Поручик Ржевский или Любовь по гусарски

   - Вот и отлично. У князя Коневского нынче бал. Говогят, сам импегатог Александг будет. Поехали?

   - Поехали. От женщин и вина я никогда не устаю.

   - Да-а, Гжевский, ты совсем не изменился, - хмыкнул Давыдов, пихнув его кулаком в бок.

   - Денис, а чего это ты вдруг картавить начал? Вроде, раньше за тобой такого не замечалось.

   - Это всё из-за Толстого.

   - Из-за какого толстого? Ногу тебе, что ли, отдавили?

   - Да не из-за толстого, а Толстого! Ггафа Толстого. Котогый "Войну и миг" написал.

   - "Война и миг"? Чудное название!

   - Да не "Война и миг", а "Война и миг". Нет, погоди, скажу тебе по-дгугому: "Война и не-война". Тепегь понял?

   - Понял, но роман сей не читал. Что же, этот граф Толстой тебе зуб по пьяному делу выбил? Или челюсть повредил?

   - Да нет. Он изобгазил меня в своем гомане кагтавым. Вот я и кагтавлю, чтоб ему не пгишлось в двадцатый газ свой гоман пегеписывать. Блюду, так сказать, истогическую пгавду.

   - Добрая ты душа, Денис. А я б этого бумагомараку на дуэль вызвал. И щелкнул бы непременнно.

   - Что мы всё о ггусном? Скажи-ка лучше, бгатец, ходят слухи, что последняя девчонка импегатгицы от тебя?

   - Царя спроси!

   - Не-э, не гискну, - засмеялся Давыдов. - Еще побьет. Или в солдаты газжалует. Но я так думаю, что это - сплетни. Помнишь такого Охотникова?

   - Ротмистра?

   - Да. Четыге года назад цагица от него забегеменела. Так вскоге его загезали, как погосенка, когда он выходил из театга. А ты, я вижу, жив-здогов. Значит, его величество к тебе пгетензий не имеет.

   - Да ты не поверишь: мы с Сашкой этим летом на Невском за барышнями волочились.

   - Да ну?

   - Баганки гну! - передразнил Ржевский, и гусары опять весело рассмеялись.

   Глава 4

   Сливки общества

   В одиннадцать вечера бал у Коневских был в самом разгаре. И хотя гостей в доме уже набилось, как сельдей в бочке, к освещенному красочной иллюминацией подъезду прибывали всё новые и новые экипажи. Казалось, весь цвет московской знати собрался здесь, чтобы потрясти телесами, потрепать языки и поглазеть на прелестных дам, коих было несть числа.

   У поручика Ржевского разбегались глаза. Он чувствовал себя львом, наткнувшимся на стадо непуганных антилоп. Перед ним кружился калейдоскоп обнаженных рук, голых плеч, гибких шей, плавно переходящих в смелые (если не сказать, вызывающие) декольте; и духи, и шорох платьев, и блестящие глаза, - было от чего потерять голову!

   Ржевский с Давыдовым ходили по залам, посматривая на танцующих.

   - Здесь, бгатец, самые сливки общества, - говорил Давыдов. - Вон тебе багон де Вилье, а там, гляди, ггаф Куницын шушукается с генегалом Демидовым...

   - Это не сливки, Денис, а простокваша! По мне, сливки общества - это хорошенькие женщины.

   - Тогда, взгляни, вон впегеди тебе улыбается мадам де Сталь, а возле колонны беседует с каким-то фгантом Элен Безухова. Кгасавица, какие плечи...

   - А это что за пташка? - Поручик показал на молоденькую барышню в кисейном платье с розовыми лентами.

   - Ггафиня Наташа Гостова.

   - Как?

   Давыдов сделал в воздухе жест, обозначив букву "р".

   - Гостова.

   - Ростова, что ли?

   - Да. Как танцует, какая ггация!

   Ржевский почесал в затылке.

   - Ты ее хвалишь или бранишь?

   - Хвалю. Кстати, гекомендую.

   - От знакомства с такой прелестницей не откажусь. Подождем, как танец кончится... А что это за бочонок отплясывает рядом с ней?

   - Ггаф Безухов. Столь же богат, как и толст. Масон, толстовец. Наташе весьма благоволит. Если что, дело будешь иметь с ним.

   - При таких-то габаритах - ему ли быть дуэлянтом! - усмехнулся Ржевский.

   Пока они перекидывались шутками, танец кончился.

   Давыдов представил Ржевского Наташе Ростовой и оставил их наедине.

   Опять заиграла музыка.

   - Вас можно? - игриво осведомился поручик, обняв Наташу за талию.

   Она положила руку ему на плечо.

   - Можно.

   - А может, сперва потанцуем?

   И они закружились в вальсе.

   - Обожаю этот танец, - щебетала Наташа. - У меня от него всегда кружится голова. И вообще я очень люблю танцевать. А вы, поручик?

   - Вальсировать с вами - одно удовольствие. Вы превосходно танцуете.

   Она зарделась.

   - Вы находите? Это меня Андрей Болконский научил.

   Ржевский слегка нахмурился.

   - Ваш учитель танцев?

   - Нет, мой жених.

   Заметив, как помрачнел поручик, Наташа быстро исправилась:

   - Бывший. Бывший жених. Вы не подумайте ничего такого. Мы с ним только целовались.

   Она засмеялась.

   - Иногда мне кажется, что мы, женщины, только и рождены для того, чтобы танцевать.

   - Ну-у, положим, не только для этого, - зашевелил усами поручик.

   - Раскрою вам свой маленький секрет. Я ношу на груди медальон с Дюпором.

   - Это еще что за птица?

   - Вы не слыхали об этом знаменитом французском танцоре?! Ах, как он порхает! какие у него ноги! Красивые, стройные-престройные... Они изображены на медальоне.

   - Его ноги?!

   - Да.

   - И вы носите их на себе? Эти ноги?

   - Ну да. А что?

   - Да так, ничего.

   "Черт побери, - подумал поручик, - отдал бы все на свете, лишь бы поменяться местами с этим французишкой!"

   - Вы тоже замечательный партнер, поручик, - сказала Наташа. - У вас, должно быть, большая практика? Я слышала про вас столько пикантных историй... Правда, я ничему не верю... Но вы, наверное, и цыганочку можете?

   - Цыганочку-то? Могу, конечно.

   - А барыню?

   - Запросто!

   - А Данилу Купора?

   - Это еще что за педик?

   Наташа густо покраснела.

   - Данила Купор - это такой старинный английский танец.

   - А-а, пардон, так вы спрашивали о танцах? Нет, танец сей отплясывать не приходилось.

   Музыка смолкла. Но следующий тур они опять танцевали вместе. И это снова был вальс.

   - Ой, поручик! - вздрогнула Наташа. - Ваша рука оказалась у меня на попе.

   - Не беспокойтесь, сударыня, меня это нисколько не смущает.

   - Вы не могли бы поднять?

   - Уже!

   - Как "уже", когда ваша рука на том же месте!