Men from the Boys, или Мальчики и мужчины

Я думал, что покупаю последний рассыпной табак. Но в киоске было полно этого добра. Только не в жестянках.

— Попробуйте купить на интернет-аукционе, — посоветовал мне парень за прилавком. Там они продаются. А у нас — вот.

Парень изящно повел рукой, словно гордый сомелье, показывающий внушительную винную карту. «Амбер лиф». «Голден Виргиния». «Ван Нелле». «Самсон». «Доминго». «Драм». И «Олд Холборн» — до сих пор популярный, только продается не в больших жестянках, а в небольших пачках, раскрашенных в новые цвета — оранжевый, черный и голубой, удивительно похожих на красивые упаковки печенья «Яффа».

— Бумагу для косяков возьмете? — спросил парень за прилавком.

Я уставился на него, внезапно онемев оттого, что осознал — эстафетную палочку, уроненную поколением моего отца, подхватили те, кого папа называл «тупоголовые наркоманы» — вид людей, которых он презирал больше всех на свете. Если не считать мужчин, которые носят женские платья. И немцев.

Я купил пятисотграммовую пачку, содержащую десяток вырасти-сам-себе-опухоль-пакетиков. Конечно, она не исправит то, что у Пэта возле Кенотафа выпал телефон. Не возродит тишину, нарушенную «Запертой любовью» Канье Уэста.

Но я не знал, как еще объяснить, что мне очень жаль.

Когда я подошел к дому Кена, Тайсон дремал у подножия бетонной лестницы, по-хозяйски придерживая здоровенными передними лапами какой-то изглоданный предмет, по виду напоминавший человеческую кость.

Я перешагнул через него и побежал наверх, перепрыгивая через ступеньки, миновал компанию подростков, похожих на привидения в своих надвинутых на глаза капюшонах, словно в страшной сказке Толкина. Было гораздо холоднее, чем обычно бывает в ноябре, но, возможно, мне так казалось из-за непрекращающегося ветра, всегда гулявшего по коридорам дома, какая бы ни была погода.

Я нажал кнопку звонка. Мне открыл мужчина лет пятидесяти. Он выглядел холеным и богатым, похожим на банкира, проводящего выходной в поло «Лакоста» цвета лайма, на человека, жизнь которого удалась. Тонкие губы и маленькие глазки образовывали на лице три щели, и он мог быть только сыном Кена. Я протянул ему руку и представился.

— Иэн Гримвуд, — кивнул он. Его акцент отличался от произношения отца — он по-современному растягивал слова. — Спасибо за… вы знаете. За все.

Я увидел, что он смотрит на «Олд Холборн» у меня в руке.

— Да не за что, — ответил я.

Синг Рана как раз уходил. Он повернул ко мне свое нежно-золотистое лицо.

— Я вернусь, когда все закончится, — сказал он.

— Я хотел сказать ему, что сожалею, — признался я. — Телефон моего сына зазвонил как раз тогда, когда вы маршировали. И — я чувствую себя плохо. Просто ужасно. Мне стыдно перед всеми стариками солдатами.

Синг Рана мягко улыбнулся.

— Не переживай так, — проговорил он. — Половина из них совсем оглохли, так что вряд ли услышат, если рядом разорвется бомба. А другая половина не обратила на это внимания.

Он ласково похлопал меня по руке свернутым в трубку экземпляром «Рейсинг пост»:

— Они видывали кое-что похуже.

И он выскользнул из квартиры.

На кухне раздавались голоса. Непреклонный голос Кена, старчески дребезжащий, и голос женщины, гораздо более громкий. У нее был тот же акцент, что и у брата. Акцент, который кажется то ли старомодным, то ли провинциальным.

— Не знаю, как ты можешь даже думать о таких вещах, — сказала дочь Кена, выходя из кухни.

Она была немного моложе брата и в гораздо лучшей форме. Ухоженная пятидесятилетняя женщина. Но рот у нее был такой же узкий и такие же чуть раскосые глаза, как у брата и отца, который вышел из кухни вслед за ней, держа в руке хлебный нож.

— Продолжай, — задирал ее Кен. — Воткни его в меня. Прямо сюда, девочка. — Он указал на верх кармана пиджака. — Тогда ты будешь совершенно счастлива.

Сын умоляюще поднял руки.

— Хватит уже, успокойтесь, — попросил он, и я понял, что именно дочь унаследовала характер отца.

Кен облокотился на телевизор, чтобы отдышаться. Женщина смотрела на меня.

— Трейси, — сказал брат, — это мистер Сильвер, тот самый, кто привез папу из больницы.

Она тряхнула головой.

— Пожалуйста, не говорите мне, что это для него, — сказала она, выхватив полукилограммовую пачку у меня из руки. — Не говорите мне этого.

Я почувствовал негодование.

— Послушайте, — начал я.

— У него рак, — проговорила она почти по слогам, словно английский был мой неродной язык. — Рак легких. Вызванный вот этим дерьмом.

Она швырнула в меня пачку. Та полетела мне в грудь, но я ее поймал.

— Я знаю, — ответил я.

— Так почему? — окрысилась Трейси Гримвуд и раздраженно покрутила у виска указательным пальцем. — Вы что, такой же идиот, как он? Принести чертов «Олд Холборн» человеку, умирающему от рака легких! О чем вы думаете?

Я сделал вдох.

— Я думаю, что уже нет никакой разницы, — ответил я довольно спокойно, хотя во мне все клокотало.

Я вспомнил, что мои собственные родители перед смертью перестали подражать Богарту и Бэколл [12], и отец бросил дымить. И что, много от этого было пользы?

Она махнула рукой и скрылась на кухне, я увидел, что она ставит чайник. Кен взял у меня табак и подмигнул.

— Не переусердствуй с этим, папа, — сказал Иэн, беспокойно поглядывая в сторону кухни.

— Немножко того, чего очень хочется, всегда идет на пользу, — проговорил Кен, устраиваясь на софе.

Он опытным движением вскрыл пятисотграммовую упаковку и стал высыпать содержимое пакетиков в свою потертую жестянку, какую теперь можно найти только на интернет-аукционе. Потом он повернулся в сторону кухни:

— Я заслуживаю этой маленькой радости.

Трейси высунула голову из кухни.

— Если хочешь радости, почему бы тебе не стать настоящим дедушкой для твоих внуков? — поинтересовалась она.

Потом взглянула на меня.

— Вы видели у него фотографии моих ребят? Или детей Иэна?

Я посмотрел на каминную полку. Там был молодой боксер. Трое детей на поблекшей фотографии шестидесятых годов. А в середине — свадьба Кена Гримвуда. Сейчас я смотрел на нее. На нем была морская форма, и он гордо стоял, по-моряцки расставив ноги, а его скромную невесту почти целиком закрывали оборки белого свадебного платья.

Трейси вернулась в гостиную.

— У него прекрасные внуки, — сказала она. — Действительно прекрасные. Вообще-то они уже выросли. Но сводил ли он их хотя бы раз в парк, рассказал ли хоть одну сказку? Повел ли себя хоть раз как нормальный дед? Нет, он был слишком занят собой. Лошадьми. Борзыми. Игрой на деньги.

Кен нахмурился, пересыпая табак.

— Они были панк-рокеры, — бросил он. — Панк-рокеры и скинхеды.

Трейси взорвалась:

— Это было сто лет назад!

— Я приготовлю чай, — пробормотал Иэн и удрал на кухню.

— К тому же Сьюзи была готом, а вовсе не панк-рокершей, — продолжала Трейси. — А теперь она замужем за своим ровесником. Но разве ему это хоть немного интересно?

Она посмотрела, как он высыпает содержимое пакетиков в жестянку, и вздохнула. В этом вздохе было вселенское разочарование.

— А вы зачем здесь, мистер Сильвер? Помимо того что поощряете этого выжившего из ума старого дурака довести себя курением до смерти.

Я думал об этом.

Я не знал, как это объяснить.

— Он — Кен — был вместе с моим отцом, — сказал я. Старик не смотрел на меня, но мне казалось, что он слушает. — Я имею в виду, во время войны. Они вместе сражались.

Я посмотрел на нее.

— Мой отец тоже был коммандос, — объяснил я.

Она кивнула — более холодно, чем я ожидал. Затем взяла с телевизора хлебный нож, который положил туда Кен.

— А ваш отец преставился, смею предположить?

Я смотрел на нож.

— Десять лет назад, — ответил я. — Кстати, тоже от рака легких. В последние годы он бросил курить. Но пользы ему это не принесло.