Опиат Ж (СИ)

.

"Держи, - в руке Её было белоснежное одеяние - у нас была постановка по Ветхому Завету. Это "костюм" Бога. Даже чистый, лежал в железном сундуке. Могу еще дать седую бороду и сандалии". От бороды Ассар отказался, а сандалии попросил принести. Когда Ками вернулась с обувью, Она увидела его в одежде. Грязный, полный шрамов и ран, в слепящей белой мантии. На фоне нее он казался еще грязнее. Чернеющие дыры на руках стали еще чернее. С пола, в голове Ками, послышались слова побитого Пастернака: "Сунь руку в крутящийся щебень метели,- он на руку вывалится из расселины мясистой култышкою, мышцей бесцельной на жиле, картечиной напрочь отстреленной". Взгляд скользнул к рюкзаку. Пока Ассар обувал сандалии, которые были скорее декоративными, Она нагнулась, осторожно бесшумно вытащила обрез и спрятала его во внутренний карман пуховика, который так до сих пор и не сняла.

"Значит, я теперь Бог? Весьма символично. Эмм, если тебе интересно, в каком-то смысле, это взаправду так. Пусть не бог, но царь, владыка...хотя..Бог. Непременно Бог". Багряные губы выпрямились раскрылись в вопросе "чего ты городишь?". Уничижительным тоном Ассар продолжил: "Я строю Башню. То есть не я сам, за мой счет. В этом городе я действительно Бог". Ками запылала изнутри. Руки потянулись ко внутреннему карману, внутренний голос останавливал их, пытаясь придумать план действий. "Ты ведь был простой шестеркой?". "Бывает, что шестерки становятся королями".

"Это все упрощает. Это мой счастливый билет" - подумала Ками. Сказала же Она иное: "То есть без тебя Башню не достроят?". Ассар не ожидал вопроса, он не ожидал, даже того, что Ками знает о Башне. Он несколько секунд потупился, а затем гораздо менее горделиво сказал: "Нет. Без меня Башню достроят. В моей среде корона легко находит замену прежнему носителю. Не я, так другой, - голос вернулся к величию в нотках, - Но именно я её создал! Я все придумал и...Она ведь уже почти готова. Пара дней. Может неделя. А затем десятки груженных машин. Позже сотни. Я накормлю всю страну. Это только первая Башня. Кода она окупит затраты, появятся ещё, в каждом городе". Лучезарной улыбкой, полумесяцем ожелтевших зубов, он замер будто кандидат на предвыборном агитационном плакате. Руки Ками выползли из внутренностей пуховика. Она села на кровать, он сел рядом. "Ты ведь понимаешь, что это неправильно?" - холодно, скорее в саму себя, чем в его уши. Ответа не было. Вместо него слышались шорохи пуховика, скрежет кровати и цокающие подошвой сандалии. Одновременно они повернули головы, но взгляды их не встретились. Ассар смотрел на Её губы, на щеки и скулы. Пытался вновь вернуть череду кадров воспоминаний о Ней. Вновь заметил татуировку на шее. Зеленый лист, с заостренными краями. Небрежная и слегка выцветшая. Её пышные кудри, ареалом темно-рыжей паутины окружающие Её бледно-светящеёся в полумраке лицо. Он хотел потянуться к ним. Окунуть в них руку. Но слабость сковала конечности. Он не мог их поднять, как ни пытался. Судорожно они ерзали по кровати, то и дело врезаясь то в его, то в Её бедра. Ками видела грязную, потную, небритую морду. Морду, которую Она так давно хотела встретить, с той лишь целью, чтобы лишить её жизни. Но сейчас, когда морда была на расстоянии удара, её было даже немного жалко. Обида и ненависть в Ками давно вызрели и настоялись -- им уже никуда не деться. Жалость же - сиюминутная. Нужно перетерпеть её, и осуществить задуманное. Однако Ками понимала, как Она слаба. У Нее попросту не поднимется рука. "Убить человека -- дело сложное, и дано не каждому" - говорила себе Она. Под пуховиком груди касался обрез со свинцовым прикладом. Заряженный мелкой дробью. И курок уже взведен. Но рука никак не могла подняться к нему. Она ерзала по кровати, врезаясь то в Её бедро, то в его. Перекрестие их рук наровило скрутиться и перепутаться. Но с первым прикосновение Её локтя к его предплечью, с его коротким и тихим полным боли стоном, руки обоих ушли в стороны. "Дай еще минуту посижу, а затем принесу бутылку, - Ассар не сразу смекнул о чем Она, но еще до того, как Она продолжила, взглянул на блюдце с гашишом, покоящееся рядом -- Будем дуть".

.

.

Она вновь оказалась в дверном проеме. В одной Её руке была пустая бутылка от полулитровой Кока-Колы. В другой был тот же стакан, что и раньше, вновь заполненный водой, но теперь дышащий столбиком пара. Немой вопрос исчез со словами "Это горячая. Здесь проблемы с водопроводом. Выбирать не приходится". Ассар принял и бутылку и стакан, из кармана пуховика к нему выбралась зажигалка. Он пару раз глотнул воды и начал выжигать сбоку бутылки отверстие. Ками отрывала от небольшого рулона золотистой фольги, что выбрался из того же кармана, ровный квадратик, в котором зубочисткой стала выкалывать дырочки. "Я думал, ты не употребляешь?!" - Ассар на середине слов понял, что вполне может ошибаться, что воспоминания о Ками имеет смутные и уверенным быть нельзя. Но Она не воспротивилась, стало понятно, что этот факт о Ней правдив. "Когда весь мир сошел с ума, когда все вдруг решили плавать в Мертвом Море, трудно хоть иногда в нем не умыться -- Ками чеканила слова, которыми оправдывала каждый свой напас, каждый раз, когда до него опускалась. -Человек -- животное стадное. Даже если ты паршивая овца, необходимо порой почувствовать себя частью толпы". Ассар слушал, не скрывая насмешку. В Её словах он видел и лицемерие и напыщенную глупость, выдающую себя за мудрость. "Лучше бы не спрашивал. У каждого нарколыги своя причина долбить. И у каждого она тупая и неинтересная. Только спиваются от горя. Долбить начинают по глупости". Ками хотела было на него обидеться, или вновь его пнуть, но слова его Она и сама не раз себе говорила. Вновь румянцем завопил стыд на Её щеках. Фольга закрепилась на горлышке, в небольшой ямке, что она образовала, появился башик гашиша. Губы Ассара спешно прижались к выжженному им отверстию, а зажигалка обволокла коричневый ком. Прозрачная пластмасса наполнилась изнутри туманом. Ассар зажмурился. Ками поторапливала его надвинувшимися к глазам скулами. В каморке запахло нежным не горьким дымом. Гипсовый Пастернак, как заметила Ками, отвернулся от них куда-то в стену.

.

.

Туман. Маленькая каморка выросла в сотню раз. Стала казаться невыносимо просторной. Отвратительно пустой. Кровать легким скрипом будто иронично посмеивалась над сидящими на ней. Пуховик закрыл собой от дыма Пастернака. Обрез при падении отколол ему вторую бровь. Избитый современным миром поэт стараниями девичьих рук уткнулся лицом в пол. Его осуждающий взгляд больше не мог терроризировать ни накуренную Ками, ни рассеянные в дыму стены. Ассар царапал ноги через мантию бога. Ассар тянулся языком к подбородку, следуя позывам зуда, вычесывая широкий местами желтый язык о твердые волоски щетины.

"Ты убил мою сестру.. - Ками уставилась в мокрый подбородок, в пузырьки слюны на волосках и уголках рта. - Гаури. Её так звали. - последовала пауза, тихий диалог с самой собой, и такое же монотонное продолжение, - Не ты лично. Но из-за тебя". Ассар сперва заговорил с языком наружу, но поспешно всунул его на привычное место: "Ты рехнулась видимо. Я никого не убивал. Был разве что один...". Мокрый подбородок утерся рукой. Ками потеряла его из виду, моргнула и точно так же уставилась на его руки: "Твои руки! Что с ними? Сколько ты уже сидишь?". Ассар не видел на руках ничего примечательного, повертел их перед своим лицом -- нет, ничего. Ками переборола себя, потянулась пальцем к нему. Ногтем прошлась по гноящейся ране. Боль ударила в висок, Ассар вздрогнул , страдальческим криком зашумели отзвуки эха. Картина заслезилась. Он вдруг понял, что видит мир размытым. Его руки, лицо Ками, Пастернак, укрытый курткой...краски стерты мокрой тряпкой. А его глаз, что казалось беспрерывно открывается и закрывается, на самом деле давно закрыт и даже засох. В один момент ему открылось все. Матом и проклятиями он сел на измену. Зашагал, цокая сандалиями. Завздыхал, заохал. "Давно?" - повторила Ками. Ассар застыл на месте. Он пытался вспомнить. Вспомнить, хотя бы когда дыры пошли гноем. Но даже вчерашний день не появлялся ни единым кадром. "Мы давно знакомы? - Ассар обернулся, зашагал к Ней, схватил Её горло: Мы вообще знакомы?"