возможности не допускало даже возникновения этой мысли. Он получал настоящее удовольствие от их беседы, но, подобно всем его контактам с любителями шахмат в последние годы, предпочитал, чтобы эта беседа оставалась в области теории, никогда не доходя до фактического поединка. Его боязнь проиграть, особенно проиграть любителю, стала навязчивой идеей, и именно поэтому после того кошмара в Риге, той ужасной партии с Дешкиным-Мировичем, он тщательно избегал игр на доске. Вытянутые к нему руки Айры были старческими и слабыми, но для Елинского они казались страшной угрозой. У него были все основания верить, что он сумеет разгромить своего оппонента, но его безотчетный страх заставил его отказаться сразу же и автоматически.

Он сел и, желая избежать дальнейшего разговора на эту тему, предложил:

- Давайте продолжим партию Матчего-Хампе, как вы предлагали. Я буду играть белыми. Королевская пешка вперед ... Начали!

Он передвинул пешку и торопливым жестом пригласил Айру продолжать. Он хотел сделать вид, что приглашения играть никогда и не было.

Айра был страшно огорчен, но передвинул, ни слова не говоря, свою королевскую пешку и медленно поднял глаза на Елинского. То, что он решился сказать, было вызвано отнюдь не проницательностью ясновидящего, сумевшего разгадать затаенный страх за непроницаемым фасадом Елинского. Им двигало скорее отчаяние, и он избрал тактику, казавшуюся единственным шансом спровоцировать собеседника на игру, которую ему так хотелось сыграть. Его спокойно сказанные слова были как железная перчатка, брошенная Елинскому в лицо.

- Вы боитесь, что я выиграю, - сказал Айра.

- Что-о?

- Вы боитесь играть со мной. Вы боитесь, что я выиграю.

Сердце Айры отчаянно колотилось в груди.

Елинский казался удивленным. Он внимательно посмотрел на Айру, потом презрительно хмыкнул.

- Тщеславные любители, все вы одинаковы. Вам только бы добраться до мастера.

Его возмутило, что этот бог весть что о себе воображающий, никчемный человек осмелился произнести такие слова. Он уверил себя, что его настоящие эмоции - это гнев и возмущение, а не страх и потрясение от так неожиданно услышанной правды.

- Я не хочу обидеть вас, доктор, я просто говорю, что вижу. Вы боитесь.

Говоря это, Айра смотрел ему прямо в глаза.

Елинский тоже не отводил своего взгляда, и так они просидели некоторое время. Они были похожи на школьников, уже обменявшихся оскорблениями и теперь стоявших, внимательно следя друг за другом, остерегаясь внезапной атаки.

Что-то более глубокое, чем невротический страх, поднялось в душе Елинского. Он сам услышал себя, произнесшего зловещим шепотом:

- Можете играть белыми.

Айра всплеснул руками и крепко держал их вместе, как будто хотел вознести благодарственную молитву за то, что Елинский согласился. Потом он взял две пешки и сказал:

- Пожалуйста, доктор, давайте решим это таким способом.

Он опять вытянул руки вперед.

Елинский коснулся его правой руки, и на раскрытой ладони Айры оказалась белая пешка. Итак, белыми будет играть Елинский.

- Я буду записывать ходы, - сказал Айра, достав маленький блокнот.

- Да, пожалуйста, - холодно сказал Елинский.

Елинский предложил ферзевый гамбит. Айра его не принял.

Октябрьское солнце ласково грело двух игроков, уединившихся за своей партией в тихом углу балкона, куда почти не доходили голоса других пациентов. Айра сидел онемевший от удовольствия быть участником поединка с великим человеком, сидевшим напротив него. Он только старался сдерживать свою радость и не отвлекаться от игры.

Елинский хотел играть с холодной точностью и, несмотря на ускоренный пульс, выдававший некоторое беспокойство, начал относительно спокойно. Но, как и Айра, он боялся, что какие-нибудь неуправляемые импульсы могут исказить его план и неожиданно опустить его пальцы не на ту фигуру. Или он может преждевременно ввязаться в запутанную комбинацию и слишком поздно заметить, что зашел не туда. Он может недооценить стратегию незнакомого игрока в самый решающий момент. Он может сделать самый невинный и кажущийся верным ход и видеть, как он превращается в самую непростительную ошибку. Постепенно его спокойствие превратилось в медленно тлеющий страх, начало паники, которую, он знал, он должен подавить. Он чувствовал, как на лбу собирается пот и быстро потянулся за платком, чтобы соперник не успел заметить этот сигнал. Он сказал себе, что он обязан отделаться от мысли, что что-нибудь непременно произойдет.

Все эти волнения терзали Елинского задолго до того, как в партии произошло что-нибудь, из-за чего стоило бы беспокоиться. До самого двадцать третьего хода все шло так, как ему и хотелось бы, если бы он был в совершенно спокойном состоянии духа. Но вот "Северный тигр" задумался над значением двадцать третьего хода Айры - пешкой от королевского коня на одну клетку вперед - и понял, что наконец был настигнут судьбой, преследовавшей его так жестоко и так долго. Он почувствовал приступ тошноты, потом головокружение и страх, что может упасть в обморок.

- Доктор Елинский, у вас все в порядке? - спросил Айра, не видевший ничего зловещего в своем последнем ходе. Для него этот ход был просто защитой, но Елинский отчетливо видел в нем глубоко скрытую угрозу, которая, если черные сумеют правильно развить ее, принесет ему гибель.

- Мне нужно отдохнуть, - сказал Елинский, расходуя последнюю энергию, чтобы произнести эти слова. Ему понадобились все его силы, чтобы удержаться и не потерять сознание. Он опустил голову на стол и, вдруг резко покрывшись потом, с облегчением понял, что ни рвоты, ни обморока не будет. Он вытер рот платком.

Айра был сама заботливость. Он объехал вокруг стола, положил руку на плечо Елинского.

- Может, принести вам воды, доктор? Вам уже лучше?

Елинский поднял голову и сделал глубокий вздох. Вздох прозвучал как легкий стон.