Похищение в Блумзбери

Машина обогнула Парк-креснт и поехала вдоль Юстон-Роуд. Движение было не столь оживлённым, как можно было ожидать. Светофоры почти не задерживали их. Эмили, как в тумане, отмечала, куда они едут и где сворачивают. Иногда какое-нибудь здание или название вызывали у неё воспоминания, но ни о чём другом кроме «Импи энд Смизерс», передаче рукописи и чёртовом таксисте она не могла думать. Такси свернуло на Гауэр-стрит, проехало мимо книжного магазина «Диллоне», здания РАДА [*Королевская академия театрального искусства]. А вот и Блумзбери! Эмили улыбнулась сама себе, что-то промурлыкала — здесь она чувствовала себя спокойно. Бедфорд-сквер, знаменитый Бедфорд-сквер. Для неё это был центр книгопечатания, литературы.

В прежние времена, — когда она была много моложе, — ей тогда было двадцать или двадцать один — Эмили дважды приходила сюда, чтобы побродить, поглазеть на таблички с именами издателей, хоть одним глазком заглянуть в окна, да так, чтобы никто её не заметил и не бросил неодобрительного взгляда. Эмили наблюдала за женщинами, которые читали сидя в ярко освещённых подвалах, и чтение — было их хлебом. Перед ними возвышались груды рукописей, горы самопризнанных шедевров и, конечно, гранки. Она была уверена, что это — гранки. Она вдыхала воздух, пропитанный, как ей казалось, запахом бумаги или типографской краски. Эмили загадывала про себя, узнает ли она знаменитых писателей, заходящих в издательство или покидающих его. Она даже почувствовала облегчение, не встретив ни одной знаменитости.

Иначе она пришла бы в неописуемое волнение, просто умерла бы от счастья. Что бы с ней было, если бы она увидела, как Джон Фаулс входит в «Джонатан Кейп» или Джон Лe Карре в «Ходдер энд Стотон», или Г. Е. Бейтс в «Майкл Джозеф», нет, это невозможно, увы, он уже умер.

— Вы собираетесь выходить? — повторил таксист, глядя на неё в зеркало. Он был уже готов взорваться. Она не слышала, когда он обратился к ней в первый раз, но теперь словно проснулась. От неожиданности Эмили моргнула, слегка тряхнула головой, взглянула на красные цифры на электронном счётчике и начала искать в сумке кошелёк. Ей вновь стало не по себе. Когда же она, наконец, избавится от этого грубияна, символа метрополии?! Надо оставить ему либо щедрые чаевые — четырнадцать-пятнадцать процентов — либо попросить сдачу. Нет, это унизительно. Она ни о чём не будет просить его.

— Сдачи не надо, — пробормотала она. Её голос дрожал от напряжения пока она протягивала деньги сквозь щель в стеклянной перегородке, за которой сидел водитель. Она вылезла на тротуар, сжимая портфель и сумочку. Таксист что-то проворчал и, как показалось Эмили, даже не взглянул на деньги, словно ему было безразлично, сколько ему оставили на чай.

Такси едва успело отъехать от тротуара, как его остановил новый пассажир. «Вот кто заправляет всем в Лондоне», — подумала она и попыталась выбросить всю эту чушь из головы.

Эмили огляделась вокруг. Перед ней была элегантная площадь с ухоженными частными садами посередине. Октябрь только начался, день выдался яркий, свежий. Воздух будоражил, кружил голову. Где-то жгли опавшие листья, и ветер приносил приятный запах, похожий на табачный. Да, воздух и впрямь будоражил, словно Бедфорд-сквер был центром мира. Для Эмили эта площадь и впрямь была центром мира. День выдался свежим, чтоб не сказать прохладным, и она собиралась встретиться с лучшим издателем в Лондоне. Эмили не слишком тревожилась о времени: секретарша Огастуса Чалмерса сказала, что он будет на работе весь день.

Она остановила прохожего и спросила, как пройти на Тоттнем-Корт-Роуд. Она была почти уверена, что сама знает, как пройти к Тоттнем-Корт-Роуд, но ей было приятно, чтобы её знание засвидетельствовал лондонец. Прохожий удивился, улыбнулся, хотя и вполне добродушно, вовсе не иронизируя над ней, мол, как это она очутилась на Бедфорд-сквер, не зная, где Тоттнем-Корт-Роуд. Впрочем, и не такое бывает.

— Это за углом, — сказал он, повернувшись назад и показав рукой прямо и налево, — сверните за угол, и вы уже там.

Ему хотелось спросить, что именно ей нужно на этой грязной безалаберной улице, но он не решился. Лондонцы, даже издатели, редко вторгаются на чужую территорию, в чужие мысли и жизнь, если их, конечно, не просят об этом. Он вновь улыбнулся и зашагал прочь. Ему нужно было успеть в банк, перед тем как встретиться на ленче с редактором популярного издательства.

Эмили поблагодарила и тоже пошла. Ей было интересно, кем работает этот человек. Писатели ведь должны интересоваться другими людьми (в этот момент она исключала таксистов из этой категории). Что ж, возможно, он издатель. Значит, он мог бы знать, где Моруэлл-стрит. Лондон всё ещё — и она отдавала себе в этом отчёт — кружил ей голову.

Эмили свернула за угол и интуитивно почувствовала, что перед ней кутерьма и толчея Тоттнем-Корт-Роуд. Машины шли беспрерывным потоком. Эмили остановилась возле узкой улочки. Сердце её забилось сильнее, и она сразу подумала, что это, возможно, Моруэлл-стрит, да нет, почему же «возможно», наверняка.

Она подняла глаза, чтобы найти табличку. Моруэлл-стрит.

Эмили смерила улочку взглядом до самого конца, где стояло здание, отдалённо напоминавшее вавилонскую башню. Какое разочарование. Эмили и не представляла себе, что всё это выглядит так жалко. Не удивительно, что таксист и слыхом не слыхал об этой улице. Это была, или так казалось с северного конца, где стояла Эмили, более чем скромная улочка. Если её можно было назвать улочкой вообще. Слева возвышались глухие стены знаменитых зданий Бедфорд-сквер, справа — либо вовсе ничего, открытое пространство, пустоты, либо глухие стены зданий Тоттнем-Корт-Роуд, по крайней мере так решила Эмили. Прямо перед ней, справа, стоял приземистый, довольно невзрачный дом, ни к селу ни к городу, как пряничный домик в лесу или телефон-автомат в пустыне, без каких-либо табличек или вывесок — по крайней мере, с того места, где стояла Эмили, их не было видно. Она пошла по Мор-уэлл-стрит. Да, у дома был номер, своё число. Сердце её замерло, она всё отчётливей осознавала, понимала, смирялась с мыслью, что этот дом, эта нелепая архитектурная шутка, и был издательством «Импи энд Смизерс». Именно благодаря этому дому так много блестящих романов, сборников стихотворений, пьес, эпохальных книг увидело свет. да, благодаря этому неприметному дому.

Эмили была настолько потрясена, что могла бы стоять здесь часами. Она бы не призналась себе, что ожидала увидеть издательство, настоящее издательство, столь же элегантное, достойное, захватывающее дух, как и издаваемые им книги. Да, именно такое издательство она ожидала увидеть. Даже не взглянув, вопреки привычке, на часы, она смело направилась к святилищу.

Сквозь открытую дверь виднелся лестничный пролёт. Она отчего-то чувствовала себя Рапунсель, поднимающейся на башню, с которой ей уже никогда не спуститься. У входной двери висела красивая табличка «Импи энд Смизерс», издательство, второй этаж». Эмили вошла и тотчас удивилась, что линолеум, покрывавший пол, был стёртый и стоптанный: того и гляди оступишься и упадёшь. К счастью, день был солнечный, и в коридоре, несмотря на отсутствие лампочек, было светло.

Добравшись до верха, Эмили осторожно открыла дверь и вошла в небольшую, убого обставленную контору. Такой Эмили представляла себе жалкую контору стряпчего где-то на окраине. Ни романтического ореола, ни портретов писателей, ни полок, заставленных красиво переплетёнными книгами. Картотеки, груды бумаг на трёх-четырёх столах, да две машинки старомодного типа. Прямо перед Эмили за небольшим пультом сидела пожилая женщина со стеклянным глазом.

Она улыбалась Эмили, вполне приветливо и доброжелательно. Эмили овладело паническое чувство: она не могла разобраться, какой глаз у женщины был стеклянный, а какой настоящий. Знать это было крайне необходимо, чтобы обратиться к настоящему глазу. «Чем могу служить», всем своим видом говорила секретарша.